Чаще всего интервью со звездами кино, режиссерами и продюсерами берут для СМИ журналисты или критики, которые могут блестяще говорить о предмете и разбираться в нем, но те, кто работают непосредственно в индустрии, знают большее количество деталей и подводных камней. Поэтому для интервью и репортажей в нашей рубрике «КиноБизнес изнутри» мы пригласили в качестве ведущей Ренату Пиотровски — профессионала индустрии.
Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику
Фото: Ян Кооманс
Сегодня ее собеседник — актер театра и кино Константин Крюков — человек больших и крайне разнообразных талантов.
Масштаб личности
Впервые какой-то масштаб личности своего деда я ощутил, к сожалению, только в день, когда его хоронили в 1995-м: я прилетел на похороны, мне было 10 лет, прощание было в церкви в Брюсовом переулке, и я увидел огромную толпу людей. Помню, как удивился, не понимал, кто они все и что здесь делают, пока мне не объяснили, что все они пришли попрощаться с моим дедушкой. Когда я был маленьким, дедушка был для меня в первую очередь дедушкой. Он прилетал к нам в Швейцарию, где мы жили, — и тогда кино для меня было главным врагом, потому что дедушка прилетал с материалом «Тихого Дона» и родители забирали телевизор и все время смотрели одно и то же: человек заходит в комнату, что-то говорит, что-то происходит, склейка, опять тот же человек заходит в ту же комнату, что-то говорит, что-то происходит, склейка… Я думал, что они психически ненормальные люди, смотрят одно и то же по сто раз. И меня еще выгоняют, не дают мультики смотреть.
Мне было 4 года
Решение переехать всей семьей в Швейцарию был связано с папиной работой. Мне было 4 года, новый язык я выучил через общение с детьми во дворе. И у меня появилась новая Родина: я говорил на иностранном языке и думал. Когда я вернулся в Москву, по-русски плохо читал и писал.
«Граница чего, простите?»
Понимание кино и дела моей семьи ко мне пришло на съемках первой картины «Девятая рота». Помню, как мне было страшно: да я и согласился на роль по глупости! «Ой, клево, давай!» — а потом приходишь и понимаешь, что ты ввязался в то, в чем вообще не смыслишь. Бежит мимо Резо и говорит: «Здесь граница кадра!» — «Граница чего, простите?» — «А ты кто, вообще, такой и что ты здесь делаешь?» Первые дни на съемочной площадке были для меня шоком, мир перевернулся, и я понял, что в самый разгар своего юношеского максимализма, когда я чувствовал себя самым крутым и невероятным, мне придется всю эту самоуверенность засунуть в одно место. Сидеть тише воды ниже травы, учиться каждой мелочи у каждого проходящего мимо человека, забыть про свою гордость и работать, чтобы не подвести всю группу и Федора.
Во, привел племянника
Всем было понятно, что я племянник, родственник. Так что я знал с первого дня: с вопросами ты можешь обращаться к кому угодно, кроме Феди. Иначе, начни я виться вокруг него, а он меня воспитывать, это превратилось бы в совсем неприятную с социальной точки зрения ситуацию. «Во, привел племянника и каждый шаг ему выстраивает»… Знаете, именно моя первая съемочная группа меня очень многому научила — вопреки всеобщему мнению, что кино — это клоака и гадюшник. Когда люди занимаются проектом, в который они вкладывают душу, за который болеют, они всегда друг другу помогут. Мне объясняли самые банальные вещи! «Если ты сначала правой рукой чешешь, а потом левой, как потом это будут монтировать?» — «А что же мне теперь, все время правой чесать?!»
С иголочки
Дедушка с бабушкой большую часть своей жизни провели в Италии. Они дружили в Феллини, с Копполой, они очень много общались. И дед впитал это итальянское понимание того, что такое мужчина и как он должен за собой ухаживать — без перебора, потому что итальянцы не занимаются этим с утра до вечера, для них это просто само собой разумеющееся. И это неизбежно отразилось на Федоре Сергеевиче и на мне. И отец мой к этому причастен: он всегда одет с иголочки. Не надо делать это смыслом жизни, но ухаживать за собой и тем, как ты выглядишь, передавать какое-то свое отношение к этому миру — это необходимый атрибут нормального человека.
Пошел бабло стричь
Удивительным образом те вещи, которые люди в нашей профессии называют «пошел бабло стричь», были для меня школой. Вся семья была против моего участия в сериале для Первого канала — по серии в день, 25 минут выработки в день, то есть два коротких метра за сутки. «У тебя такая высокая планка — “Девятая рота”, полный метр. Нельзя». Но я понимал, что у меня нет нужного образования, что у меня нулевой опыт, — и я просто назвал достаточно высокую ставку (я, в принципе, очень материальный человек, я не свободный художник, который готов жить на гречке), и они согласились. И я им очень благодарен. Я снялся в 128 сериях — и приобрел фантастические навыки запоминания текста ровно на полчаса, наработал технический навык, как молниеносно подстраиваться под свет, под партнера, существовать в рамках лайф-записи звука, когда ты должен говорить, дергать ложечкой, опять говорить, а потом опять дергать ложечкой и т. д. И все это в диком, экстренном темпе. Для меня это была очень клевая школа.
Солнце во тьме
Я очень люблю простые, добрые комедии, потому что мне важно, когда кино дает людям просто обычную улыбку, когда оно превращается в хороший, потребляемый массово товар, который сеет положительные эмоции. Высокохудожественное кино — это прекрасно, но для меня одна из основных целей современного кинорынка — давать людям солнце в той тьме, в которой они живут. К тому же важно понимать, что кино — это коммерческий продукт и к этому моменту нельзя, как это принято в творческой среде, относиться негативно. Мы должны делать продукт, который востребован. И чем мы более успешны в этом, тем больше у нас будет работы, времени для творчества и тем качественнее этот продукт может становиться. Если мы сегодня его делаем на троечку, но мы его делаем много и пытаемся подтянуться к четверочке, все получится, а если ничего не делать, ничего и не будет. Да, работа с Сергеем Александровичем Соловьевым в проекте «Одноклассники» — это одно из самых интересных и счастливых времен в моей жизни. Я очень его люблю, я очень люблю его взгляд на жизнь, на кино. Но нам нужно разное кино. Не факт, что трехзвездочный мишленовский ресторан понравится тысячам людей, да и поклонник мишленовской кухни в определенном настроении может сказать: «Уберите это и дайте мне пиццу, карбонару и цезарь», — потому что это основа. Не надо поклоняться какой-то одной сфере, вставать на одной чаше весов. Нужно балансировать — именно на таком балансе я стараюсь выбирать сценарии. Сценарий «На крючке» — не выдающаяся драматическая вещь, но мне как актеру было над чем работать, и на выходе мы получили крепкий коммерческий продукт.
Это будет нелепо
В «Инстаграм* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)» я соглашаюсь на рекламу, которая во мне откликается, когда я понимаю, что это со мной как-то концептуально связано, — это может быть определенный вид одежды или какой-то товар или услуга, которыми я бы сам пользовался и с которыми я хочу себя ассоциировать, это важно. Когда спортивные бренды обуви, например, предлагают мне рекламу, я не могу согласиться, потому что понимаю: это будет как вырванный зуб просто, даже за большие деньги это невозможно, потому что это будет смешно и нелепо… В целом мне нравится креативный подход. Ты можешь рекламировать холодильники, которые тебе совершенно неинтересны, но если ты придумал, как засунуть себя в холодильник, заморозить и сделать из себя кубик льда, — это уже смешно.
Просто убрали телефоны
Я был недавно на одной свадьбе, где жених попросил не фотографировать и не выкладывать в сеть никаких кадров, — и это были три счастливых дня моей жизни. Потому что вдруг огромное количество людей, которые были приглашены, просто убрали телефоны. Они не просто не выкладывали, они просто ими не пользовались, и это было невероятно. Правда! Никто не сидел в «Инстаграм* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)», никто не говорил: «Встань сюда и сделай то, я сниму, это бумеранг». Никто этим не занимался три дня — из уважения к паре, и всем понравилось, это наше воспоминание прошлой жизни, когда у нас не было где-то на подкорке постоянного эфира, люди даже себя вели немножко по-другому, потому что они понимали, что никто это не снимает.
Идет вторая волна внутренней неразберихи
Я писал картины, пока я был в том возрасте, когда у меня была куча внутренних вопросов, запросов, непроясненности ощущений, чувств, когда я не понимал, что мне нужно, куда я иду, чего хочу от жизни, от людей, что для меня любовь, ненависть, страсть. Эти вопросы создают внутри тебя какие-то странные конфликты, с которыми ты должен справляться, каждый решает по-своему, как именно. То есть мне вот живопись помогала решить какие-то свои внутренние, зачастую даже неосознанные вещи: я понимал, что меня что-то гложет, и я перекладывал это в какой-то ручной труд, таким образом решая внутренний конфликт. Но в какой-то момент я начал много работать, жить немножко другой жизнью, в том числе социальной, многие вопросы сами собой решились, мне многое стало понятно про себя — и у меня отпала внутренняя необходимость себя успокаивать или систематизировать посредством живописи. Впрочем, теперь, похоже, идет вторая волна внутренней неразберихи…
Рисовал эскизы для ювелирных украшений
Раньше я рисовал эскизы для ювелирных украшений, и это так или иначе всю жизнь со мной, потому что у меня первое образование с этим связано, и я хорошо в этом разбираюсь, и это меня все равно не отпускает. Мне очень нравится ювелирное дело и с точки зрения бизнеса, потому что оно очень зависит от рынка, от денег, от математики, от экономики, от ситуации в стране, от того, сколько себе средний человек может позволить потратить, и с точки зрения творчества, потому что оно существует в очень жестких денежных рамках. Ты не просто рисуешь краской, а ты делаешь это из золота, из бриллиантов, и это все стоит денег, за это нужно ответить, в это нужно вложиться, и это обязательно нужно продать. И это очень азартный процесс. Сейчас я периодически делаю какие-то вещи на заказ для друзей, и, может быть, мы когда-нибудь это масштабируем.
Серендипити
Я готов постоянно возвращаться на Сицилию. Она мне нравится своей иррациональностью и тем — это на меня похоже, — что люди себе придумывают какие-то истории просто ради того, чтобы придумывать и в них верить. Например, Этна. Посреди Сицилии стоит вулкан, и это реально жизненно опасно для нормальных людей, но сицилийцы называют его «мама Этна» и верят, что за все время своего существования она не убила ни одного сицилийца. А еще их фантастический темперамент! А еще, хотя мы с Алиной объездили весь мир, я мечтаю вернуться на Шри-Ланку — не лучшее место на свете, но я себя там интересно внутренне чувствовал. Мне рассказали странную байку, что на Шри-Ланке якобы самая низкая гравитация на всем земном шаре, что там она меньше на тебя воздействует, чем обычно, и там очень хорошо медитировать, и почему-то я там испытывал чувства, которых не испытывал больше нигде и никогда. Помню, как в Канди, где стоит храм, в котором находится зуб Будды, мы после совершенно бесполезного дня попали на вечернюю службу в полнолуние. Казалось, даже птицы в каком-то трансообразном состоянии чирикали в тон буддистским низкочастотным песнопениям. Мы попали на великолепное священнодействие, и это было безумно красиво: все в белых одеждах, все несут огромные бутоны лотосов, и ты ощущаешь всеобщее единение и мир. В самый последний день нашей поездки наши русские друзья рассказали нам, что именно здесь англичане-колонизаторы придумали слово «серендипити» — явление, когда у тебя все складывается наперекосяк, но в итоге ты приходишь к гораздо более интересному результату. Вот весь мой отдых на Шри-Ланке был таким: все планы рушились, но в итоге все, что отменялось, заменялось лучшим и любая случайность, которая меня расстраивала, приводила к хорошему.
Мы привыкли делать одно и то же
Справиться со стрессом мне помогает чай: для меня это отдельное активное занятие, я готовлю себе чайничек, воду, у меня куча разных видов чая, это какой-то внутренний ритуал. А еще последние года два я занимаюсь медитацией — но я не сажусь с утра медитировать 10 минут, для меня это долгий сознательный процесс — от получаса до часа. Я рациональный медитатор, не буддистский, я прочитал очень много книг про функцию мозга, про гормоны, про то, как мозг реагирует на твои мысли, и нашел массу методов по выведению своей головы, своего мозга из одного состояния в другое. Когда мы сильно увлекаемся работой, например, случается сверхфиксация — и в этот момент мозг переходит немножко в другой режим работы. А посредством определенной визуализации можно сознательно привести мозг в это состояние, это занимает 5–10 минут. Мне как актеру, например, это помогает в работе, помогает выровнять свое настроение. Я склонен к какому-то унынию, депрессии, рефлексии — а медитация помогает менять твои реактивные привычки. Если ты привык на что-то реагировать вот так и ты это делал 35 лет, сломать то, как ты реагируешь на вещи, очень сложно — но не с помощью медитации. И я дочке — у нас сейчас с ней какие-то веселые, интересные приключения — говорю, что мне очень нравится фраза Эйнштейна о том, что невозможно решить проблему теми способами, которыми ты уже пытался ее решить. То есть невозможно, делая одно и то же, ждать нового результата, ты должен сделать что-то по-другому, и тогда будет другой результат. От одного и того же уравнения бывает один результат, и если он тебя не устраивает, то уравнение надо менять. Когда ты видишь какие-то уравнения в своей жизни, которые тебя не устраивают, ты, в том числе через медитацию, можешь понять или придумать, как их можно поменять, или попытаться привить себе привычку это менять. Мы настолько привыкли делать одно и то же, реагировать одинаково, жить одинаково, все делать одинаково. Я, если честно, делаю это и с точки зрения самосохранения, мне кажется, потому что от этого сильно зависят наше здоровье и функция головы.
Три месяца, шесть дней в неделю с 10 утра до 10 вечера
На участие в спектакле «Веселые времена» я согласился наобум: понятия не имел, что это будет, но мне было любопытно. Я пришел на встречу с вопросом, сколько времени я должен буду посвятить проекту, и получил ответ: три месяца, шесть дней в неделю с 10 утра до 10 вечера. И я прошел через эту школу — хотя, как и с любым новым делом, это сначала казалось чем-то невозможным. Я в юности смотрел, как моя мама учит текст для пьесы, и вообще не понимал, как это можно все выучить, — но если три месяца каждый день повторять, то да, это просто хирургическими ножницами впиливается тебе в мозг и остается там навсегда.
Бог, ты что делаешь?
Потом у меня был опыт в «Геликон-опере» с Сати Спиваковой — спектакль нелегкий, про смерть, про болезни, про рак, про то, как дети уходят от болезни. Это тоже был удивительный опыт. Я согласился на эту историю, потому что это очень больная тема для огромного количества людей в моей жизни, это очень личная тема, и это большой творческий и внутренний вызов — этим заниматься вообще, об этом думать — почему люди уходят, почему люди уходят рано. И наш любимый режиссер в этом проекте со своей фантастической режиссерской хитростью выдал мне мой монолог только за три дня до премьер. Я выхожу один на сцену, на меня долбит один огромный луч сверху — это Бог, и я с ним говорю. «Бог, ты что делаешь? Ты как мог такое придумать?» Я сказал: не могу. Режиссер ответил: можешь не можешь, но через три дня премьера, и тебе придется. И я взял себя в руки, я актер. Может быть, для меня эти вопросы не стоят, но для огромного количества людей эти вопросы стоят. Как Бог мог придумать насекомых, которые выедают людям глаза? Это нормально? Что вообще такое происходит? Они детям выедают глаза. Ты зачем это придумал? Вот такой у меня текст. Ты нормальный вообще? Как можно было такое придумать? Там для меня есть ответы на эти вопросы, но для многих людей эти вопросы до сих пор стоят. А еще на этом спектакле я испытал самое странное, удивительное явление: один раз что-то случилось с электронной системой продажи билетов — и у нас в зале сидели четыре человека, а спектакль очень камерный, и мой герой все время общается со зрителями, он выходит и рассказывает тебе лично, сидящему на первом ряду, про мальчика Васю, который умер в шесть с половиной лет. И одно дело, когда зал сидит, человек двести, и ты можешь с одного на другого переключиться, другое, когда ты один на один с парой человек.
И я жутко испугался
Напротив моего дома, в Телеграфе, я выяснил, что один известный электронный музыкант набирает экспресс-курс по такой-то программе, в которой можно написать музыку. Лето, делать нечего, съемок нет, и я решил: пойду-ка я к Антоше. И я летом две недели сидел каждый день по шесть часов! На первом занятии к пятому часу я понял — когда он делал огромный экскурс через всю историю музыки и пытался объяснить, откуда появился синтез, — что бесконечно устал и что мозг устал воспринимать эту новую, совсем свежую для меня информацию. И я жутко испугался, потому что я всегда очень хорошо учился, всегда все легко схватывал. В итоге я все-таки отсидел весь курс и понял: надо с определенного возраста заставлять себя воспринимать сильно чуждую тебе информацию, чтобы не заржаветь. Сейчас я учусь дальше. Еще год.
Мой Яша
К проекту «Легенда Феррари» у меня очень неравнодушное отношение: у меня такой трогательный герой, которому я очень сопереживаю. Исторический проект, который мы снимали в очень красивых декорациях. Мой Яша пишет стихи, и он классный парень!
