Город, каждый день рождающийся из тумана. Город, где можно разговаривать с собаками и воронами. Город лучших в мире уличных музыкантов — таким увидел Мюнхен книжный обозреватель Posta-Magazine Сергей Кумыш.
Этот путеводитель открывает не только неочевидные места и маршруты баварской столицы, но и самую ее поэтическую суть, доступную лишь внимательному наблюдателю.
Туман приходит с севера. Подбирается к городу, как замедленная в тысячу раз лавина. Сперва в грязно-молочной белизне тонет аэропорт: самолет приземлился, ползет по взлетно-посадочной полосе, а обзор из иллюминатора ограничен расстоянием вытянутого крыла. На парковке у выхода ворчат таксисты — в Мюнхене, мол, солнце, а здесь сплошное безобразие, ну, сами видите, точнее, как раз не видите.
Дорога до столицы Баварии занимает около сорока минут, и на въезде в город, примерно в районе «Альянц Арены», одного из крупнейших футбольных стадионов в стране, случается чудо. Туман остается позади, солнце вылизывает автобан, и, оглядываясь назад, трудно поверить, что вы только что выбрались из пожирающей все вокруг стивен-кинговской мглы. И вот уже лучи отскакивают от мостовых, и создается невольное ощущение, будто город светится изнутри.
Наиболее точно этот оптический эффект сумел передать Йозеф Штефан, один из главных мюнхенских живописцев XVIII века: на его картинах, представленных в основной экспозиции Münchner Stadtmuseum, именно это первым делом бросается в глаза — свет, особым, диковинным образом играющий на фасадах домов. Впрочем, музей стоит посетить не только из-за полотен Штефана, а собственно ради постоянной выставки Typisch München!, которую они дополняют.
Обойдя за пару часов все три этажа, можно увидеть город в документах, картинах и фотографиях, предметах мебели, картах, музыкальных автоматах и элементах традиционного гардероба — от момента основания Мюнхена в 1175 году до наших дней. На самом деле, это не столько даже выставка, сколько машина времени. Здесь нет присущей городским музеям застоялой скуки, экспонаты расположены таким образом, что с каждым пройденным метром вы все глубже погружаетесь в историю города, и даже еще толком не обойдя и не рассмотрев Мюнхен, начинаете его не просто узнавать, но любить: подлинная, родственная любовь к этому городу зарождается именно здесь — так детство начинается с первых запомнившихся бабушкиных сказок и дедушкиных историй.
Впрочем, вернемся к Йозефу Штефану, потому что лучшей точки входа нам попросту не найти. Что еще бросается в глаза на его полотнах, помимо света и пойманного дыхания места, сохранившегося, ощущаемого даже триста лет спустя? Собаки. И за прошедшие века, судя по всему, ничего не изменилось. Собак на улицах по-прежнему много — породистых, благовоспитанных, бесконечно добрых. И пускают с ними везде — в метро, в кафе и рестораны, в любые магазины, включая книжные (где на дверях туалетов неизменно развешаны трогательные вывески с просьбами не читать внутри кабинки).
Каждый турист, впервые попадая в незнакомый ему город, совершает одну и ту же ошибку: отправляется в центр. Здесь жизнь, здесь праздник, здесь самая мякоть. А если можно на какую-нибудь башню забраться и все одним долгим взглядом охватить, так и вообще отлично. Вот и забираются — благо, башен хватает. Например, поднимающаяся над главной городской площадью Мариенплатц колокольня церкви Святого Петра.
Ошибка заключается в том, что делать это надо не в первую, а в последнюю очередь, когда город уже хоть сколько-нибудь знаком. А так — ну, крыши, ну, шпили, ну, улочки-шкатулочки. И чем все это отличается от любого другого европейского города? Скажем, Риги или Копенгагена? С высоты птичьего полета и без хотя бы минимального понимания, на что вы в действительности смотрите, — особо ничем.
А смотрите вы на город-призрак, и это, пожалуй, главное, о чем стоит помнить, отправляясь на прогулку по Мюнхену. Сейчас, когда солнце еще высоко, в это трудно поверить, все так конкретно, до всего можно дотянуться, дотронуться. Вот старинная (вроде бы) готическая ратуша, вот позолоченная (или все же золотая?) статуя Мадонны, поставленная в Средние века во время эпидемии чумы, а вот устремленные ввысь два симметричных купола Фрауэнкирхе. Однако все это — материальные фантомы, запечатленные призраки, воспоминание города о самом себе. Чуть больше семидесяти лет назад ничего этого, никаких свидетельств многовековой истории здесь не было.
В 1944 году во время Второй мировой войны на Мюнхен сбросили порядка восьмидесяти бомб, и город был практически снесен с лица земли. Почти все, что есть вокруг сейчас, — восстановленный с фотографической точностью, гениально стилизованный новодел.
Центральная площадь Мариенплатц действительно очень красива. Но на отходящих от нее улицах рассматривать практически нечего, точнее, ваш взгляд постоянно отвлекают навязчивые магазинные вывески, которые, опять же, можно встретить в любом городе с населением больше миллиона человек. Центр — не для горожан, а для туристов, как раз таких, как мы с вами, и увидеть Мюнхен в эссенции, фланируя между колбасой и «тимберлендами», практически невозможно.
Однако стоит преодолеть несколько сотен метров в сторону от парадно-выходной версии города, и вы попадете в совершенно другой мир. Главная достопримечательность здесь, конечно же, сами мюнхенцы. И если хотите увидеть их не спешащими по делам, а в минуты праздного веселья или расслабленного покоя, стоит отправиться в пивной ресторан — они здесь абсолютно везде. Путеводители агрессивно рекомендуют «Хофбройхаус» — самый известный и вместительный трактир Мюнхена. Да и расположен он таким образом, что, гуляя по центру, вы то и дело на него натыкаетесь. Но судить о баварской питейной и гастрономической культуре по этому месту все же не стоит: за настоящей Баварией лучше отправиться не в громоздкий «Хофбройхаус», а, например, в таверну династии Шнайдер — Schneider Bräuhaus, находящуюся в непосредственной близи от все той же Мариенплатц.
Туристов здесь не в пример меньше, а вот баварского духа больше в разы. Да и пиво Шнайдеров, если честно, наверное, самое вкусное в регионе. Официанты и официантки, как правило, люди в возрасте, никто из них не пытается лицемерно продемонстрировать, будто здесь рады всем — нет, далеко не всем, но если вести себя учтиво, расположить к себе и персонал, и завсегдатаев пивной не составит особого труда.
Внутри Schneider Bräuhaus шумно и весело, но при этом удивительно спокойно. Людям за столами все время приходится перекрикивать общий гул, но это гул речи, голосов. Здесь нет ни музыки, ни вездесущего вайфая, поэтому достаточно провести в ресторане около часа, чтобы хорошенько рассмотреть баварцев: старики в короткополых шляпах, украшенных перьями и фамильными гербами, старухи, донашивающие платья, когда-то принадлежавшие их бабушкам, не умеющая пить молодежь, хмелеющая от одной кружки «Шнайдер Вайссе», ну и, наконец, гости, немногочисленные туристы, прекрасно отдающие себе отчет в том, куда попали, — случайных посетителей практически нет.
Именно здесь, где единственным преобладающим звуком становится шкворчащая немецкая речь, сдобренная местным акцентом и редкими фразами на диалекте, начинаешь понимать нечто важное про язык. Про то, что люди, живущие здесь, попросту не могли и не могут разговаривать никак иначе. Этот язык родился из этого конкретного пейзажа, столетиями отскакивал от мостовых. Именно язык порождает сознание, а сознание, в свою очередь, если не формирует, то трансформирует окружающий пейзаж. Поэтому изначально здесь все выросло из слов, теперь звучащих повсюду.
Если необходимо отдохнуть от туристического галопа (а такая потребность непременно появится уже на второй-третий день), стоит отправиться в Английский парк. Вообще говоря, парков в Мюнхене много, но этот — самый большой и живописный. Здесь можно по-настоящему расслышать город: звуки долетают сюда будто бы очищенными, отфильтрованными от постоянного шума, и тем не менее все равно вот он, рев моторов, истерические завывания сирен скорой помощи, облако шума, что образуют голоса и стук сотен тысяч каблуков. В парке вроде бы тишина, и при этом неявно слышно абсолютно все, что происходит там, в центре; ровное дыхание дремлющего, но никогда не проваливающегося в глубокий сон гиганта.
Помимо непременных бегунов, праздных пенсионеров и родителей с колясками, в парке можно встретить и других, не менее важных жителей города. Вот, например, вороны. Не привычные нам седые подмосковные кликуши, а огромные статные черные птицы — с важной походкой, пушистым брюхом и умными, как у собак, глазами. Они удивительным образом реагируют на голос — с ними можно разговаривать. И если ты приветлив, они подходят ближе, дают себя рассмотреть. Или вот гуси, сейчас, в ноябре, готовящиеся к перелету. Учат молодой выводок летать клином. Взмывают над лужайкой, описывают широкий круг и садятся, галдя, будто бы разбирая полет. А еще любопытные и доверчивые белки с необычно темным мехом цвета медвежьего уха.
День вроде бы продолжается, но что-то поменялось в воздухе. Свет из слепяще-яркого постепенно становится золотистым. Скоро начнутся сумерки — здесь они невероятно долгие, и это — отдельная достопримечательность, которой нет ни в одном путеводителе. Сюда стоит ехать уже за этим золотистым вечерним светом, которого вы не увидите больше нигде.
Если к концу первого дня вы более-менее обошли центр и даже забрели на не столь очевидную Линдвурмштрассе, одну из самых длинных и красивых улиц Мюнхена, которую авторы путеводителей почему-то деликатно обходят вниманием, вы все равно вернетесь в центр, выйдете сюда вольно или невольно. И раз уж вы здесь, обратите внимание на уличных музыкантов. Если нужен совет, кого именно послушать, поищите в районе семи вечера вблизи Мариенплатц группу Konnexion Balkon (если они играют, вы их точно найдете).
Сами себя они называют «лучшей уличной группой на свете». Хорошие музыканты встречаются на улицах многих европейских городов, и каждый силится заинтересовать чем-то особенным. Эти же парни не пытаются завладеть вашим вниманием — оно заранее принадлежит именно им. Они не делают ничего особенного — играют попурри из современных песен и поднавязшей на зубах классики. Но когда в вечернем воздухе повисает их дурашливая смесь «Дафт Панк», Россини, Курта Кобейна, Иоганна Пахельбеля и Майкла Джексона, переложенная для пяти-шести инструментов и четырех голосов, то становится очевидно, что поют они о тебе, проходящем мимо, о сухом и терпком ноябрьском воздухе, о когда-то израненном, а теперь вновь клокочущем жизнью городе. И хоть делают они это весело, а подчас откровенно дурашливо, многие слушатели в какой-то момент не могут сдержать слез — от обманчивой, хулигански нестройной, а уже в следующую секунду внезапно идеально выверенной красоты звуков, от того, что эта музыка отскакивает от городских стен и каждая пришлая, по сути, песня становится песней о Мюнхене и лично о тебе, от того, что они действительно лучшая стрит-банда на свете и прямо сейчас хочется лишь одного — чтобы все это не заканчивалось вообще никогда.
Но вот лидер «Балкона», чернобородый скрипач-хорват, объявляет перерыв, и толпа, собравшаяся вокруг музыкантов, редеет. Стоит отойти чуть подальше — тут же попадаешь в ночную темень, разбавленную фонарями и светящимися магазинными вывесками.
«В принципе, куда ни поедешь, везде все одно и то же», — неблагодарно думаешь ты. И вдруг замечаешь, что туман наконец добрался до города. Он обволакивает башни и лакирует брусчатку. Вывески, только что казавшиеся кричащими, уродливыми, портящими вид, становятся призрачными облаками света — букв уже толком не разобрать. Вместо людей, окон и крыш лишь одни очертания, едва угадываемые силуэты. И в эту минуту Мюнхен не похож ни на один из городов на свете, а только сам на себя — таинственный, непознанный, меняющийся с каждым твоим шагом. Хранящий гораздо больше загадок, чем можно было предположить.
