Импрессионистический спектакль в голове у читателя под литературным руководством Элизабет Боуэн, один из ранних и самых популярных романов лауреата Пулитцеровской премии Майкла Каннингема, «Буквы на снегу» Михаила Шишкина и путешествие по Солнечной системе вместе с поэтом Львом Обориным — главные новинки майской книжной полки.
Читает и советует писатель Сергей Кумыш.
Элизабет Боуэн. Смерть сердца.
М.: Фантом Пресс, 2019. Перевод с английского А. Завозовой
«А должно быть в этой самой Африке теперь жарища», — говорит персонаж чеховской пьесы «Дядя Ваня» доктор Астров — как бы ни с того ни с сего, в попытке взбаламутить повисающую в воздухе тугую тишину. Поначалу невольные, а в дальнейшем неотвязные ассоциации с языком драматургии Чехова начинают преследовать, стоит, открыв роман классика британской литературы Элизабет Боуэн «Смерть сердца» (1938), добраться до первого диалога — то есть, до второй страницы, потому что фактически из обмена репликами книга и состоит. (Буквально слышу нервные покашливания тех, кто уже прочел «Смерть сердца», но подождите спорить.) Щедрые, жирные, многословные описания, которых, в сравнении с диалогами, здесь несоизмеримо больше, — обертка, подкладка, перина, в которую автор методично вшивает твердокаменные горошины реплик, точнее, целые горсти этих самых горошин. И для того, чтобы вам стало крайне неуютно, вовсе необязательно быть принцессой: находясь внутри этой внешне тягучей и размеренной прозы, читатель умудряется в буквальном смысле извертеться.
Англия накануне Второй мировой. Жизнь молодых супругов Томаса и Анны не то чтобы меняется, но, скажем так, страннеет и непонятнеет с появлением в их доме осиротевшей младшей сестры Томаса, шестнадцатилетней Порции. Сразу стоит сказать, что это ни в коем случае не история в духе «Полианны», когда жили-были сухарики, но вот появилась девчушка, и через какое-то время сухарики снова стали мягким сдобным хлебушком. Нет, «Смерть сердца» — роман до известной степени пессимистичный; с намеком на надежду в конце, но надежда эта распространяется далеко не на всех персонажей. Здесь достаточно подробно рассматривается динамика смерти (не умирания), когда нечто, составлявшее твою суть, суть твоих отношений с другим человеком, умерло, а ты — внутри этой смерти — остался жить.
Впрочем, если бы весь роман строился вокруг одной этой идеи, читать его было бы в лучшем случае мучительно, в худшем — невозможно. Вообще, надо сказать, это тот случай, когда примерное знание фактической и идейной конструкции ровным счетом ничего не дает. Я бы даже сказал, что «Смерть сердца» — не вполне роман. Скорее, импрессионистический спектакль, разыгрываемый в голове у читателя, где все, что не произносится героями вслух, является фактурной подводкой к тому, что им предстоит сказать.
Слог Боуэн завораживающе красив. Это ощущается не просто сразу, а раньше, чем сразу, уже на стадии предисловия, в одной из цитат, которые приводит переводчик Анастасия Завозова: «Часто случалось так, что между пятью и шестью часами дождь переставал и по стволам сосен сползал влажный свет», — обещание красоты, которое непременно будет исполнено.
Этому роману необходимо дать, скажем так, хорошенько настояться, завариться — как чашке чая; подождать, пока чаинки, кружащие в кипятке, как вороны над погостом, осядут, наполнив все вокруг цветом, запахом, вкусом. Напряжение здесь возникает и нарастает при внешнем отсутствии явных физических раздражителей. Действие — не в репликах, и не столько даже в описаниях, скорее, оно происходит независимо от всего, едва ли не помимо того, что мы видим и слышим (и снова — под занавес — Чехов): «Люди обедают, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы».
|
|
Майкл Каннингем. Дом на краю света.
М.: Corpus, 2019. Перевод с английского Д. Веденяпина
Как раньше говорили в телевизоре (может, до сих пор говорят), сейчас будет информация для тех, кто только что к нам присоединился. «Дом на краю света» — один из ранних и самых популярных романов лауреата Пулитцеровской премии Майкла Каннингема.
Если вкратце, это история любви двух мальчиков, растянувшаяся на десятилетия. Любви, не лишенной некоего эротического подтекста, но в первую и главную очередь братской. Джонатан гей, Бобби нет. Существовать порознь они не способны. Связывающие их чувства шире и сложнее дружбы в привычном понимании этого слова. Со временем в роман вводится еще один околоцентральный персонаж — женщина по имени Клэр, в которую оба, каждый на свой манер, оказываются влюблены. Так образуется их семья, состоящая из трех человек.
По сути, семья и есть дом на краю света — без кавычек и заглавной буквы. Нечто, что необходимо найти, заслужить, обустроить. Если все сделать правильно, образованный вами дом может стать раем — пускай на непродолжительное время, но и этого вполне достаточно. Потому что все временно, но если ты заглянул в собственный рай хотя бы через замочную скважину, он поселяется внутри тебя. Сделать так, чтобы тебя оттуда не изгнали — персонально твоя задача. Те же Адам и Ева, если вдуматься, сами спровоцировали свое изгнание, никто их насильно из лучшей жизни не выталкивал. Прошлое — фикция. Будущее — иллюзия. Настоящее каждую секунду ты выбираешь сам.
|
|
Михаил Шишкин. Буква на снегу: три эссе.
М.: Редакция Елены Шубиной, 2019
Чувство неловкости — вот, пожалуй, первая реакция на чтение трех эссе, составляющих новую книгу Михаила Шишкина, лауреата литературных премий «Русский Букер», «Большая книга» и «Национальный бестселлер». Возникает оно из-за того, что эти тексты — не столько даже рассказ о его самых близких друзьях, сколько медитация, молчаливый диалог с ними. При этом с двоими — швейцарцем Робертом Вальзером и ирландцем Джеймсом Джойсом — автор не то что не был, не мог быть знаком, но в целом это ничего не меняет. С Владимиром Шаровым, третьим прозаиком из описанной Шишкиным компании, они дружили не только через посредство книжной страницы.
Поначалу три писательские судьбы кажутся внешне никак друг с другом не связанными: сходство здесь проходит не по категории совпадений в сюжетной арке. Тем не менее, при ближайшем вдумчивом рассмотрении отыскиваются не просто рифмы и взаимосвязи — в какой-то момент вовсе начинает казаться, что речь идет об одном человеке, прожившим три жизни в трех географических и временных плоскостях. В частности, происходит это потому, что, говоря о Вальзере, Джойсе и Шарове, автор сообщает в том числе о себе самом гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Ловит в них свое отражение, как в оконном стекле, невольно (или все-таки умышленно?) наслаивая, встраивая свою фигуру в чужую систему образов.
Читатель из этого уравнения, по большому счету, вычтен: он здесь скорее шпион, нежели гость. Читая эти строки, нельзя отделаться от ощущения, что подглядываешь, подслушиваешь, что все это предназначалось не тебе, а тем единственным адресатам, к которым лично или опосредованно обращается автор. Это почти как наблюдать за молящимся. Писательская искренность Шишкина несколько давит на неподготовленного читателя, потому что, по сути, лежит за пределами искренности в привычном понимании. И почти подростковый пафос, сквозящий на каждой странице, тоже простителен, понятен и оправдан — к подобной форме высказывания мы прибегаем, разговаривая с самим собой, с близким другом, с любимым человеком и с Богом. В первую очередь именно с ними автор и ведет диалог.
|
|
Лев Оборин. Солнечная система. Космические стихи и научные комментарии.
М.: Livebook, 2019. Иллюстрации Эи Мордяковой
Книга поэта, литературного критика и переводчика Льва Оборина — формально детская. Однако не будет преувеличением сказать, что факты, изложенные здесь в стихотворной форме, а также соседствующие с ними научные комментарии, написанные языком, понятным любому ребенку, неизвестны и большинству взрослых. Поэтому, покупая «Солнечную систему» своему маленькому сыну или дочке, вы инвестируете не только в их детство, но и в домашнюю библиотеку.
Уран, полёживая на боку,
зелёную разгоняет тоску.
Летит, бильярдного глаже шарá.
Вокруг него спутников мошкара.
Зачем торопиться, когда твой газ
скрывает алмаз, и ещё алмаз,
и сыплются с неба они, как град,
и ты загадочен и богат?
Эта книжка с картинками (фотографии, сделанные космическими аппаратами, дополнены остроумными иллюстрациями Эи Мордяковой) — путешествие по Солнечной системе от ее раскаленного центра к дальним неизведанным краям. Помимо знаний о том, как устроено это пространство, поражающее воображение всякого, кто хотя бы время от времени устремляет взор в небо, читатель, как юный, так и вообще любой, найдет здесь живые примеры самых разных стихотворных метров и размеров, а также узнает некоторые имена и факты из римской и греческой мифологии, имеющие отношение к попыткам человека не только исследовать, но в какой-то степени «одомашнить» мерцающий планетами и звездами космос.
