Культура

КиноБизнес изнутри с Ренатой Пиотровски: интервью с актером и педагогом Алексеем Розиным

25 октября 2022

Рената Пиотровски
продюсер, колумнист Posta-Magazine

Ведущая рубрики «КиноБизнес изнутри» Рената Пиотровски поговорила с Алексеем Розиным о съемках второго сезона сериала «Территория» (скоро выйдет в онлайн кинотеатре PREMIER), российской традиции хорроров (или ее отсутствии), современных студентах и о преподавании… как личностном тренинге.

Все про психов

«Алло, приезжай сниматься, вот сценарий» — такой случай, без проб, был у меня лишь однажды: Игорь Твердохлебов, с которым мы снимали первую «Территорию», снимал второй «Триггер» и позвал меня из нескольких ролей выбрать себе что-то по душе: разложил передо мной четыре роли, а там все про психов — так что легко! (Смеется.) Один другого краше! Я несколько вещей попробовал разных и выбрал.

Отсутствие своего

Что-то свое, родное, мифы, сказки — это актуально, а сейчас особенно. Я не думаю, что мы устали от западного кинематографа, мы устали от отсутствия своего. Мифология, хорошие истории, хорошая драматургия — все это не имеет национальности, это не про противостояние народов. Там, где рассказывается какая-то человеческая история, понятный человеку конфликт, становится неважно, какой паспорт у людей, которые это написали. Но отсутствие своего такого материала — это проблема. И мы устали от отсутствия своего, потому что долгое время эта тема никак не разрабатывалась — не получалась, видимо, у творцов ни с какой стороны. А у Good Story Media c «Территорией» получилось.

Продюсерские опасения

В бюджетах ли проблема? Вон якутское кино снимается и снимается, лет десять уже гремит — люди за три копейки собираются и делают очень крутое, качественное, интересное кино. Возможно, дело в первую очередь в продюсерских опасениях, в боязни запускать такие вещи, поскольку они отвечают за огромные деньги. Всегда надежнее взять что-то проверенное, где уже точно все по лекалам отмерено, и понятно, как это снять и кому продать, чем пытаться что-то новое качественно сделать. Это требует готовности к эксперименту, так как невозможно сразу гарантировать, что вот сейчас бахнет и полетит. С другой стороны, я думаю, что те, кто в это отваживался играть все это время (я сейчас не только про хорроры, время от времени появляются очень достойные фильмы, сериалы про каких-то князей, богатырей), увидели: публика это принимает. Кстати, вот «Серебряные коньки» — роскошный, красивейший фильм, и вроде бы он такой прянично снятый, конфетный, но в то же время нет ощущения, что свеклой щеки намазали… Взяли, сделали — и эти попытки делать свой продукт на своих заготовках удаются.

Объяснить себя

Я думаю, что зритель во все времена хочет историй, которые помогают осмыслить, объяснить себя и происходящее за окном. Но нынче наступила такая эпоха, что события огромных масштабов летят вскачь с такой скоростью, что это не укладывается в голове, происходят тектонические сдвиги, перемены — и это вгоняет в депрессию.

Так что понять и сформулировать, чего сейчас люди хотят от кино, вообще очень сложно.

Мне как актеру присылают разные проекты: и детективы, и исторические, и драмы, и хорроры. Возможно, сейчас будет больше жизнеутверждающего контента.

Век соцсетей

Кстати, про жизнеутверждающий контент в кино… и в жизни. Я как-то работал над спектаклем-байопиком под названием «Девушка и смерть» про артистку Валентину Караваеву. Красивая русская девушка приехала поступать во ВГИК в 1942 году в 19 лет, ее сразу же взяли, да еще и пригласили на главную роль в картине, на которую лично Сталин дал задание нашим кинематографистам — сделать такое кино, которое можно было бы показывать людям и в окопах, и в тылу.

А людям во время войны не хочется смотреть про войну, им хочется что-то жизнеутверждающего.

И они сделали картину «Машенька» — и Валентина на утро проснулась суперзвездой, став яркой вспышкой, как Мэрилин, как Дитрих, как Орлова. Люди в бой шли после этого фильма, и даже немцы, которым доставались трофейные пленки, сходили по ней с ума. Ей слали мешками письма и бойцы, и гражданские. А она на съемках следующей картины попала в аварию и на всю жизнь осталась со шрамом на лице. Вышла замуж за канадского атташе, уехала жить в Швейцарию — но на ее кинокарьере была поставлена точка. Когда умер ее муж, она отказалась от наследства в пользу Союза, получила однокомнатную квартиру на Проспекте Мира, купила себе камеру, и, мечтая сыграть Нину Заречную, сама дома бесконечно снимала «Чайку». В начале 90-х ее соседей затопило, в ее квартиру сломали дверь и нашли в ванной мертвую старушку, обмотанную этими пленками. Трагическая судьба нереализованного актера. А если бы она родилась сейчас, в век селфи и соцсетей? Никакой шрам не помешал бы ей стать звездой!

33 несчастья

Возможно, за мной какое-то амплуа закрепилось — трагика и любителя хорроров. Хотя это не то, к чему стремится актер. Какой смысл загонять себя в рамки? Джим Керри всегда хотел сыграть драматическую роль, великий, замечательный, талантливейший, самобытнейший артист, комик, пришедший в кино из стендапа — и у него все что-то не получалось. И дело не в том, что ты его привык так воспринимать, а просто не всегда получается выйти за какие-то рамки. Но я считаю, что у него есть роль, где он грандиозно реализовал этот баланс Джима Керри, которого мы любим и ценим, сыграв в то же время очень серьезную роль — это фильм «Лемони Сникет: 33 несчастья». Мне кажется, это его главная роль, главная вершина.

Люди сбиты с толку

Я сейчас много снимаюсь в хоррорах. И я думаю, это признак времени: в смутные времена, когда люди сбиты с толку, кроме духоподъемного и жизнеутверждающего контента становится очень популярна околорелигиозная мистика, эзотерика. Причем не все готовы в таком сниматься: есть суеверия, есть интуиция, есть свои обереги. Я ношу православный крест. Господь сказал: «Как только вы становитесь под мою защиту, больше вам не потребуется колдунов, верьте». Бывает откровенная дичь в сценарии, это и не смешно, и не серьезно: просто кровь, кишки, ничего непонятно даже на уровне прочтения сценария, и тогда возникает вопрос: зачем? просто заработать пару талеров? А «Территория» — это другое качество.

Меня подкупает, когда я вижу, что люди стараются сделать художественное произведение, а не просто слепить что-то и бабки заработать.

Да, деньги надо зарабатывать, проекты должны быть успешными, но это не первоочередная задача. Я рад, что наши творцы, наконец-то, взялись за наш местный фольклор, тем более что у нас этого фольклора полмира — очень разные народы, культуры, сказки, эпосы.

Дистанция эксперимента

Хорроров как жанра у нас раньше просто не было. Были какие-то попытки в 80-е: кто-то пытался хорроры с Джигурдой делать, когда по лесу гоняли каких-то мертвецов. (Смеется.) Люди пробовали, пытались, снимали, но это дистанция эксперимента. Это чуждый нам жанр. Для США зомби — часть их большого поп-культурного фольклора. Ты смотришь эти фильмы, и у тебя не возникает вопросов. В Америке-то где-то есть зомби и вампиры? Окей. Или супергерои шастают по Готэм-Сити — меня как зрителя устраивает, что они все бегают в этих декорациях, у меня нет разлада с собой. Но когда я начинаю думать, что мне хотелось бы что-то посмотреть про супергероев, но наших, то вспоминаю, что у нас Ванька-дурак, у нас другой в этом смысле коленкор. И пока что люди ищут, пробуют, думают, из чего изобрести, сочинить новых героев, отталкиваясь от нашего бекграунда.

Вызывает уважение

«Последний богатырь» мне нравится. Но местами было ощущение, что, поскольку это большая индустриальная вещь, шаг влево и шаг вправо не допускаются, скроено строго по лекалам. А ты сидишь и думаешь: перепишите диалоги, расставьте сцены, не обязательно же такой калькой! Но это этап. Да, надо учиться снимать многобюджетное, жанровое, коммерческое кино. Кинематографисты учатся, как художники. Сначала копируют работы мастеров, а потом обретают собственный стиль.

В вещах, в которых Голливуд ушел очень давно далеко — в технологических, развлекательных, аттракционных, и пытаться сразу переплюнуть бесполезно. Надо научиться, понять, как это работает.

И у нас постепенно появляются крупные интересные вещи — и у меня это вызывает уважение. Я часто слышу от простых людей критику наших блокбастеров, но у меня ощущение, что за последние лет 10-15 произошел качественный сдвиг, появилось поколение людей, продюсеров, режиссеров, сценаристов, специалистов всех цехов, которые уже не столько про то, чтобы распилить бюджет и купить себе новое авто, а про то, чтобы потратить деньги на дело, сделать круто — и на этом заработать и имя, и деньги. Поэтому, когда я вижу, что люди что-то хотели, старались, но не все получилось, я думаю о том, что в следующий раз получится. Без этих этапов и ошибок не будет никогда результата.

Правильная фактура

Съемки «Территории» были сложны тем, что полностью проходили в условиях экспедиции в настоящих природных условиях. Но у меня так вышло, что я не мог на первом и на втором сезоне позволить себе долго сидеть на месте, поэтому я большую часть времени в дороге провел — и вот это вот очень тяжело. От Перми едешь на машине далеко-далеко, вглубь Пермского края — а там невероятной красоты природа. И жуткая осень, переходящая в зиму… И это правильная фактура: осенняя, мокрая, хмурая.

Фарт

Актерская профессия сильно подвержена таким факторам, на которые ты повлиять не можешь, коротко назовем это — фарт. Во-первых, подфартило или не подфартило — берут тебя или не берут на работу. Во-вторых, любой неожиданный момент (здоровье, еще что-то) — и ты вылетаешь из процесса. Поэтому иногда проекты наслаиваются друг на друга — и надо успевать везде.

Жадный до ролей

В последние несколько лет я научился отказываться от каких-то проектов. Конечно, я и деньги люблю, люблю, когда мне платят за то, что я делаю, но я очень жадный и до ролей: мне интересно во все вписываться, ввязываться, пробовать, и поэтому я довольно долго не мог найти в себе сил отказаться. Но когда попадается откровенная дичь, нужно уметь сказать «нет». Хотя вообще критику нашего кино я воспринимаю неодобрительно.

«Ой, а я не смотрю наше кино и наши сериалы». А что ты тогда в них снимаешься? Немножко странная позиция.

Мне интересно, я смотрю, и я чувствую, что мы выходим на новый уровень. И очень хочется, чтобы это движение наверх сейчас не рухнуло.

Ехай!

Я совершенно не хотел никуда идти учиться и работать после школы. Последние пару лет я безбожно прогуливал, кое-как школу закончил, чтобы родители отвязались. При этом у меня была панк-группа, и когда я впервые вышел на сцену в 15, я понял: можно ничего не делать — и получать огромное удовольствие. На задворках сознания я знал: куда-то в эту область, просто от лени, мне и нужно развиваться. (Смеется.)

Я искренне был уверен, что можно ничего не делать, но у тебя будет все: деньги, женщины и твое лицо на всех билбордах.

И когда закончилась школа, я годик отдохнул, поработал на заводе в группе резчиков по дереву, а потом в автобусе встретил знакомого рок-музыканта постарше, который и надоумил меня идти в Колледж культуры. «Стипендию платят, общагу дают. Ехай! Я поехал в Химки, прочитал басню, меня тут же приняли, а потом выяснилось, что есть институт, а есть училище, и поступил я не на актера, а на режиссуру массовых праздников. Первый год учился с интересом, потом стало скучно, праздники и Дни города «старого образца» не вселяли воодушевления. А когда до меня дошло, что церемонии открытия и закрытия Олимпийских игр, к примеру, это и есть массовый праздник, и такой праздник организовать не стыдно, было поздно: меня за прогулы уже выгнали, причем за две недели до диплома. (Смеется.)

Абсолютная правда

У нас в Школе-студии есть удивительный человек, который уже очень давно работает заведующим учебным отделом, Наталья Аркадьевна Хохлова. У нее есть поразительно емкое изречение, которое когда-то давно, когда я был студентом, меня обижало, а потом я понял, что это абсолютная правда. «Куда студента ни целуй, везде будет жопа». (Смеется.) Студент, в общем-то, никогда не меняется, что мы, что наши родители, что наши бабушки и дедушки, что наши внуки будут одинаковыми студентами — разгильдяями!

Говорил Ахиллес быстроногий

Конечно, меняются механизмы восприятия, меняется язык, нарратив, способ передачи, получения и обработки информации человеком. А еще русский язык у нас настолько упростился, что я наблюдаю, что у ребят даже чутья нет. Я и мои коллеги — тоже не отличники, рванувшие в институт из библиотеки, у меня довольно много друзей-артистов моего возраста, которые книжки в руки не брали, пока не поступили, но все равно каким-то образом накопленная память, бекграунд, на котором мы воспитывались, привили чутье к слову. А сейчас для многих русских студентов русский язык — как иностранный. Простой пример. Читаем «Илиаду», я прошу студентов: перескажите. «Вот они собрались на собрание, говорили, и тут просыпается Ахиллес…» — «Стоп! Как просыпается?» — «Ну, здесь же написано: „на сонме восстав, говорил Ахиллес быстроногий“». В общем, русский для многих чужой. И я даже не говорю, что это плохо или хорошо, просто все иначе.

Надежда слабая

Клиповое сознание, короткие формы, емкие и желательно визуальные знаки, максимум информации в единицу времени — есть надежда, что мы таким образом идем не в деградацию, а в руны и иероглифы, образные знаки. Но надежда слабая. (Смеется.) Самая большая проблема для актеров: время по-другому строится, оно короткое, и молодежь часто не в состоянии выдержать длинное упражнение. Я, может быть, консерватор, но мне нравится моя профессия, это такое волшебство, актер владеет такой магией. И актер должен уметь держать внимание — и свое, и зрителя. Да, при этом важно находить язык, форму, которая соответствует сегодняшнему зрителю, чтобы разговаривать с ним на одном языке.

Какая разница?

Я знаю нескольких гениальных людей, которые даже с автозаменой не могут грамотно писать до сих пор, а им уже за 40. Это гениальные совершенно люди — и режиссеры, и актеры. И какая разница, как ты пишешь диктант?

Ты должен гоняться

Студенты мне однажды говорят: «Плохое у нас образование в Школе-студии. Вот у меня одноклассник поступил в институт на востоковедение и за три года выучил четыре иностранных языка. А у нас я профессору сдал зарубежную литературу и историю европейского театра на пять, и при этом ничего не знаю. И я понял! Это привычка, воспитанная школой: за тобой бегают и пичкают этими знаниями — выучи вот это, выучи вот это… Ты привыкаешь к такой системе взаимоотношений, выходишь после школы, приходишь в институт и думаешь, что за тобой должен кто-то бегать и чем-то тебя пичкать, как этого парня в востоковедческом институте. Но нет: ты пришел сюда получать профессию, здесь есть люди, которым есть, чем с тобой поделиться, они могут сделать тебе магический подарок знаний. Но это ты должен гоняться за ними и потрошить этих людей.

Питательная среда

В нашей мастерской кто-то хорошо сформулировал нашу философию: мы здесь не учим как быть актером, этому учить бессмысленно, бесполезно, человек захочет — научится, мы помогаем стать людьми, личностями, раскрыться. Наша задача студентов поддержать, дать им правильную питательную среду. Не загнать в какие-то рамки, ограничения, наши представления о том, что хорошо, а что плохо, как можно, как нельзя, а обеспечить такую питательную культурную среду, в которой человек, который не умеет писать грамотно, вдруг начал читать книжки и научился писать грамотно, чтобы человек, который, кроме «Фабрики звезд» ничего прекраснее не представлял, вдруг начал ходить в театры, в музеи. Мы должны развивать вкус. Помогать развиваться и становиться «объемным» человеком. А там уже станешь ты актером, не станешь — это твой выбор. Вот одна девочка не так давно поработала актрисой, поняла, что не хочет и не хотела, поступила в медицинский, и она психотерапевт теперь.

Все гораздо быстрее

Мир двигается вперед, он никогда не стоял на месте, просто все гораздо быстрее сейчас. Каждые четыре года меняется набор студентов — и ты замечаешь разницу. Это дети, которые рождены в мире, где уже был интернет, свободный доступ к любой информации, им сразу доступен огромный объем информации, не нужно в книжку залезать, процесс поиска информации гораздо проще. При этом в этом объеме информации легко потеряться. Хотя теряются те, кто постарше, а не те, кто в этом родился, для которых это их привычная и единственная среда. Поэтому они порой могут позволить себе не зацикливаться на том, что «я актер». Хорошо, я актер, но сейчас мне интереснее писать музыку…

Сбить градус пафоса

Ничего плохого в развлечении нет — в передачах или фильмах, когда поржали и забыли. Но (признаю, что это, возможно, звучит нафталиново) какие-то важные вещи должны храниться и передаваться. Не «вот нам заповедано, и от слова сия не отступим мы», но ценности, проверенные тысячелетиями, должны быть живы. В то же время, чтобы сбить градус пафоса, я не считаю преподавание в институте актом самопожертвования — это, скорее, к школьным учителям. Вот про них я не понимаю, как они решаются идти к маленькому хулиганью, которых нужно учить. В институте, повторюсь, студенты должны сами бегать за знаниями. А я преподаю в том числе и из эгоистических соображений: я тоже учусь сам в этот момент, работаю с новым материалом, для меня преподавание — это тренинг.

Старческий маразм

Преподавание позволяет не впадать в старческий маразм и к 44 годам хотя бы понимать, что происходит, о чем и как говорят, что слушают, что смотрят новые люди. Иначе можно закрыться в своем собственном танке с собственной подборкой новостей и сидеть в этом пузыре. Преподавание — классная возможность оставаться на связи с внешним миром.