Об Анне Матвеевой известно немногое: жена режиссера Андрея Звягинцева, его верная соратница, которая всегда сопровождает супруга на знаковых мероприятиях, но за их пределами предпочитает оставаться в тени. Больше, чем она сама, о ней говорят ее работы, которые Анна представила широкой публике 12 февраля в рамках презентации авторского проекта «Левиафан. Процесс. Ретроспектива».
Фото: Анастасия Матвеева
Незадолго до открытия выставки мы встретились с Анной в арт-пространстве, где разместилась экспозиция, чтобы поговорить о ее становлении как фотографа, творческом методе Андрея Звягинцева, киноэкспедиции на Кольский полуостров, Каннском фестивале и церемонии вручения премии «Оскар», а заодно коснулись важных проблем российского общества и кинематографа.
—
Анна, о вас не так много информации в интернете, поэтому прежде всего давайте немного расскажем о вас читателям: чем вы сейчас занимаетесь, как давно решили связать свою жизнь с фотографией?
—
Профессионально заниматься фотографией я начала около восьми лет назад. Не могу похвастаться частыми фотосессиями или большим количеством проектов, но двигаюсь в этом направлении как могу. Я окончила экономический факультет ВГИКа и работала на кинопроизводстве организатором съемок. Фотографией я мечтала заниматься всегда, планировала поступать на операторский факультет, но волею обстоятельств окончила экономический и достаточно долгое время работала по профессии, начиная с первого курса. В 2009 году в связи с важными переменами в жизни стало понятно, что если сейчас не займусь тем, чем хотела заниматься всю жизнь, то, наверное, не займусь уже никогда. Проект «Елена» стал для меня завершающим с точки зрения организаторской деятельности: именно по его окончании я утвердилась в мысли, что хочу наблюдать, фиксировать, создавать свои проекты.
—
Став фотографом, вы, тем не менее, остались в кинематографе. Почему?
—
Стоит только раз попасть на площадку — и кинематограф засасывает тебя со страшной силой. Я очень люблю кино, даже не представляю, как можно работать в какой-то другой сфере! «Левиафан» стал моим первым масштабным проектом на стыке кино и фотографии. Три месяца съемок, вовлеченность в процесс и невероятное количество своего материала.
—
По какому принципу вы осуществляете отбор фотографий? Ведь за эти месяцы наверняка накопились тысячи, если не десятки тысяч кадров.
—
Изначально просто отбираешь по принципу «нравится — не нравится», есть в кадре что-то, что цепляет, или нет, сложился ли кадр технически. Дальше включается профессиональная логика: ты начинаешь исходить из конкретных задач, которые ставишь перед собой для того, чтобы собрать свой отдельный от фильма проект. После появляются галерея и пространство, от которых волей-неволей тоже отталкиваешься. Так, шаг за шагом, выстраивается история.
—
Что для вас было самым сложным в работе над экспозицией? Наверное, непросто находиться на одной площадке с супругом, когда тот работает над новым фильмом? Приходилось быть человеком-невидимкой?
—
Первое время было трудно, поскольку я должна была зарекомендовать себя в новой должности. И Андрей, и вся остальная группа знали меня до этого как человека другой профессии. Когда я оказалась на площадке в роли фотографа, мне было тяжело чувствовать себя уверенно, особенно после того, как в этой съемочной группе фотографом на всех предыдущих фильмах был Владимир Мишуков — замечательный фотограф с большой буквы. Но благодаря особой атмосфере на площадке — атмосфере спокойствия, понимания, доверия и деликатности, со временем мне удалось переключиться на съемки, на свою работу. Нам часто навязывают представление о режиссере как о человеке невротическом, который практически всем недоволен, однако на деле это совсем не так. Андрей, во всяком случае, не такой. Мне очень не хотелось «вторгаться» в тот мир, в то пространство, в котором и рождается сам фильм. Точнее, мне нужно было быть частью этого мира, но ни в коем случае не мешать. Я понимала — впрочем, как и вся команда, — что работаю над чем-то очень большим, чем-то важным, и приходила на площадку не просто для того, чтобы сделать кадры и отдать их. Я находилась в процессе, который захватывал меня целиком.
—
Вы провели на Кольском полуострове несколько месяцев. Что для вас лично было самым трудным в этой киноэкспедиции?
—
Какой бы ни была экспедиция, в ней намного легче работать, поскольку все силы сосредоточены только на том, что ты делаешь, и нет отвлекающих факторов. После 12-часового рабочего дня, проведенного на площадке, ты ешь и ложишься спать — бытовые удобства отступают на второй план. Ты находишься практически на краю Земли (так тогда казалось), где нет в буквальном смысле ничего, кроме берега моря, северной природы да нескольких магазинов. И жить там было одно удовольствие. Рядом с тобой — профессиональная команда близких по духу людей, вместе вы делаете общее дело, которое страстно любите.
—
Звучит неправдоподобно оптимистично.
—
Трудностей тоже хватало. (Смеется.) Одна из них — это постоянный холод, термобелье, которое я никогда не снимала, полярный день, когда спать возможно только с глухими шторами, или полярная ночь, когда катастрофически не хватает солнца. Последний блок, над которым мы работали по завершении основного процесса, выпал на ноябрь, и световой день длился не более четырех часов.
—
Расскажите о людях, которых вы встречали в этой экспедиции, — жителях Териберки. Какие они?
—
Люди там прекрасные, светлые! Раньше Териберка считалась рыболовецким селом, там было и молочное производство, и животноводство, и меховая ферма. То есть, в целом, это было очень густонаселенное пространство — районный центр. Упадок в селе начался в 1960-х годах, когда центр района перенесли в Североморск, а рыбный промысел активно начал развиваться в Мурманске. В итоге прибрежный промысел потерял свое значение. Соответственно, Териберка начала пустеть. Остались те, кто не захотел уезжать, и многие из них уже глубоко пожилые люди. Я в основном общалась с местными дамами преклонного возраста, которые сидят на лавочке у подъездов. Так вот, познакомившись с ними, я поняла, что они — счастливы. Они живут тем прошлым, которое у них было, и, нравится им это или нет, они принимают ту реальность, которая у них есть, и радуются ей. Глядя на разрушенные и опустевшие территории, я предполагала, что пребывание там будет депрессивным, но это оказалось совсем не так. Ты видишь землю, которая умирает, распадается на глазах, и одновременно людей, полных жизни.
—
Насколько та реальность, которую создает ваш супруг, близка и созвучна вашему восприятию мира?
—
Мне кажется, что реальность Андрея — та реальность, в которой пребываем и мы с вами, просто многие боятся ее принять, озвучить. А он ее признает, выявляет и тонко демонстрирует. Этим он меня и поражает: он умеет доставать все то, что есть внутри нас, но мы либо не можем это вербализировать, либо боимся признаться в этом даже самим себе. Ему удается воплотить и показать то, что многие осознают только на уровне эмоции. Созвучно ли его видение моему? Безусловно! И каждый его фильм потрясает меня до глубины души: Андрей позволяет себе быть абсолютно свободным в своем творчестве и не идти на компромиссы.
—
В своих интервью Андрей Петрович часто говорит, что нашему обществу не хватает эмпатии. На ваш взгляд, чего еще не хватает современному российскому социому?
—
Нехватка эмпатии — не проблема какой-то определенной нации: это проблема современного общества в целом, нашего отношения друг к другу — и в социальных связях, и в личных обстоятельствах. Просто на примере современной России это особенно заметно. Я думаю, об этом и говорит Андрей. Нашему обществу, молодым и талантливым людям, не хватает возможностей для самореализации. Социальные лифты не работают, невозможно или очень трудно начать какое-то новое дело. Отсюда и апатия, и потеря интереса к активному творчеству. В столичных городах еще сохраняется какая-то видимость активности, а что происходит в масштабах всей страны? Сомневаюсь, что дело обстоит лучше. Отсюда инертность, пассивность, неверие в собственные силы, депрессивные состояния, разлитые в молодежной среде. Дайте возможность, откройте пути, распахните эти двери, и в обществе проснутся силы к творчеству и созиданию.
—
Насколько искусство должно быть социально ответственным? Способен, на ваш взгляд, тот же кинематограф каким-то образом изменить эту парадигму?
—
После выхода фильма «Изгнание» к Андрею подходили люди и говорили: «Спасибо, я открыл в себе Бога». После премьеры «Нелюбви» зрители спешили покинуть зал, чтобы скорее оказаться дома и обнять своих детей, сказать им, как они им дороги и как они их любят. Вот простые примеры того, как кино способно менять если не парадигму, то, возможно, судьбы отдельных людей.
—
Я смотрела «Нелюбовь», когда моему ребенку было чуть больше года, и каждая минута давалась мне через преодоление — настолько на животном уровне я не могла принять насилие над детьми. А какой из фильмов супруга был для вас лично самым сложным с точки зрения эмоционального восприятия?
—
У меня нет трудности с восприятием фильмов Андрея, потому что каждый фильм меня поражает тем, как реально происходящее в нем, насколько по-настоящему живут и чувствуют герои. Особенно меня поразило «Изгнание». Причем я все знала: читала сценарий, работала на площадке, смотрела картину в процессе монтажа. Но когда я увидела конечный результат, для меня перевернулся мир, это было какое-то откровение, и его сложно описать словами. И то же самое у меня происходит с каждой новой работой Андрея. Я вижу себя во всех его фильмах, вижу людей, которые меня окружают, и вижу, как мы стараемся от этого бежать. Но только это дает нам импульс меняться — во всяком случае, если для перемен хватает воли и желания. Поэтому — нет. Трудностей при просмотре фильмов Андрея у меня не возникает — напротив, я испытываю облегчение.
—
Учитывая, что вы не только супруга режиссера, но и профессионал, который всю жизнь работает на съемочной площадке, причем в разных амплуа, и видит съемочный процесс изнутри, вы, наверное, и фильмы смотрите с каким-то особым подходом?
—
Если фильм захватывает, забирает тебя, то всякие технические аспекты — как построен кадр или как добиться какого-то эффекта — перестают интересовать. Ты просто погружаешься в ту реальность, которую создает режиссер, и на протяжении нескольких часов живешь ею.
—
Какие фильмы произвели на вас самое сильное впечатление?
—
Когда я училась во ВГИКе, я много смотрела и анализировала кино (это было необходимо для образовательного процесса), но у меня никогда не было ощущения, что я «внутри» самого фильма, что я понимаю его так, как говорят о нем киноведы или кинокритики. И только когда я познакомилась с Андреем, поработала с ним на площадке, посмотрела кино вместе, для меня по-настоящему открылся мир кинематографа. Я, наконец, поняла, кто такой режиссер и какая у него функция. Я стала смотреть — видеть и чувствовать фильмы. Я пересмотрела Брессона, итальянскую и французскую «новую волну», Бергмана, Антониони, российскую и зарубежную классику, то есть все то, что видела и раньше… Но только теперь осознанно. Из современников люблю Ларса фон Триера, братьев Дарденн, Карлоса Рейгадаса, Василия Сигарева, Алексея Мизгирева, Сергея Лозницу — собственно, такое кино, которое нам сообщает о чем-то, заставляет мозг работать. Но и хорошее развлекательное кино я тоже с удовольствием смотрю.
—
Одна из самых интригующих (ну, во всяком случае, для меня) составляющих жизни кинематографиста — это участие в зарубежных фестивалях, посещение церемоний масштаба «Золотого глобуса» и «Оскара». Расскажите об этом поподробнее: вы, как никто в нашей стране, наверное, должны знать «инсайд». Как все это устроено?
—
На фестивалях мы кино не смотрим. Представив собственный фильм, команда, как правило, уезжает, чтобы не создавать ощущения ожидания наград и признания. Во время посещения фестивалей Андрей беспрестанно работает: присутствует на обязательных мероприятиях и дает интервью. Красивый момент красной дорожки тоже формализован: существует четкий график, систематизирующий каждое твое действие — от времени выхода из отеля и прибытия на ковер до скорости, с которой ты по нему проходишь. Причем, как вы понимаете, первым эшелоном идут главные создатели фильма. А далее — мы, гости. Никакой импровизации быть не может.
—
Насколько режиссеру важна оценка профессионального сообщества? Является ли тот же «Оскар» пределом мечтаний кинематографиста?
—
Насколько я знаю Андрея, никакие награды и премии не являются для него самоцелью. Его единственное желание — сделать то, что он хочет, и именно так, как он это себе представляет. Никогда — ни на начальном этапе, ни во время постпродакшена — никакие фестивали или награды не обсуждаются. Он хочет рассказать историю, потому что она важна. А дальше, если история действительно оказывается важной в общемировом масштабе, появляются номинации и приглашения на фестивали.
—
Вы как-то участвуете в процессе, когда начинается работа над фильмом?
—
Нет, конечно, нет. Если Андрей хочет со мной поделиться своими мыслями и идеями, я с удовольствием послушаю, но сама никогда не лезу с расспросами или советами. Он четко знает, что он хочет и как это реализовать. Каждый из нас занимается своим делом. Андрей не спрашивает, над чем я работаю, что позволяет мне быть абсолютно свободной и независимой в своих решениях — и даже о персональной выставке узнал за несколько дней до открытия. Безусловно, его поддержка для меня очень важна.
—
И, наверное, последний вопрос — сегодня вы представляете выставку как фотограф. В каком направлении вам хотелось бы развиваться дальше?
—
Я бы очень хотела иметь больше возможностей для творческой реализации — снимать и представлять свои фотопроекты и в России, и в мире. К сожалению, заниматься фотографией на профессиональном уровне не так-то просто. Количество камер и экспериментов с фотографией во всех областях настолько огромно, что выделиться оказывается очень сложно. Я вижу в Москве не так много галерей, готовых выставлять классическую фотографию: большинство специализируются на современном искусстве. Но, несмотря на определенные трудности, мне хотелось бы продолжать развиваться в этом направлении и делать собственные проекты, создавать истории, которые меня волнуют. По возможности, конечно, зарабатывая на этом — и дело здесь не только в финансовой необходимости, а в подкрепленности твоих действий. В любом деле, какое бы ты ни выбрал, важно понимать: то, что ты делаешь, — не просто интересно, но и востребовано. Надеюсь, однажды это будет именно так.
