2 октября в Малом зале Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского состоится специальный концерт, посвященный юбилею Джорджа Гершвина. Большой Джазовый Оркестр под управлением Петра Востокова при участии пианиста Валерия Гроховского исполнит оригинальную аранжировку «Рапсодии в блюзовых тонах» для эстрадно-джазового (а не симфонического) оркестра Пола Уайтмена, а также джазовую версию оперы «Порги и Бесс», созданную Гилом Эвансом для Майлза Дэвиса.
«Поезд, его стальные ритмы, перестук колес, так часто стимулирующий композитора — я сплошь и рядом слышу музыку в самом сердце шума… Будет ли моя музыка звучать через сто лет?»
Будет. Мелодии Гершвина до сих исполняются вокалистами, джазовыми ансамблями и классическими оркестрами по всему миру и прочно ассоциируются с Нью-Йорком и Америкой эпохи черно-белого кино. Колыбельная Summertime по количеству кавер-версий уступает разве что битловскому хиту Yesterday, а аккорды стандарта I Got Rhythm любой начинающий джазмен обязан освоить первым делом как таблицу умножения вместе с 12-тактовым блюзом и Giant Steps Джона Колтрейна. При этом сам композитор так и не получил всестороннего музыкального образования и считал своей основной заслугой не талант, а упорный труд.
Улица жестяных кастрюль
Джейкоб Гершовиц появился на свет в Бруклине 26 сентября 1898 года. Его родители, Моррис (Мойше) Гершовиц и Роза Брускина были еврейскими иммигрантами из Российской империи и не имели музыкальных талантов, но купили детям фортепиано, чтобы не отставать от родни. Старший брат Айра с облегчением уступил инструмент Джорджу и со временем стал его напарником и соавтором-куплетистом. В 15 лет Джордж оставил школу и устроился пианистом-демонстратором в музыкальное издательство — в эпоху до появления грамзаписи основную прибыль составляли продажи печатных нотных тетрадей, которые покупатель выбирал, прослушав в таком вот живом исполнении. Вся эта коммерческая индустрия популярных мелодий получила собирательное название Tin Pan Alley — «улица жестяных кастрюль»: офисы и магазины располагались в одном районе, где наверняка раздавалась какофония не хуже сегодняшних общежитий музучилищ с этюдами, гаммами и прочими домашними заданиями из соседних коридоров. Карьерный рост подразумевал запись «перфокарт» для механических пианино, аккомпанемент исполнителям водевиля и сочинение собственных развлекательных номеров. Первым коммерческим хитом Гершвина стала песня Swanee, которую включил в свое выступление популярный бродвейский певец Эл Джолсон, известный по раннему звуковому фильму «Певец джаза».
Жди кивка
Наряду с работой над эстрадными песнями для мюзиклов 25-летний Джордж Гершвин был практически против своей воли принужден за месяц сочинить классическое произведение для «экспериментального» концерта оркестра Пола Уайтмана, самопровозглашенного Короля джаза. Так появилась на свет знаменитая Rhapsody in Blue — Рапсодия в стиле блюз или Рапсодия в голубых/блюзовых тонах. На премьере в присутствии Сергея Рахманинова, Игоря Стравинского и многих других звезд «серьезной» музыки Гершвин, не успев проработать собственную сольную партию, импровизировал за роялем, отметив в партитуре для дирижера момент, когда оркестр должен вновь вступать, коротким указанием «Жди кивка».
Американец в Париже
Нехватку классического образования Гершвин надеялся восполнить частными уроками у именитых музыкантов и даже отправился в Европу, но Морис Равель ответил: «Зачем становиться второсортным Равелем, если вы уже стали первоклассным Гершвиным?» Зато результатом этого путешествия стала симфоническая поэма «Американец в Париже»: атмосфера французской столицы с клаксонами такси сперва кружит голову заезжему иностранцу, а затем сменяется приступом ностальгии в «блюзовой» части. Забавно, что помимо собственно музыкальных инструментов композитор прописал в нотном тексте и «партии» четырех настоящих клаксонов, обозначенных как A, B, C и D. Традиционно принято считать, что эти буквы соответствуют соседним нотам ля, си, до и ре, и многие музыкальные магазины специально для этого произведения держат в запасе комплекты таких клаксонов на прокат. И лишь пару лет назад некоторые исследователи стали ссылаться на запись 1929 года, сделанную под руководством самого Гершвина и с клаксонами, которые он сам привез из Парижа: там звучат ноты ля-бемоль, си-бемоль, ре из верхней октавы и ля из нижней.
Музы слышны
Вершиной академической карьеры Гершвина, внезапно оборвавшейся в самом расцвете сил из-за опухоли головного мозга, считается трехчасовая «негритянская фолк-опера» «Порги и Бесс» по мотивам книги Дюбоза Хейварда, музыка которой сочетает в себе с одной стороны элементы джаза и блюза, спиричуэлс и госпел, а с другой — классические приемы от фуги и пассакалии до полиритмов и серийной техники. Несмотря на изначальный коммерческий провал, после смерти автора опера вошла в золотой канон «американской классики» и в частности стала одной из немногих американских постановок, приглашенных с гастролями в СССР в эпоху холодной войны в 1955 году — это путешествие подробно описал Трумен Капоте в журналистских заметках, опубликованных под названием «Музы слышны». Опера подарила музыкальному миру вообще и джазу в частности немало популярных стандартов, прежде всего — знаменитую колыбельную Клары Summertime: летом жизнь легка и беззаботна, рыбки скачут над водой, а хлопок уродился высоко — такое весьма примитивное представление о счастье господствует среди афроамериканцев, формально уже избавленных от рабства, а на деле до сих пор зависящих от тяжкого физического труда. Многие джазмены исполняли и записывали не только отдельные арии, но и посвящали опере целые альбомы, включая знаменитый дуэт вокалистов Луи Армстронга и Эллы Фицджеральд, а также великолепную совместную работу трубача Майлза Дэвиса с аранжировщиком и дирижером Гилом Эвансом.
На два фронта
За свою недолгую жизнь (всего 38 лет) Джордж Гершвин был обласкан вниманием публики, хотя некоторые современники не могли смириться с тем, что его музыку не удается четко отнести к той или иной категории. Композитор, дирижер и пианист Леонард Бернстайн, также работавший «на два фронта» — с симфоническими оркестрами и с мюзиклами, в воображаемой беседе с продюсером задается вопросом, почему же в новом шоу нет ни одного хита, вот то ли дело Джордж… С критической точки зрения он называет академические произведения своего предшественника всего лишь набором симпатичных мелодий, не связанных между собой истинной композиторской мыслью и развитием — однако тут же признается в любви к этим самым «песенкам» и сожалеет, что грандиозным планам Гершвина после «Порги и Бесс» не суждено было сбыться. Вероятно, не любить Гершвина невозможно потому, что его мелодии полны любви к жизни, как и он сам. Несмотря на упорный, требующий концентрации труд, он находил время и для общения с друзьями и таких хобби как рисование или теннис. В этом последнем увлечении он нашел себе несколько неожиданного партнера в лице композитора Арнольда Шенберга, который был старше на два с половиной десятка лет. Шенберг был настолько регулярным гостем на теннисном корте у братьев Гершвиных, что однажды, по воспоминаниям пианиста Оскара Леванта, пришел сыграть несколько сетов в тот день, когда его жена родила сына. Шенберг же оставил трогательное послание после смерти Гершвина: «Многие музыканты не признают Гершвина серьезным композитором. При этом ряд композиторов, считающих себя серьезными, серьезны лишь постольку, поскольку полностью лишены юмора и души».
Гершвин все стучит по жестянке
Юмор и душа Гершвина в самом деле чувствуются в его музыке. Одно из самых наглядных тому свидетельств — фильм-мюзикл Винсента Минелли (отец Лайзы Минелли) «Американец в Париже». Помимо сложносочиненной финальной балетной сцены под заглавную композицию стоит отметить Оскара Леванта в роли безработного пианиста, грезящего наяву, как он исполняет концерт Гершвина на всех инструментах (отсылка к короткометражке Бастера Китона «Игорный дом»), сам же дирижирует и сам себе же в конце пожимает руку, а также трогательные сцены, где Джин Келли под I Got Rhythm учит танцевать парижских мальчишек на улице, и, конечно же, вальс By Strauss Келли с Левантом и Жоржем Гетари — изначальный текст этой песни братьев Гершвинов начинался куплетом со словами «я не дал бы и четвертака (Джерому) Керну и Коулу Портеру, а Гершвин все стучит по жестянке».
Детали
http://www.mosconsv.ru/ru/concert.aspx?id=156830
