Ведущая рубрики «КиноБизнес изнутри» Рената Пиотровски поговорила с российским кино- и театральным режиссером Данилом Чащиным о любимом театре, сонетах Шекспира, раздавленном самолюбии и правилах Полунина.
Замороженные пельмени
Когда я выбираю пьесу, у меня нет мыслей «возьму-ка я классику» или «возьму-ка я современного автора». Есть у меня и Островский, есть «Живой Т.» по Толстому, которого переписала на современный лад Юлия Поспелова, есть «Леди Макбет» в инсценировке Ярославы Пулинович… Из современных драматургов я сейчас плотно работаю с Андреем Ивановым, он написал пьесу «Это все она». В «Арт-Партнер» Леонида Семёновича Робермана у меня идет спектакль по его пьесе. Важен сам текст: он тебя встречает и либо «торкает», либо нет. Я проверяю текст… организмом: откликается или не откликается, захочу ли я этот текст перечитывать много раз… Когда выбираешь материал, важно понимать, что в течение трех месяцев ты будешь читать его каждый день, то есть важно, есть ли там второе дно, готов ли ты вчитываться… Есть ли мурашки по телу, получается ли «подключиться» к тексту — вот, что важно. Сейчас в «Театре Наций» мы выбираем материал, и мое дело — не только выбрать текст, но еще предложить его, например, художественному руководителю Евгению Миронову — объяснить, что за материал, как он вписывается в репертуар, это тоже важно. Это некий внутренний кастинг материалов — даже не на площадке, а где-то внутри тебя. Есть такое выражение — режиссерский портфельчик. Нам говорили педагоги: «У вас должен быть режиссерский портфельчик. Вы должны читать…» Вот у меня в телефоне заметки: я читаю и записываю, что может пригодиться. Это как замороженные пельмени — когда мне надо, я их разморожу.
Я знаю этого человека
Когда ставишь классическую пьесу, к ней надо относиться, как к современной — думать о том, кто эти герои сегодня. Я должен читать и понимать: я знаю этого человека, я знаю, кто он сегодня, даже если он жил два века назад. А когда ты ставишь современную пьесу — ставь ее, как классику: думай, что это за архетип. Относись к малоизвестному автору со всей серьезностью, работай с глубиной его текста.
Говорите внятно
Я и как режиссер, и как зритель хочу, чтобы история была внятная. Я не говорю разжеванная, но… Владимира Ворошилова, который придумал программу «Что? Где? Когда?», как-то спросили: «Вы когда ведете передачу, вам важно, чтобы интересно было зрителям или чтобы интересно было знатокам?» И он ответил: «Мне важно, чтобы интересно было мне». Вот мне, чтобы что-то делать, должно быть самому в первую очередь интересно — это должен быть контент, который я сам хочу смотреть. Тем более мне реально приходится смотреть его постоянно. Поэтому у меня короткие спектакли. (Смеется.)
Я так устал
У меня был забавный случай с Юлей Снигирь. Она мне написала сообщение: «Данил, я так устала от поверхностного кино, так хочется глубокого театра». А я ей написал: «Юля, я так устал от глубокого театра, так хочется поверхностного кино». (Смеется.) Так что мы ищем материал, который сможем сделать вместе!
Кто есть кто
Многие современные театральные драматурги ушли в кино. Миша Чевега сейчас пишет сериалы, Загдай Татьяна сейчас — киносценарист. Их хватают очень активно, и нет смысла сидеть в театре. А вот в театр приходят из прозы. Писатель Дмитрий Данилов стал драматургом — и сегодня это яркая величина.
Не поискать ли мне тропы иной?
Ставить так, чтобы нравилось всем, невозможно. Если я буду стараться, чтобы понравилось и взрослым, и подросткам, не понравится ни тем, ни другим. Поэтому мои спектакли — разные. Вот художник Денис Исаев, который у меня сейчас работает на сериале, поинтересовался, на что сходить — и я порекомендовал для начала «Леди Макбет Мценского уезда». Ему понравилось — я посоветовал «Причал» в театре «Человек» — спектакль на 50 мест и на четырех актеров, которые сидят на стульчиках. И он тоже пошел — и был крайне удивлен, что оба спектакля делал один человек. Для меня важно не путаться все время в своих штампах, а искать какие-то новые ходы. В кино — то же самое. Я снял трэш-комедию «Райцентр», а вот «Улица Шекспира» — это будет совершенно другой материал, семейная сага. Третий сериал, который я сейчас снимаю с компанией «Среда», — это вообще процедурал. Как говорил Шекспир (11-й сонет): «Не поискать ли мне тропы иной, приемов новых, сочетаний странных?» А смогу ли я сделать вот так? Мне кажется, это увлекательный «тренажер».
Предлагали — отказался!
Художественным руководителем быть не хочу. Предлагали — отказался. Есть анекдот! Мужик мимо ада проезжает, а там в аду весело, все пляшут, девчонки, напитки… И он думает: а зачем я в раю живу, в раю скучно, поеду-ка я в ад на постоянку. Собирает чемоданы, приезжает в ад, только с перрона сходит, его тут же черти хватают и в огонь тащат. Он кричит: «Эй, мужики, вы что? Я же недавно проезжал — так весело было!» А черти отвечают: «А вы не путайте туризм и эмиграцию». (Смеется.) Пришел в театр «туристом» — и делаешь то, что хочешь, и не думаешь, как занять артистов, которые давно не заняты. Тем более сейчас я ушел в кино — и оно меня затянуло.
Ухожу к любовнице
Кино — новый для меня мир. И дело не в деньгах — я и в театре неплохо зарабатываю. Это миф, что в кино ты получишь больше, потому что время, которое ты тратишь на подготовку фильма, гораздо больше, чем время, которое ты тратишь на создание спектакля. Когда-то я сказал: «Театр — это жена, а кино — это любовница». Но, похоже, теперь я ухожу к любовнице. (Смеется.) Театр я точно не оставляю, но я уже очень избирателен в своих решениях. А предложения поступают и в театре, и в кино. Из моих отказов можно составить город — и я не всегда этому рад! Например, мне предложили стать режиссером четвертого сезона классного сериала «Мир! Дружба! Жвачка!», но я вынужден был отказаться, потому что у меня в работе другой большой проект.
Хлопает шарики
Дмитрий Чеботарев играет у меня в театре в «Последнем лете» и в кино — в «Улице Шекспира». У него есть цыганские корни — и это важно для фильма про цыган. В нем есть и ранимость, и одновременно мужская энергетика — это редкое качество для артиста сегодня. А в производственном плане это просто одно удовольствие — он «машина»! Если с кем-то из актеров я не понимаю, будет у него вдохновение или не будет, получится или не получится, то Чеботарев сидит «хлопает шарики» в какой-то игре в телефоне — а когда надо зайти в кадр, он тут же выходит и выдает. С ним очень комфортно работать и в человеческом плане, и в профессиональном.
Раздавленное самолюбие
Со стороны может казаться, что мне все легко дается — но нет, не легко. У меня была встреча со Славой Полуниным на первом курсе, и он мне выдал пять правил, которые изменили мою жизнь. Первое правило — запрещать себе заниматься искусством, запрещать себе заниматься театром. Казалось бы, надо наоборот? Мы всех стараемся вдохновить: давай, у тебя получится! А он говорит: «Если это твое, тебе никто не запретит этим заниматься. А если ты можешь не писать — не пиши, можешь не ставить спектакли — не ставь спектакли. Попробуй себя в торговле — ты можешь больше денег заработать. Театр — это же невидимые миру слезы и раздавленное самолюбие». И первое время так и было! Далеко не сразу все у меня «покатилось». Я помню, как на фестивале «Студенческая весна» мои коллеги занимали какие-то призовые места, а я не занимал ничего. Помню, у нас была лаборатория театральных режиссеров любительских театров в Сочи: я показал какой-то свой отрывок — и его просто разнесли. А когда в конце лаборатории 20 режиссеров должны были сделать капустник — меня последнего выбрали в команду. То есть из этих 20 режиссеров любительских театров твой талант оценивают на самом последнем уровне.
Второе правило
Второе правило Полунина: «Везет — пробуй, не везет — пробуй, что бы у тебя ни случилось. У тебя могут быть поражения, но они не фатальные. И успех у тебя тоже не окончательный». Потому что бывает другая сторона в жизни, когда у тебя все начинает получаться. Второй спектакль в моей жизни был сразу в МХТ Чехова — и он остался в репертуаре. И тут важно не сказать: все, я профессионал, я всего достиг. Как у Радзинского: «Идет человек по улице. Упал и умер. Все думают — он от инсульта, а он — от скуки». Это опасная история — остановиться, почувствовав себя «профессионалом». У меня были и такие периоды, когда казалось, что я особенный и у меня все получается.
Задыхаюсь без работы
Я фанатик, мне не запретить заниматься искусством. В ковид я ставил спектакли по Zoom. Помню, как из теплой Турции я вернулся сюда, потому что ни солнце, ни море не спасают, когда я начинаю задыхаться без работы. Полные самолеты с людьми летят из Москвы в Анталию, летят, а я из Анталии в Москву лечу в пустом самолете.
Это мой хлеб
Третье правило: знать все обо всем. Это важно во всех областях, но особенно — в режиссуре. Нужно копить знания, и только тогда ты становишься личностью — со знанием психологии, философии, живописи… Я называю себя коллекционером: все, что в мире талантливого происходит, я стараюсь смотреть. Это мой хлеб. И если я что-то талантливое посмотрел, это счастливый день, я понимаю, что прожил его не зря. Да я даже фразы из жизни «коллекционирую», я слушаю людей, ловлю обрывки фраз, которые могут пригодиться в театре или кино.
Пять арбузов
Четвертое правило: не бери больше, чем рот! Есть у него такое выражение. (Смеется.) Я первое время был очень жадный на проекты и просто соглашался почти на все, потому что мне важно было о себе заявить. Я, мне кажется, в этом смысле рекордсмен. У меня сейчас идет около 35 спектаклей в театрах. Если открыть «Афишу», окажется, что в один месяц у меня было 57 спектаклей в месяц. Но это перебор — и порой страдало качество, потому что на таких скоростях ты начинаешь делать это на ремесленном профессионализме. А нужно понимать: когда ты несешь пять арбузов, в какой-то момент один арбуз уронишь. Важно давать себе отдых.
Кого хочется обнять
Пятое правило — оно же (для меня) первое: из всего делай семью и работай с теми, кого хочется обнять. Мне легче пережить провал с людьми, которых я люблю, чем грандиозный успех с людьми, которых я не уважаю. У меня есть примеры в жизни, когда мы делали спектакль и все переругались: спектакль в итоге ждал успех, но в этот театр моя нога больше не ступала.
Боль — матушка
А еще у меня есть три свои правила! (Смеется.) Первое: боль — матушка. Что бы я ни делал, там должна быть моя личная боль. Я должен найти какие-то точки соприкосновения с собой, даже если это комедия. «Райцентр» — это моя личная история про мои взаимоотношения с прошлым. Про мои взаимоотношения с моим городом Тюменью, даже с моим районом, с одноклассниками. Второе: ресерч — батюшка. Третье: любовь — мачеха.
Не ходите в Африку гулять
Моя тема — это семья, во всех спектаклях. Театр — это психолог (а также психолог — моя мама). Театр помогает разобраться в себе посредством художественных образов — и это попадает в меня сильнее. Мне не нравится, когда прямым текстом говорят: «Не ходите в Африку гулять…» Я часто вижу такие спектакли и фильмы — и это агитки. Мне кажется, круче, когда ты говоришь через образ.
Командный вид спорта
Театр — это командный вид спорта. Вот Миронов приходит, какие-то вещи говорит-советует — и весь спектакль становится от этого лучше. Я прислушиваюсь к нему, доверяю его вкусу. Когда не согласен — спорю. Я выпускал спектакли и с Хабенским, и с Мироновым, и с Меньшиковым. И это всегда диалог. Я могу быть неправ — и я отдаю себе отчет в этом. Я могу быть в чем-то убежден, думать, что это гениальная идея, а потом проходит день — и идея кажется уже не такой идеальной, а критика — не такой уж и жесткой.
Музыканты, психи, фрики
Лаборатории — Богомолова при МХТ, с Бутусовым в Сочи — это был счастливый период ученичества. Там мы все уже режиссеры, все уже что-то поставили, но ты принципиально идешь на такую игру: ничего не знаю, ничего не умею — и заново, как студент, делаешь этюды и их разбираешь. Зачем? Чтобы расширить свой бэкграунд, посмотреть на мир. А если сравнить Бутусова и Богомолова, окажется, что это «противоположные» режиссеры, и их интересно изучать. Ведь пока ты ищешь еще свой язык, вырабатываешь его, ты подражаешь кому-то. Первый свой спектакль я сделал, как Бутусов: танцы, музыка, громко, классно. Потом — как Богомолов: тихо, экономно, прижато. А благодаря Серебренникову я вообще начал заниматься театром, потому что до этого я считал, что это какое-то папино-мамино искусство: у меня есть интернет, у меня есть кино, а эти люди делают какой-то «Вишневый сад» и говорят неестественным языком. А будучи в Тюмени, я смотрел его спектакль на видео, смотрел его интервью и понимал, что театр может быть интересным, он может быть про меня, он может быть модным, ярким, актуальным. И первым местом, куда я пошел, когда приехал в Москву, был «Гоголь-центр». А еще был фестиваль «Территория», который делал Миронов — на его я тоже прилетел, еще будучи студентом. И это сильно меня «опалило». И вернувшись в Тюмень, я сделал променад-спектакль «Божественная комедия». Вернулся из Москвы на кураже, написал в соцсетях «Художники, хореографы, музыканты, психи, фрики — все, у кого есть нерастраченная энергия, приходите, будем делать театр!» В итоге это была огромная коллаборация на драйве — и все благодаря Миронову и Серебренникову.
А и Б сидели на трубе
Поколение 90-х — это отчасти недолюбленное поколение — брошенное, поколение безотцовщины. Я недавно нашел свою детскую фотографию — стою с фингалом! И стал вспоминать, как мы выжили?.. Но выжили не все: половина моих друзей из двора — спились, убиты и т. д. Мы прыгали с крыши на крышу, бегали через какую-то арматуру, ели гудрон, какие-то забивали стрелки после школы… Мы все были — гопники из опасного района. У меня возле дома есть труба, возле которой мы все собирались, где в любой момент кто-то мог спросить: «Данька, на пиво не выручишь?» И я понял в какой-то момент, что если я сейчас с этой трубы не встану навстречу своей мечте, то просто так и останусь с ними там сидеть. Да, я ходил в театральную студию, мои родители хотели, чтобы я занимался творчеством. Но мечты — это наша работа, которую мы должны сделать хорошо. Мы должны хорошо организовать проект своей жизни. Если организуем плохо, будем жить проектом чужой жизни. Я понял, что надо куда-то двигаться. И уехал в Москву. А когда я возвращаюсь к себе в Тюмень, кто-то все еще сидит на этой трубе. В фильме «Начало» время по-разному идет — и вот в Тюмени оно замедлилось. У меня за это время произошло столько событий, а у них машина все еще падает в воду.
Меня заводит коллектив
«Театр Наций» сейчас — один из моих любимых театров. Меня заводит коллектив, команда, компания. Бывают театры, где реально играют три актера, а остальные — система компромиссов. Они могут быть хорошими людьми, но не хорошими актерами — а других нет, и приходится лавировать. Тут — не так.
Сильно страховали
В кино сначала меня сильно страховали. В «Райцентре» два режиссера — я и Эдуард Мошкович, и Эдик очень много взял на себя, именно визуальную часть. И «Улицу Шекспира» мы тоже снимали с Эдиком. Все-таки выстраивание кадра — пока не моя сильная сторона. Моя сильная сторона — кастинг, работа с артистами, работа вообще по креативу, разбор. И с нами работают креативные продюсеры: на «Райцентре» — Коля Булыгин и Максим Полинский, которые очень много тоже вложили в этот проект. Так что я учусь! «Райцентр» — чудо для меня, ведь до него я даже ни одной короткометражки не снял — а меня позвали делать сериал! Я Ване Самохвалову сразу честно сказал, что я могу, а что нет, чтобы не завалить проект — и он решился попробовать. На «Иви» с моим именем он пришел, как с котом в мешке, но я понимал свою ответственность перед компанией, понимал, что нельзя их подвести.
Миром правит хаос
У меня нет сейчас каких-то конкретных нереализованных мечт и задач. Но я человек увлекающийся — я легко загораюсь идеей, даже не своей, потому что я все равно сделаю ее своей и через себя пропущу. Как говорят в анекдоте: что бы ни строили мебельные фабрики Советского Союза, все равно получается автомат Калашникова. (Смеется.) Любая моя работа — это все равно автобиография. Но интереснее всего мне работать с жанрами. Была комедия, второй сериал — драма, третий — процедурал. В планах — триллер с элементами мистики. Миром правит хаос, а триллер — это про то, как ты не можешь договориться с какой-то силой, она не идет на переговоры. Это то, что сейчас с нами происходит — и что нас всех интересует.
Оркестр продолжал играть
Я благодарен судьбе, что я имею честь быть режиссером, быть поэтом, видеть в этом мире красоту и создавать эту красоту, стараться украшать этот мир. Мне кажется, в этом есть какая-то моя небесполезность. Когда «Титаник» тонул, оркестр на нем продолжал играть — и я вижу в этом миссию искусства. Когда планета Земля под названием «Титаник» непонятно куда идет, наш оркестр продолжает играть. Возможность создавать и воспринимать искусство — это для меня качество жизни. Причем искусство — это не только фильмы. Я люблю путешествовать, меня интересует архитектура. Я люблю гулять и смотреть на мир. Как сказал Эйнштейн, «полюбить свою работу — и ты не будешь ни одного дня работать». Когда тебе хочется из дома идти на работу, а с работы хочется возвращаться домой — это и есть качество жизни и формула счастья.
Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику Фото: Иван Пономаренко Выражаем благодарность за душевный прием и помощь в организации съемки ресторану «Юг 22».
