В Центре фотографии имени братьев Люмьер открылась выставка культового французского мастера Жана-Мари Перье, перед объективом которого позировали The Beatles и Rolling Stones, Ален Делон и Бенисио Дель Торо, Ив Сен-Лоран и Карл Лагерфельд.
О духе 1960-х, кутюрье как современных рок-звездах, Сальвадоре Дали и отвращении к старости — фотограф, кинорежиссер и писатель Жан-Мари Перье в интервью Posta-Magazine.
Энергичный, подвижный, излучающий оптимизм, он совершенно не выглядит на свои 77 лет. Он жил в Париже, Лос-Анджелесе и снова в Париже, но последние двадцать лет обитает в провинции, которую ни за что не променяет на надменную, вечно спешащую столицу. Он обожает свою собаку Даффи, фотография которой стоит на заставке его телефона. Еще у него есть осел, который, по словам Перье, гораздо умнее, чем принято думать. В деревне время течет медленно, поэтому здесь по-настоящему проживаешь жизнь, говорит он. Впрочем, его предшествующие годы настолько насыщены событиями и людьми, что хватило бы не на одну биографию.
Инна Логунова: Признаюсь, меня на выставке больше всего привлекла серия портретов именитых кутюрье. В отличие от моделей, демонстрирующих их одежду, они не часто оказываются в объективе фотокамеры. Как родилась эта идея?
Жан-Мари Перье: Она стала логическим продолжением того, чем я занимался в 1960-е. В то время все фотографии были постановочными: даже те снимки, которые кажутся документальными, на самом деле имитация действительности. И это как раз то, чем я всегда занимался, — спектакль. Реальность и правда жизни меня не интересуют. Так как в 1960-е я снимал для чрезвычайно популярного журнала Salut les copains, во Франции меня знают именно по той эпохе. В 1974-м я оставил фотографию и переключился на кино, а потом на десять лет уехал в Америку, где снимал рекламные ролики. Моя сестра Анн-Мари тогда была главным редактором журнала Elle. Я же в определенный момент, как всякий нормальный человек, в Лос-Анджелесе заскучал. И однажды она мне предложила: «Почему бы тебе не вернуться к фотографии?» Собственно, идея фотосерии известных дизайнеров принадлежала ей: снять кутюрье так, как я когда-то снимал рок-звезд. Что, в общем-то, логично, потому что они — современные рок-звезды, в том время как мятежные музыканты прошлого давно уже стали добропорядочными буржуа. Дизайнеры могут позволить себе тот образ жизни, какой они сами выбрали. Никто не живет как Лагерфельд или Готье. Как и у рок-звезд 60-х, у них есть деньги, воображение, талант, но при этом они сохранили бунтарский дух и способность к безумству.
Жан-Мари Перье. Карл Лагерфельд. Гамбург. Май 1995
—
То есть вас интересовал именно этот внутренний бунт, пренебрежение к устоям и нормам?
—
Именно. Все это неординарные люди, и мне было интересно поставить в кадре свой спектакль, который позволил бы раскрыть их личности.
—
Вы были с ними знакомы раньше?
—
Да, мы все знали друг друга с молодости. А им, в свою очередь, было интересно поработать со мной, потому что я всегда был очень далек от мира моды, вращался среди рок-музыкантов, в совершенно другой эстетике.
—
Что это была за эпоха — 1960-е?
—
Мы развлекались и наслаждались жизнью. Все было несерьезно. Все. Сегодня это утеряно. Мы были послевоенным поколением, которое отвергало образ жизни, приготовленный для нас родителями. Они прошли через войну и хотели стабильности и рациональности. А мы хотели жить как герои голливудских фильмов. Вся планета мечтала об Америке, потому что в то время она была будущим.
|
Жан-Мари Перье. The Beatles. Красная дверь. Лондон. Март 1964 |
Даниэль Филипакки (сооснователь ежемесячного молодежного журнала Salut les copains, издававшегося с 1962 по 2006 годы. — Прим. ред.), наблюдая происходящее в Америке, невероятный успех рок- и поп-музыки, понимал, что пятью годами позже волна докатится до Европы, что и произошло. Мы были единственным европейским журналом, рассказывающим об этой новой музыке, причем для довольно узкой категории — подростков 12–18 лет. Я не просто фотографировал музыкантов, я снимал мечту, к которой хотели приблизиться эти дети. У меня была абсолютная свобода действий, никто не говорил мне, как снимать. Единственное, что мне сказал Филипакки: «Эти фотографии не должны нравиться родителям». Никто не считал это искусством, они предназначались для того, чтобы быть вырезанными из журнала и наклеенными на стену.
Не забывайте, что в то время существовал только один телеканал и две радиостанции, подростки ждали выхода каждого номера, как я в детстве Spirou (франко-бельгийский журнал комиксов, основанный в 1938 году. — Прим. ред.). Журнал знала вся Франция. И сегодня эти люди приходят на мои выставки, чтобы вспомнить детство.
Жан-Мари Перье. The Rolling Stones. Лос-Анджелес. Декабрь 1965
—
А вы на какой музыке выросли?
—
Моя музыка — джаз. Всегда его слушал. Собственно, и начинал я ассистентом Филипакки в журнале Jazz, куда пришел в 16 лет. Я там проработал несколько лет, потом на два года ушел в армию, а по возвращении уже начал работать с ним в Salut les copains. Первый номер вышел тиражом 100 тысяч экземпляров, и за него в киосках развернулась настоящая война. Полгода спустя мы печатались уже миллионным тиражом. Это была революция, по масштабу сравнимая с запуском MTV в Америке.
—
Вы были фотографом, кинорежиссером, теперь — писатель. Как вы переходили из одной профессии в другую?
—
Да очень просто. У меня все в жизни получалось случайно. Я не получал высшего образования, не учился фотографии, в свое время просто взял в руки фотоаппарат и стал снимать: друзей, свою невесту Франсуазу Арди (французская певица и актриса. — Прим. ред.). А потом захотел снимать кино, чем и стал заниматься. Я всегда сначала действую, а потом думаю. Если бы я размышлял, планировал, прикидывал, ничего бы вообще не сделал. Сами подумайте: бросить фотографию на пике, получая большие гонорары, броситься в какую-то сомнительную авантюру… Разумные люди так не поступают. Затем я оставил кино и уехал в Америку — просто потому, что хотел там жить. А пятнадцать лет назад — когда мне было за шестьдесят — начал писать. Со стороны это выглядит безумием. Если бы думал: смогу ли, зачем, что скажут — никогда бы не решился. Но я хотел написать книгу — и написал.
Жан-Мари Перье. Ив Сен-Лоран. Париж. Октябрь 1995
—
Творческие кризисы у вас случались?
—
Нет, никогда. Просто я не принимаю себя всерьез. Вообще, все в жизни несерьезно — кроме детей и здоровья. Вы можете сменить профессию, страну, начать новую жизнь хоть завтра. Все возможно. У нас только одна жизнь, нельзя ждать лучшего будущего, нужно жить здесь и сейчас. Порой, когда я разговариваю с молодыми людьми лет 22–23 и слышу от них, что они выбрали ту или иную «серьезную» профессию, потому что она обеспечит им хорошую пенсию, мне их немного жаль. Мне 78 лет, и я понятия не имею, что такое пенсия.
—
На выставке есть фотография Сальвадора Дали и Франсуазы Арди. Расскажите, как вы познакомились с Дали.
—
Филипакки был крупным коллекционером сюрреалистов, лично знал Дали. Однажды у него появилась идея снять его в его доме в Кадакесе, он просто ему позвонил, договорился, и мы приехали. Провели там три прекрасных дня.
—
Какие впечатления у вас остались от общения с Сальвадором Дали?
—
Он был очень мудрым человеком, который все понял про эту жизнь. А вел себя в присущей ему эксцентричной манере, было весело. Его дом в Кадакесе был этаким отдельным городом в городе. Постоянно приходили какие-то люди, художники. Он шутил, говорил глупости. В то время как его жена с мрачным видом все это наблюдала. Она была очень серьезной и особо не разговаривала. (Смеется.)
—
Сколько у вас в жизни было фотоаппаратов?
—
Уф, каких только не было! Leica, Rolleiflex, Pentax — назовите любой, я покупал все и часто менял. Потому что желание снимать приходит, когда берешь в руки камеру, она подсказывает саму идею фотографии и манеру съемки. Вообще, если подумать, в любую эпоху техника создавала художников, и никогда наоборот. Так, с изобретением в начале 1960-х длиннофокусного объектива Nikon появились тысячи новых фотографов. Стив Джобс так вообще создал миллионы новых художников.
—
У вас, кстати, айфон?
—
Ну разумеется. (Вынимает из кармана пиджака.) Это потрясающий инструмент съемки. Сегодня фотография, какой я ее знал, больше не существует.
—
Что общего в профессиях фотографа и режиссера?
—
Это совершенно разные вещи. Фотография — искусство спектакля, фантазия, а кино рассказывает истории. Если сравнивать, фотография, наверное, ближе к рекламному ролику. Рассказать историю за тридцать секунд гораздо сложнее, чем за полтора часа. Собственно, мое писательство растет из кино, которым я занимался раньше: сегодня мне интересно рассказывать истории словами. Мне нравится сама мелодика фраз, образность. По сути, все истории уже не раз были рассказаны — но один и тот же сценарий Феллини и Шаброль снимут абсолютно по-разному. То же самое и в литературе.
Жан-Мари Перье. Вивьен Вествуд. Лондон. Сентябрь 1994
—
Над чем вы сейчас работаете?
—
Я написал несколько книг, но до недавнего времени это были биографии и автобиография. Но вот решил написать роман, который почти закончен и будет опубликован в следующем году. А в октябре выходит мой первый сборник рассказов. Если проводить аналогии, это тоже в некотором роде рекламный ролик по форме: у тебя есть история и всего несколько страниц, чтобы ее изложить.
|
|
—
О чем ваши рассказы?
—
Эта тема многим во Франции не понравится. Книга о том, как плохо быть старым. Я не получаю удовольствия от своей старости. Во Франции и повсюду в Европе только и слышно, что в 60 лет жизнь начинается. Ложь! Терпеть этого не могу. В 1960-е главными потребителями были молодые, сегодня же рынок ориентирован на пожилых, а отсюда все эти разговоры о достоинствах старости, о красоте морщин и прочая. Реклама уверяет молодых, что у них полно времени впереди. Ничего подобного, старым быть ужасно. Особенно когда в душе двадцать. Времени нет. Жить нужно прямо сейчас. Потому что потом ничего не будет.
Детали
Выставка «Жан-Мари Перье. Кутюрье французской фотографии» открыта до 3 декабря
Центр фотографии имени братьев Люмьер, Болотная набережная, 3, стр. 1
