До середины октября в Музее АЗ работает выставка «Игра», объединившая произведения трех ярких представителей неофициального советского искусства: Дмитрия Краснопевцева, Владимира Немухина и Анатолия Зверева.
В художественном и эстетическом плане у Краснопевцева, Немухина и Зверева гораздо больше различий, чем сходства — тем увлекательнее оказывается игра, в которую вовлекают посетителей кураторы проекта.
Эта игра во всех смыслах многоуровневая: выставка занимает три этажа музея, каждый из которых отведен одному из художников. А сами залы — игровое пространство, где оригинальные произведения представлены не сами по себе, а на фоне видеоинсталляций по их мотивам.
Первая встреча, буквально с порога, — с Дмитрием Краснопевцевым. Его метафизические натюрморты 1960–1970-х годов, почти монохромные цвета античных руин погружают в атмосферу остановившегося времени, приглашая к молчаливому, переходящему в медитацию созерцанию. Как и Джорджо де Кирико и Джорджо Моранди, с которыми его поначалу сравнивали, Краснопевцева интересовала суть вещей, которая обнаруживает себя не через их изображение, а через преображение художественными средствами. Его особый пластический язык и архитектоника как раз обнажают некий нематериальный каркас действительности, выявляя невидимые связи между ее частями. Кувшины, вазы и свитки на его полотнах живут собственной непреходящей жизнью — роскошь, которой, увы, не знает и никогда не познает ни один человек. Свою партию Дмитрий Краснопевцев разыгрывает с самым могущественным соперником и спутником человека — вечностью. А вместе с ним вступает в игру наш современник Платон Инфанте с видеоинсталляцией «Илиада», которая усиливает почти тактильное ощущение нелинейности времени, в котором прошлое и настоящее оказываются тем, чем они на самом деле являются — искусственными конструктами человеческого ума.
Дмитрий Краснопевцев. Свиток и чернильница. 1985
Владимир Немухин — игрок другого свойства. Он азартен, подвижен, жаден до жизни. Когда-то художник нашел в троллейбусе оброненную невнимательным пассажиром игральную карту — случайность, которая стала постоянным мотивом его творчества. «Делайте ваши ставки, господа!» — как будто подразнивают разбросанные по его холстам валеты, тузы и джокеры. И человек, наивно хватающийся за иллюзорное обещание власти над собственной судьбой, делает — но неизменно проигрывает в этом изначально неравном состязании с мистической неопределенностью, чем вызывает злорадную ухмылку джокера. Хрупок карточный домик, сомнительно предсказание гадалки, но игра будет продолжаться всегда — это единственное, что известно наверняка.
Владимир Немухин. Валет ХХ годов. 2006
Фатальная неопределенность нисколько не смущает Анатолия Зверева, который с судьбой предпочитает играть в шашки — по черно-белым квадратам шашечного поля ходит зритель, попадающий в его зал: вперед, назад, снова вперед — и вот вы уже в дамках. В свое время Зверев посвятил игре в шашки целый трактат — 57 внушительного объема тетрадей. В своих супрематических композициях, представленных на третьем этаже, художник полушутя-полусерьезно жонглирует символикой первого русского авангарда, посылая привет Малевичу, Татлину, Родченко. Казимир Малевич называл супрематизм «абсолютным творчеством», которое уравнивает созидательную силу человека и природы, то есть, по сути, превращает простого смертного в демиурга. Здесь становится очевидным замысел выставки: каждый художник играет (в) бога, но ирония в том, что «супремус», наивысшая точка, в искусстве не существует, а это значит, что в бога человеку-творцу остается только играть. Или же создавать его — по собственному образу и подобию.
Анатолий Зверев. Супрематическом композиция с бутылкой. 1958
