Культура

Posta Art c Ренатой Пиотровски: директор Музея русского импрессионизма Юлия Петрова — о выставке «Выбор Добычиной» и миссии музея

15 августа 2023

Рената Пиотровски
продюсер, колумнист Posta-Magazine

До 24 сентября 2023 года в Музее русского импрессионизма проходит выставка «Выбор Добычиной» об одной из первых российских галеристок Надежде Добычиной, открывшей миру Шагала и многих других русских художников, но незаслуженно забытой. Ведущая рубрики PostaАрт поговорила с директором Музея русского импрессионизма Юлией Петровой о том, как кураторы ищут героев для своих выставок, почему в музей с радостью ходят дети и как превратить поход в музей в чистое удовольствие.

Рената Пиотровски: Вы учились на кафедре истории искусства в СПбГУ, а в аспирантуру уехали в Москву. Как человек искусства решился уехать из Питера с его сокровищами?

Юлия Петрова: В тот момент мне казалось, что все дороги ведут в Москву. У меня здесь было много друзей и большое хобби. Мне казалось, что это город невероятной энергии, а Садовое кольцо как будто открывает тебе путь и возможность по этому пути пройти в любом направлении. Мне представлялось, что все лучшее в культуре происходит в Москве, и аспирантура была скорее поводом, чем причиной. Конечно, Петербург — мой город, туда я приезжаю к своим близким. Мое место силы — на Карельском перешейке, там, где сосны, озера, черника и мхи. Без Петербурга невозможно. И за те годы, что я живу в Москве, а это уже 15 лет, со мной случались периоды острой тоски по Петербургу. Но в Москве у меня семья, работа. И, конечно, музей.

Как началась ваша карьера куратора-искусствоведа, что для вас самое интересное в этой профессии?

Директор: Курировать выставки я стала только в Музее русского импрессионизма, до этого у меня не было опыта работы в музее. Поэтому то, что основатель музея Борис Минц в меня поверил, было для меня большим шансом. К сожалению, большинству юных искусствоведов, которых Санкт-Петербургский университет, МГУ, Высшая школа экономики, Институт культуры выпускают пачками каждый год, такой шанс не дается.

Но это лотерейный билет или все-таки упорный труд?

Конечно, хочется сказать про саму себя: везет тому, кто сам везет, я старалась и заслужила. Но сказалась и удача. То, с каким интересом и серьезным подходом Борис Минц строил этот музей, — огромная редкость. И музею, и городу повезло, что это все состоялось. Идея открыть музей звучала на первый взгляд довольно авантюрно: частных музеев на тот момент не было вообще. Уже существовал «Гараж», но он был выставочной площадкой и не имел статуса музея. Не было еще Музея Фаберже. Только человек большой внутренней силы и веры мог всерьез говорить в 2012 году: мы откроем музей. Ни он, ни я этим прежде не занимались.

Авантюризм чистой воды в хорошем смысле этого слова!

Именно так! Так что куратором я стала именно здесь. Но, конечно, у меня было к тому моменту искусствоведческое образование и зрительское представление о том, как должна быть устроена хорошая выставка.

А это очень важный фактор — зрительское представление. Не внутреннее, кулуарное, а именно извне. И это чувствуется.

Из этого мы исходили и продолжаем исходить: выставка должна нравиться зрителю. Безусловно, мне очень приятно и важно, что профессиональное сообщество ценит выставки Музея русского импрессионизма. Но в первую очередь мы работаем для широкой аудитории, чтобы посетители возвращались, приводили своих детей. В музее должно быть комфортно гостю с любым уровнем подготовки.

Расскажите, как вы создаете такую классную атмосферу для детей? Знаю, что для них создаются квесты.

В любой нашей детской экскурсии есть элемент игры, приключения. Не забывая о просветительской цели, которую экскурсия имеет в своей основе, наши педагоги разработали формат увлекательных занятий, чтобы у юных гостей музей никогда не ассоциировался со скукой и измождением. Многие взрослые вспоминают свои школьные походы в музеи, где они переминались с ноги на ногу и думали: когда же это закончится? Важно, чтобы у приходящих к нам детей осталось другое впечатление. Хочется, чтобы поход в музей для ребенка был нормой, как поход в кино, как поездка к бабушке: «Сегодня мы с тобой идем в поликлинику, а потом в музей. А завтра едем в гости и заскочим в библиотеку». Чтобы в ответ на «А давай сходим в музей?» не возникало вопроса «зачем». Наверняка среди ваших знакомых есть прекрасные во всех отношениях люди, которым вы никогда не предложите сходить вместе в музей, просто потому что это не их формат досуга.

Есть такие! Но в основном в последнее время у нас обычная практика — в субботу в час дня пойти на экскурсию, например, в Библиотеку имени Ленина…

К счастью, культурная жизнь в крупных городах в последние пять-десять лет сильно изменилась. Посмотрите, какой бум городских экскурсий мы переживаем. Если раньше на экскурсии по городу зазывали только туристов на Красной площади («Вы увидите Воробьевы горы… Наш автобус отправляется через пять минут»), то сейчас и для молодых людей, и для старшего поколения в Петербурге, в Москве, в Нижнем Новгороде и в других городах в порядке вещей посетить, например, тот или иной интересный особняк. Я сама очень люблю инженерные экскурсии, когда можно подняться на какую-нибудь башню или посмотреть, как устроен вокзал. А новый формат экскурсий в VR-очках, когда ты видишь, что могло бы быть построено на этом месте, если бы были утвержденные другие планы? Экскурсии, библиотеки, музеи, лекции перестали быть выбором исключительно «ботаников и зануд». Если 15 лет назад молодой человек позвал бы меня на лекцию, я бы, наверное, решила, что надо как-то сворачивать эти отношения. (Смеется.) Помните Хоботова в фильме «Покровские ворота»? «Я позвал ее однажды на лекцию, она пошла по доброте душевной». Тогда такого досуга вообще не было, а сейчас все изменилось, люди приходят на лекцию, приходят с книгами, чтобы подписать…

Да, искусство становится для нас частью повседневной жизни. А европейские импрессионисты у нас вообще ценятся как рок-звезды! При этом, как прекрасно написано на сайте вашего музея, «импрессионизму в России не повезло» — ему не дали развиться авангард и революция. За что вы любите русских импрессионистов? И почему вы решили заниматься именно этим направлением?

Да, импрессионизму в России не хватило внимания зрителей… Когда зашла речь об основании музея на базе личной коллекции Бориса Минца, мы, конечно, должны были с ним определить, что в этом музее будет показываться. Коллекция его была шире, чем то, что стало постоянной экспозицией музея, при этом не было задачи сделать музей Минца или музей имени Минца, хотя ему предлагали такой вариант сценария, от этого он отказался наотрез, говоря, что это «не музей моей коллекции». Мы всегда понимали, что коллекция довольно скромна. В России, в Москве в том числе, есть гораздо более крупные собрания, которые, может быть, в большей степени заслуживают музеефикации.

Мы понимали с самого начала, что смыслом этого музея, его фишкой, если можно так сказать, будет не столько постоянная экспозиция, сколько выставки, которые мы будем собирать по всему свету.

Постоянная экспозиция — титульная, она позволяет нам говорить о феномене русского импрессионизма. Но выставки, которые мы показываем, посвящены не только импрессионизму. Мы выбрали для себя период: конец XIX — первая треть ХХ века. В это время не только проявились разные художественные явления — импрессионизм, авангард, раннее советское искусство, но и произошло много чрезвычайно важных для страны исторических событий. Я говорю не только про революцию 1917 года, но и про мировую войну, про революционные событиях первых лет ХХ столетия. Все эти события, а также технологические перемены находили отражение в русском искусстве. В рамках выставок можно под разным углом смотреть на происходившее — и получается интересно. Не просто делать культурный срез, а находить фигуры, которым не хватило внимания потомков (как, например, Надежде Евсеевне Добычиной). Мы ищем имена художников, недостаточно изученных сегодня. Мы говорили раньше — недостаточно известных, но, на самом деле, недостаточно изученных, потому что в свое время они были очень известны.

Так, Сергей Виноградов, которому мы посвятили экспозицию пару лет назад, был участником большинства современных ему выставок, очень успешным в коммерческом плане художником, который близко дружил со многими сильными мира сего. Мы не нашли о нем ни одного дурного слова от современников, хотя среди них были такие острословы, как Александр Бенуа или Константин Сомов, от которых слова доброго не услышишь — но про Виноградова все говорили хорошо. Виноградов эмигрировал, что сильно повлияло на его место в советском искусствознании. Но Коровин тоже эмигрировал — однако его работы всегда выставлялись, никто его не снимал. Представление широкой публики о художественном мире начала ХХ века, да и вообще о русском искусстве, сформировано хрестоматиями: любой русский человек знает «Бурлаков на Волге», шишкинских мишек, «Девятый вал» Айвазовского, «Последний день Помпеи» Карла Брюллова, но это малая часть наших сокровищ.

Какая работа из коллекции музея, по вашему мнению, наиболее ценна с художественной точки зрения?

Для меня это, конечно, полотно Богданова-Бельского «Лето» — в нем сконцентрирован русский импрессионизм. Эта большая работа не типична для художника. Он же написал «Устный счет», на которой мальчик в лаптях стоит у доски с очень сосредоточенным лицом (кстати, на картине изображена школа Рачинского в Смоленской области, которую Богданов-Бельский сам окончил). В представленной у нас картине художник объединяет пейзаж, натюрморт и жанровую сцену. Подобное смешение жанров вообще характерно для импрессионизма. Мне нравятся колорит этого усадебного лета средней полосы и детали. Например, туалетный столик, на котором расставлены всякие мелочи. Рядом с этой работой приятно находиться, она действует умиротворяюще.

Николай Петрович Богданов-Бельский. Лето. 1911 г.

Если говорить о выставке «Выбор Добычиной», почему имя галеристки сегодня известно практически только знатокам? С чем это связано? Ведь именно она открыла миру Малевича, Шагала, Анненкова…

Для меня это загадка. Надежда Добычина играла на петербургской художественной сцене не меньшую роль, чем, например, Дягилев. Ее бюро было главной независимой выставочной площадкой Петербурга, там проходили события, ни одно из которых не оставалось незамеченным. Она была очень смелым галеристом. Самостоятельно курировала выставки и предоставляла свое выставочное пространство художникам, сторонним кураторским группам.

Именно в ее стенах состоялась «Последняя футуристическая выставка картин “0,10”», на которой был показан «Черный квадрат» — он прозвучал как высказывание, как плевок в лицо общественному вкусу, как точка в истории живописи. Мы не говорим о художественных достоинствах «Черного квадрата», понимая, что это манифест. И Добычина позволила этому манифесту развернуться в своем пространстве, рискуя репутацией и деньгами.

На выставки в ее Бюро приходили члены императорской фамилии, на них приобретались картины для нынешнего Русского музея, для Музея Академии художеств. После февраля 1917 года она с той же легкостью привела в свою галерею верхушку революционного движения. Надежда Добычина сохраняла авторитет и в 1910-е годы, и в 1920-е. В 20-е годы Добычина работала в Русском музее, потом перебралась в Москву, где работала над созданием Музея революции (теперь это Музей современной истории России, здание бывшего Английского клуба на Тверской). Эта женщина оставила значимый след в истории, заложив основы восприятия русского искусства. Мы с вами, говоря о самых известных именах русского искусства, пользуемся выбором Добычиной. Возможно, помимо Шагала, был еще какой-нибудь Иванов, которому она не дала возможности выставляться — и мы его не знаем.

На какие работы на выставке стоит обратить особое внимание?

Мы показываем картины, которые участвовали в экспозициях Художественного бюро Добычиной, а также работы из ее частного собрания. Тесно общаясь с художниками, Надежда Евсеевна, конечно, собирала свою коллекцию, понимала значимость творчества таких мастеров, как Головин, Бенуа, Сомов. Думаю, она понимала и инвестиционное значение этой коллекции. Неслучайно после революции, когда были национализированы практически все частные собрания, Надежда Добычина отстояла свою коллекцию и получила у Луначарского охранный документ — коллекция принадлежала ей. Она даже оставила записку, что не видит никаких причин, почему эта коллекция должна поступить в музей. Щукин с Морозовым, может быть, тоже не видели никаких причин, но все-таки им пришлось уступить.

Сейчас коллекция распалась, работы находятся по всей стране и за ее пределами. Мы привезли два произведения из Алматы, которые Добычина продала во время эвакуации в Казахстане. То есть, отправляясь в эвакуацию в годы Второй мировой войны, эта женщина взяла с собой ряд картин, потому что нужно как-то было поддерживать свой образ жизни. У всех нас есть представление из книг и фильмов, что люди отправляются в эвакуацию, прижав к груди, условно говоря, детей и документы, но только не Надежда Евсеевна. (Улыбается.)

Интересны портреты самой Надежды Добычиной, написанные разными мастерами. Так, Николай Бенуа пишет портрет человека, создавшего вокруг себя живую художественную обстановку. Не зря 1910-е годы назвали «добычинским периодом». Это подчеркивает даже картина, на фоне которой позирует галеристка. Николай Бенуа пришел к Надежде Евсеевне, чтобы хлопотать об эмиграции — и она заказала ему свой портрет. Писал он его, скорее всего, по фотографии, ведь в похожей шляпе Добычина позировала и одному из фотографов. Эту картину Добычина подарила своей племяннице.

Более тепло она относилась к графическому портрету, написанному Константином Сомовым. По словам художника, галеристка была в восхищении, «так как она у меня на портрете моложе, красивее, благороднее».

Николай Бенуа. Портрет Н. Е. Добычиной. До 1924 г. Фото — Николай Бенуа. Портрет Н. Е. Добычиной. До 1924 г.

Константин Сомов. Портрет Н. Е. Добычиной. 1921 г.

Возвращаясь к нашему времени. В чем особенность частного музея?

Как частный музей мы сами ставим себе задачи, формируем выставочный план. И оценка нашей работы также проводится нами. Часто качество работы музеев и значимость выставок оценивается по посещаемости, это обычный статистический подход: если на выставку пришло много гостей, значит, она хорошая. Мы понимаем, что так бывает не всегда, иногда замечательные выставки в силу разных причин получают меньше внимания. Так, летом поток посетителей традиционно меньше. Самый насыщенный период у нас обычно февраль-март. Когда новогоднее настроение уже спало, а куда-то сходить и поддержать себя зимой хочется.

Многие думают, что в музее только творческая работа, что здесь сотрудники без конца что-то придумывают и реализовывают. Это в значительной мере справедливо, но, скорее, применительно к моим коллегам, а не ко мне. Работа руководителя музея сродни любой работе руководителя. Руководитель принимает решения и несет за них ответственность, много занимается документами, финансами, разбором конфликтных ситуаций, решением создавшихся проблем.

У Музея какая-то особая аура — тут чувствуешь себя легко, искусство не давит. Вы изначально думали об этом, создавая музей?

Именно такое пространство нам и хотелось создать. Музей, в котором никто не чувствует себя неловко или неуютно. Наверняка и вам, и читателям знакома ситуация, когда на выставке, скажем, современного искусства, посетителей встречают сложные кураторские тексты с философской подоплекой. Ты прочитал эти тексты, понял, что ничего не понял, ты не можешь ни согласиться, ни возразить, не можешь ответить на вопрос своего ребенка или поддержать обсуждение с друзьями… И вышел раздраженным. Потому что ты пришел получить удовольствие, но не получил. У нас совсем другой подход: каждый должен почувствовать наше внимание и расположенность, что он на своем месте, ему здесь рады. И тогда гость захочет снова вернуться в музей.

15 августа 2023

Рената Пиотровски для раздела Культура