#PostaDance: интервью с руководителем балетной труппы МАМТ Лораном Илером — о сочетании классической и современной хореографии и любви к оливковым деревьям

— На дворе декабрь — пора «Щелкунчиков». В последние годы этот балет часто обвиняют в социальной дискриминации. Некоторые и вовсе полагают, что классический балет умрет, как несоответствующий современным понятиям об инклюзивности и равноправии. Какова судьба классических балетов на ваш взгляд?

— Надеюсь, что не умрет, но в России такой вопрос и не возникает. Есть французское выражение: мы можем говорить обо всем, но не со всеми. Большие классические балеты остаются с нами, пока что заменяются только отдельные номера. Необходимо проводить образовательную работу: объяснять зрителям, почему это было сделано так в то время, давать исторический контекст. Как и с книгами: есть мировые шедевры литературы, отражающие свою эпоху. Мы ведь не будем запрещать их только потому, что мораль изменилась по прошествии времени? Я в это не верю. Вы покупаете книгу, потому что хотите ее прочитать, также и со спектаклями — вы покупаете билет, потому что хотите посмотреть постановку. Это ваше осознанное решение. В любом случае я убежден, что никто не создавал балеты, чтобы унизить какие-то категории людей, ни в коем случае.

— В театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко идет несколько так называемых «тройчаток» — одноактных балетов современных хореографов. Можно ли ожидать полномасштабную постановку?

— Осенью была премьера балета «Ромео и Джульетта» Максима Севагина и Константина Богомолова. В планах новый «Щелкунчик» и другие проекты многоактных балетов. Большая часть современных хореографов делает именно небольшие спектакли. И для меня было важно расширить репертуар, добавив балеты сегодняшнего дня. Такая компания, как театр Станиславского и Немировича-Данченко, должна показывать зрителям не только классику.

— Почему современные хореографы чаще ставят на один акт?

— Это не нарративные балеты, они не рассказывают историю, но выражают эмоции, чувства и ощущения. И чтобы выразить это, бывает достаточно одного акта. Для меня было важно показывать хореографию, которая не была ранее представлена в России, не танцевалась русскими труппами. Постановки в один акт дают разнообразие, позволяют артистам поработать в разных стилях, попробовать и пропустить их через себя. Но будут и новые многоактные балеты, эта мысль всегда со мной.

— Вы отдали постановку «Ромео и Джульетты» молодому Максиму Севагину. Планируете взрастить плеяду русских хореографов?

— Я руковожу русской балетной труппой и хочу показать ее в самом выигрышном свете. С самого начала я знал, что в репертуаре не хватает «Ромео и Джульетты». Искал подходящего человека, внимательно изучал творчество русских хореографов, и в какой-то момент стало очевидно: Максим подходит идеально. Он сделал балет на 18 танцовщиков, показал, что умеет работать с ансамблями. А для меня как раз было важно в новой постановке задействовать на сцене много артистов. Когда мы с ним в первый раз общались по поводу спектакля, ему было 22 года, из-за пандемии сроки сдвинулись и спектакль увидел свет, когда ему исполнилось уже 24. Конечно, это большой аванс и серьезный вызов, но Максим очень талантлив. Это осознанное решение: кто лучше молодого хореографа расскажет историю о молодых людях? Он работал в паре со зрелым театральным режиссером Константином Богомоловым, с его особенным видением. И это сочетание зрелости и молодости сыграло эффектно. Создание нового балета — всегда риск, но как художественный руководитель труппы я должен рисковать. Если директор труппы не рискует, не дает шанс, то ничего нового не происходит.

— Возвращаясь к преимущественно одноактным постановкам современных хореографов. Нет ли такого, что теряется навык работы с большими группами и именно поэтому постановки небольшие?

— Нахарин, Экман, Акрам Хан работают с большим количеством артистов. Нет такого, что они не умеют, просто им это не нужно. У этих хореографов другой инструментарий, они по-другому работают, выражают себя в присущем именно им стиле. К тому же их труппы, как правило, небольшие, это не 90 человек. Максим умеет работать с ансамблями, но это было лишь одной из причин, по которым я выбрал именно его.

— В «Ромео и Джульетте» вы выступаете как танцовщик. Продолжаете заниматься классом?

— Нет, я не занимаюсь классом каждое утро. Мне понравилась идея параллельной пары в «Ромео и Джульетте». И когда мы искали, кто мог бы исполнить эту партию, Богомолов и Севагин сказали — «ты». Вначале я отказался, но потом согласился. Помимо того, что я был инициатором проекта, я подумал, что мое непосредственное участие также поможет проекту. В феврале я буду снова на сцене, но танцевать эту партию до конца дней не планирую.

— Как человеку расслабиться в большом городе?

— Приходите на спектакль и расслабляйтесь. Вы откроете для себя новые вселенные, в вашей голове точно уже будут другие мысли.

— Если зритель на спектакле засыпает, вас это обижает?

— 100% зала не будет обожать спектакль — это нормально, и я к этому готов. Поэтому необходимо предлагать зрителям разные спектакли с разными мирами. Мы не знаем жизнь каждого в зале и не можем осуждать. Может быть, кто-то прилетел из Японии, после чего пришел на спектакль и засыпает. Зритель имеет право прожить спектакль, пропуская его через свой жизненный багаж. Конечно, если все заснули — значит, спектакль плохой. В зале всегда чувствуется настроение зрителей, у каждого спектакля своя энергия. Нуреев всегда говорил, и я требую того же от артистов: мы должны позволить зрителям прожить вместе с нами невероятные эмоции и чувства, передать их со сцены. Когда я смотрю спектакль со своими артистами на сцене — я самый большой критик, обращаю внимание именно на то, что не получилось. До того, как стать танцовщиком, я был гимнастом, участвовал в соревнованиях. И считаю, что в каждом спектакле надо прийти к победе. Для этой победы недостаточно просто выполнять свою работу. Ты должен отдавать намного больше. С первого до последнего шага на сцене артист должен полностью быть здесь и сейчас.

— Спортсмены получают медали и пожизненное признание, а танцовщики каждый спектакль должны доказывать свой профессионализм…

— Если сравнивать со спортсменами, наша карьера подлиннее, слава богу. Жизель танцуют по-разному в 20, 30 и 40. Это совершенно разные спектакли. Когда я приехал в Россию, мне сказали, что после 30 танцоры уже старые. Как такое может быть? Это неправильно. Когда вам 30, вы в прекрасной физической форме и у вас есть жизненный опыт, зрелость, которые необходимы на сцене. Конечно, всем везет по-разному и некоторые тела могут работать дольше, многое зависит от генетики, но и от ежедневной работы тоже: работать нужно с умом и самоотречением. Требуется преданность своему искусству, чтобы каждое утро начинать все с нуля. То же самое относится и к музыкантам, и к скульпторам, и к художникам. Нужно уметь открываться зрителю, но делать это осмысленно: не смущаться, но быть спокойным. Показывать не неврозы, но часть своего характера, свой персонаж. В нас всех есть что-то хорошее и плохое, любовь и ненависть. Когда зритель видит на сцене человеческую слабость, он узнает в этом себя, проводит параллели. Артист должен быть готов открыть свою душу и использовать свои слабости, чтобы говорить об этом с залом. Это дает искренность. Когда профессионализм артиста объединяется с его личными качествами, то получается потрясающий спектакль, трогающий зрителей.

— В недавней беседе скрипичный мастер сказал мне, что сделать коробку по схеме не очень сложно. Но он вкладывает в инструмент душу, именно поэтому он звучит.

— Да, я тоже в это верю, конечно.

— Как вы отдыхаете?

— Я работаю 6 дней в неделю, иногда все 7. Но переключаться, безусловно, важно. Недалеко от театра есть бульвар, и утром, если погода благоволит, сажусь там с кофе и расслабляюсь. Мимо проходят люди, беседуя между собой, это очень умиротворяет. Люблю почитать хорошую книгу. Если я в отпуске, то про балет вообще не думаю, работаю в саду. Обо всем забываю. Я выращиваю оливковые деревья, сам давлю масло. Для меня это настоящее удовольствие: сам посадил эти деревья, теперь они дают мне оливки, я их собираю. Представляете, когда потом разливаешь масло по бутылочкам и понимаешь, что все это сделано твоими руками — невероятные ощущения.

— Танцовщики себя обычно берегут: в теннис не играют, на лыжах не катаются, огороды не копают. А вы садом занимаетесь…

— Раньше я тоже себе во многом отказывал, на лыжах не катался, да и времени на это не было. Сейчас мне уже все можно, кстати, в теннис с друзьями играю. Но было прекрасно и тогда, и сейчас. Я ни о чем не сожалею и не хочу вернуться назад. Меня интересует сегодня и завтра, я не живу прошлым. Никакой ностальгии. Когда видишь посты с собой молодым всегда удивляешься — это тоже я? Если живешь в прошлом, то уже не идешь вперед. Когда люди живут только своей памятью, это ужасно.

— Что стоит у вас на книжной полке?

— Маргерит Юрсенар «Воспоминания Адриана» — совершенно невероятная книга. Сейчас читаю роман «Самое сокровенное воспоминание людей» лауреата Гонкуровской премии Мохамеда Мбугара Сарра. А недавно прочитал «Березина» Сильвена Тессона. Французский писатель вместе с русскими друзьями повторяет путь Наполеона из России. Он рассказывает историю этого бесславного отступления, как это пережили войска и собственные ощущения: он этот путь тоже проделал зимой. Романы Кадзуо Исигуро. Первая книжка, которую я прочитал по приезду в Россию, — «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.

— В Большом театре недавно была премьера балета «Мастер и Маргарита». Вы видели, как вам?

— Мне очень понравилось, я получил удовольствие от хореографии, артисты замечательные. Это невероятно сложная история, но Эдвард Клюг смог создать атмосферу, и со мной это сработало. Со спектаклем все очень просто: неважно, понимаешь ты в этом или нет — садишься и смотришь. И тебе либо нравится, либо нет. Когда я был танцором, самый приятный для меня комплимент — когда зрители, впервые пришедшие на спектакль, говорят об эмоциях, которые ощутили во время спектакля. Это, конечно, самое трогательное.

— С какого спектакля начать знакомство с балетом взрослому зрителю?

— Когда вы идете в книжный магазин, как вы выбираете? Что-то привлечет ваше внимание, ваше любопытство. Мое знакомство с балетом началось с «Лебединого озера», когда я уже учился в танцевальной школе при Opera de Paris, в которой я оказался случайно. Так что я не смотрел балет по телевизору и не говорил — «вот этим хочу заниматься», такого не было.

— Вы экстраверт или интроверт?

— В молодости я был более закрытым, но профессия многое во мне изменила. Пока готовишь спектакль, знакомишься с большим количеством людей — и в этом богатство моей должности. Для меня важны человеческие отношения и с артистами, и с хореографами, которые к нам приезжают. Я тоже был танцовщиком, понимаю чувства ребят. Мой кабинет, конечно, не приемная психотерапевта, но важно уметь слушать, давать ответы и принимать решения. И для меня важна обратная связь от зрителей: люди подходят, они сделали над собой усилие, и я очень это ценю. Редко, но иногда говорят, что спектакль не понравился. Что ж, и такое бывает.

— Вы подводите итоги года?

— Итоги не подвожу. Не могу себе представить, что я смотрю на то, что произошло за год, и говорю себе, какой я молодец. Или наоборот: все не так, как я планировал, и вообще все не то. Думаю про будущее.

— Пожелаете что-то читателям на Новый год?

— Чтобы мы уже вышли наконец-то из этой истории с пандемией, чтобы у людей сохранялось желание планировать свою жизнь. И чтобы мы задышали свободно. Я часто говорю об этом артистам — дышите вместе. Когда кордебалет дышит вместе, они будто связаны невидимыми нитями. Словно человеческая магия, которая нас всех объединяет, и эту связь видно через общее дыхание. Это по-настоящему прекрасно.