Дмитрий Крымов поставил в Театре Наций «Му-му». Как во всех спектаклях режиссера, классический сюжет здесь — повод для разговора о чем-то большем.
Фото: Георгий Безбородов
Бутафорские собаки, живая Муму, которая и не Муму вовсе, а Маша, Тургенев, Полина Виардо — на одной сцене встречаются персонажи и живые люди, а также актеры, их воплощающие. «Му-му» — это пронзительно нежная и невероятно смешная игра в театр — который, как всегда у Крымова, оказывается жизнью.
Хотя спектакль наполнен многочисленными актерами, главную роль в нем, пожалуй, играет проза Тургенева. В театральной условности Дмитрия Крымова ее поэтичность, музыкальность и образность становятся осязаемыми.
То ли актер, то ли режиссер в костюме охотника (Алексей Вертков) просит привести на сцену собаку — в итоге пространство заполняют четвероногие куклы всех мастей, размеров и разной степени реалистичности, некоторые из которых даже лают и помахивают хвостами. Потом появятся и живые овчарки, за которыми помощник режиссера (Инна Сухорецкая) будет в отчаянии гоняться, чтобы увести со сцены. Обычный театральный кавардак, над которым по-доброму посмеивается Крымов и который, как вскоре выясняется, является репетицией «Записок охотника». Крымов использует один из своих излюбленных приемов — выводит из-за кулис внутреннюю театральную кухню, разворачивая на сцене даже не спектакль в спектакле, а сразу несколько представлений, которые причудливым образом пересекаются и накладываются друг на друга. Лиричные, завораживающей красоты сцены, в которых наш герой читает фрагменты «Записок…», вдруг прерываются очередным непредвиденным обстоятельством вроде короткого замыкания или небольшого потопа. Добавьте к этому замечания в духе «пиротехнику запретили, так что для костра пришлось использовать шелк и вентилятор». (Надо сказать, вид у пламени был самый реалистичный.) Как ни удивительно, открывая закулисье, Крымов не лишает театр его магии — наоборот, на всем протяжении спектакля не покидает ощущение чуда: как из совершенно простых вещей возникает что-то необъяснимое, настоящее и иллюзорное одновременно, притягательное именно этой своей двойственностью. Реальность (или псевдореальность?) вторгается в спектакль и светом телефонных камер в руках актеров и работников сцены, снимающих проплывающие облака.
Что до Муму (Мария Смольникова), то она оказывается племянницей режиссера Машей — непоседливым ребенком, который так и норовит окончательно превратить в хаос всеобщую сумятицу. В первые же минуты она проваливается в дырку на сцене, откуда ее вылавливают, как собачонку из пруда. Она — неиссякаемый источник всяких «почему?» и нескончаемых «можно я…»: посижу, побегаю, понажимаю кнопки. Все эти детские проявления сочетаются в ней с детской же проницательностью, тем интуитивным пониманием мира, которое теряют многие взрослые. Вот репетицию прерывает появление Полины Виардо (Елизавета Юрьева), что-то восторженно рассказывающей герою Алексея Верткова, который в этот момент уже не охотник, а сам Иван Тургенев. Муму деловито отмечает, что на Полину тот смотрит совсем не так, как на помрежа.
В определенный момент, когда кавардак на сцене достигает не то чтобы апогея, но какой-то критической точки, уставшая от всех неурядиц помреж со слезами на глазах разражается проникновенным монологом-цитатой из Станиславского, который с характерной для него обстоятельностью рассуждает о важнейшей роли помощника режиссера. Полусерьезным, полушутливым реверансом в сторону Станиславского служит и охотничье ружье, которое по законам жанра, разумеется, стреляет — сбивая бутафорскую утку, к несказанной радости Муму.
Герасим (Дмитрий Журавлев) в спектакле — угрюмый работник сцены с огромной деревянной рукой-протезом, который на протяжении почти всего действия что-то чинит и собирает в углу сцены. А барыня — пожилая звезда фильмов Анджея Вайды Пани Гржибовская (Алина Ходжеванова), самозабвенно рассказывающая о «принципиально тихом спектакле», в котором она когда-то участвовала. В постановке Крымова много звуков и движения — тем оглушительнее тишина, разливающаяся по сцене, когда Герасим в финале случайно сталкивает Муму в люк на сцене, в котором та уже побывала в самом начале спектакля. Все по Станиславскому. Но театр — это пространство фантазии, где трагедию можно отменить по собственному желанию. Крымов, впрочем, ее не отменяет — он просто не ставит в этом месте точку. И комедия возвращается фарсом: девочка-подросток в сопровождении военного хора заливисто поет про то, как не проходили они «Му-му», а Иван Сергеевич надевает фальшивую бороду. И все же это был настоящий Тургенев — которого мы не проходили и мимо которого невозможно пройти.
Детали
Ближайшие спектакли: 26 мая, 11 и 12 июня
Театр Наций, Петровский пер., 3
