Что может быть лучше, чем провести осенний дождливый день с книгой? В этом месяце читаем публицистику одного из главных романистов Америки Франзена, знакомимся с писателем из «Фейсбук* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)» Селуковым и боремся с чрезмерной тревожностью, в том числе — организуя себе диджитал-детокс.
Наш проводник в мире книжных новинок октября — литературный обозреватель Posta-Magazine писатель Сергей Кумыш.
Джонатан Франзен.
Конец конца Земли.
М.: Corpus, 2019. Перевод с английского Л. Мотылева и Ю. Полещук
Он терпеть не может, когда у него что-то не получается, но, если надолго остается без работы, скучает, в первую очередь, по ощущению провала. Звучит парадоксально, впрочем, Джонатан Франзен и есть человек-парадокс, зависимый от успеха и помешанный на неудачах, мастер неоднозначных заявлений, за которые впоследствии нередко приходится оправдываться. Один из главных прозаиков своего поколения. Лауреат Национальной книжной премии США. Автор «Поправок», «Свободы» и «Безгрешности». Человек, в свое время вернувший слову «роман» его первоначальное значение, о котором многие успели подзабыть.
Публицистика Франзена сочетает в себе обе его ипостаси — писательскую и человеческую. Мастерски исполненные, выверенные до запятой тексты, представляющие собой высочайшие образцы жанра, отражающие все грани его невероятно острого ума, его мудрость, но также его мелочность и обидчивость, иррациональные и вполне оправданные страхи, частое нежелание принимать правду, отличную от его собственного видения человеческой природы и понимания мироустройства, непреходящие попытки посредством печатного (или же просто произнесенного во всеуслышание) слова вмешаться в существующий порядок вещей, и, по возможности, разрушить все то, что не укладывается в его представления о добре и зле; писатель, достигающий лазурной ясности мысли и до болезненного зацикленный на себе (любому, кто читал его автобиографическую книгу The Discomfort Zone, знакомо странное чувство: человека, написавшего этот мемуар, попеременно хочется то расцеловать, то отвесить ему подзатыльник и отправить в школу).
Новый сборник эссеистики Франзена «Конец конца Земли» так и подмывает назвать очередным. Как и пять, и десять лет назад, он говорит более-менее об одном и том же: мир, извините, в заднице, птицы — это хорошо, я — тонкая натура, использовать «затем» в качестве союза — смертный грех, республиканство — смертельный вирус, художественная проза (например, Эдит Уортон, например, Элис Манро) — лучшее, что подарила нам цивилизация.
Вот мы и подошли к самому главному. Этим самым постоянным проговариванием на разные лады одного и того же Джонатан Франзен меняет мир. Не планету в глобальном смысле, не абстрактных «нас», но каждого отдельно взятого читателя, способного прислушаться к его словам. Постоянное возвращение к сказанному ранее — естественное течение диалога, который Франзен ведет, в первую очередь, с самим собой: в прошлый раз я оговорился; нет, мне жизненно важно, чтобы до тебя дошел смысл моих слов; о, я наконец-то все понял, сейчас ты тоже поймешь; помнишь, мы разговаривали о влиянии личностных неудач на художественный стиль, так вот, я тут недавно вновь поймал себя на мысли… — и так далее.
В этом заключается еще один парадокс писательства: твоя работа выходит тем точнее, тем в больших попадает, чем более предметно ты вписываешь в строки себя самого, не претендуя и даже не пытаясь сообщить какую-то универсальную, одну на всех правду. А путь к новым образам и идеям лежит через бесконечные самоповторы. Попасть в кого-то одного. Заразить его твоими собственными сомнениями. Если ты смог провернуть это хотя бы с одним читателем, велика вероятность, что тебя услышат и другие. Прибегая к какой-то поистине запредельной искренности, от которой иногда становится неловко, а порой и вовсе мутит, он обращается не ко всей планете, а лично к тебе, человеку, читающему его книгу прямо сейчас. Стоит это понять, ты неизбежно меняешься сам, он провоцирует пересмотр жизненных ценностей, работу над ошибками. И вот уже ты решился на перемены. Потом еще кто-то. Потом еще три миллиона человек.
«Я был так разгневан, что решил написать эссе». Лучшей фразы, определяющей публицистический метод Франзена попросту не существует. И даже если в чем-то бывает неправ, он заставляет нас сомневаться в нашей персональной правоте. Помогает каждому увидеть бревно в собственном глазу. Потому что безгрешность — миф, а путь к свободе лежит через поправки.
Павел Селуков. Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы.
М.: Редакция Елены Шубиной, 2019
Молодой писатель Павел Селуков до такой степени ни на кого не похож, что его постоянно и невпопад сравнивают примерно с кем попало — Зощенко, Воннегутом, Прилепиным, Джойсом и т. д. Чтобы не отставать от коллег, давайте я тоже его с кем-нибудь сравню — с антилопой гну, например, — и сразу пойдем дальше.
В 2016 году тридцатилетний житель Перми неожиданно (в том числе, для самого себя) начал писать рассказы и выкладывать их по одному в день на своей странице в «фейсбуке». Ну как, начал, — решил попробовать, вдруг что выйдет; а оно возьми и выйди. В самой по себе этой истории нет ничего экстраординарного: пишет сейчас абсолютно каждый; хорошо пишут, как и во все времена, единицы. Поэтому вскоре про Селукова заговорили — сперва как про хорошего интернет-писателя, потом просто как про хорошего писателя. Собственно, здесь и кроется самое интересное, потому что одно чаще всего не тождественно другому.
Нередко автор, перекочевав с электронной страницы на книжную, продолжает писать тексты в жанре фб-поста. В том смысле, что эти истории, на которые читатель отвлекался в маршрутке, пробегая их со смартфона, чаще всего по диагонали, будто бы заряжены на моментальный отклик — только лайк поставить негде, комментарий не написать, и лента дальше не прокрутится: ты с текстом один на один. Вот и чувствуешь себя немного обманутым. Короче говоря, нередко подобная проза проверку бумагой не проходит.
Сборник рассказов Павла Селукова «Добыть Тарковского» в этом смысле — исключение из правил. Бодрая, густая литература, вроде бы наследующая традициям как соцреализма, так и постиронии, но при этом какая-то небывалая: неисследованный писательский вид. Не то чтобы мы ждали его появления, скорее, не знали, как нам его не хватает, пока он однажды не появился. Рассказы Селукова часто смешные и душераздирающие одновременно. Так и подмывает назвать их «трогательными» — первое пришедшее на ум слово нередко оказывается самым точным, но это не тот случай, поскольку задевают за живое — притом, всякий раз неочевидным образом, — они на каком-то более глубоком уровне, причиняя подчас острую, режущую боль — но не в процессе чтения, а потом, когда, спустя некоторое время, тебя нагоняет авторское эхо.
Мэтт Хейг. Планета нервных. Как жить в мире процветающей паники.
М.: Лайвбук, 2019. Перевод с английского О. Беляковой
Излечившись от клинической депрессии, британский писатель Мэтт Хейг вскоре впал в хроническую тревожность. То и другое, по сути, — рак сознания, но если в первом случае без медицинского вмешательства уже не обойтись, а результат при этом гарантирован далеко не всем, то уберечь себя, а при желании и вытащить из не менее смертельно опасного состояния тревожности под силу любому. Краткий ответ на вопрос, вынесенный в подзаголовок книги Хейга — «Как жить в мире процветающей паники», исчерпывается одним словом. Никак. Точнее, мы не обязаны в нем жить, это, если разобраться, никому не под силу, а попадаем при этом мы туда добровольно. «Планета нервных» — исповедь человека, загнавшего самого себя в угол, и среди виноватых в его психологических проблемах фигурирует только одно, его собственное имя. За нашу повышенную тревожность ответственны не Google, Apple и телевизор, и даже не события в мире как таковые, а исключительно мы сами. Звучит, на первый взгляд, прекраснодушно, но именно что на первый взгляд. «Планета нервных» — не методичка по эскапизму, автор не пытается научить нас закрывать глаза и прятать голову в песок. Но вот поднимать взгляд от экрана гаджета и разворачивать зрение от собственных демонов в сторону реальной во всех отношениях жизни может быть и целительно, и полезно. После прочтения «Планеты» мир вокруг не станет лучше. Но очень может статься, что большая часть кошмаров, с которыми мы привыкли так усердно бороться, — порождение исключительно нашего сознания, и смотреть на реальность все это время было нужно под несколько иным углом; держать нос по другому ветру. Ну и хотя бы время от времени и правда не выходить в сеть.
Алан Мур, Джейсен Берроуз. Провиденс.
М.: Эксмо, 2019. Перевод с английского А. Мальского
Подобно романам Чарльза Диккенса, «Провиденс» Алана Мура (автора «Хранителей», «Лиги выдающихся джентльменов» и др.) первоначально выпускался отдельными частями. Своим ритмом, проработкой персонажей и событий, а еще какой-то общей художественной добротностью эта графическая эпопея ассоциируется скорее именно с Диккенсом, нежели с Говардом Филлипсом Лавкрафтом, из-за которого здесь, так сказать, все и собрались. Впрочем, это первое, исключительно внешнее наблюдение. По словам Мура, ему хотелось создать комикс, который впитал бы все основные идеи, образы и мотивы творчества Лавкрафта, книгу, которая дышала бы лавкрафтовским ужасом, воссоздавала атмосферу родного города писателя, а также эпохи, в которую он жил и работал. Все, мягко говоря, удалось. Вместе с художником Джейсеном Берроузом они создали не просто впечатляющую визуализацию, кажется, практически всего корпуса текстов одного из праотцов современного хоррора — в каком-то смысле они повторно вызвали к жизни, перезаселили его художественный мир. «Провиденс» — это и есть Лавкрафт. Помимо того, что роман сам по себе является абсолютно самостоятельной леденящей кровь (уже сам факт того, что 2019 кто-то по-прежнему умудряется пугать читателей книжкой, вызывает замешанное на недоумении восхищение) историей, эта книга также вполне может служить своего рода путеводителем по мирам Лавкрафта и в прямом смысле наглядным исследованием его писательского метода и наследия.
