Культура

#PоstaArt: гравюры Цукиока Ёситоси — глазами переводчика книг Харуки Мураками Дмитрия Коваленина

01 апреля 2020

#PоstaArt: гравюры Ёситоси Цукиока — глазами переводчика книг Харуки Мураками Дмитрия Коваленина

Екатерина Пугачева
издатель, коллекционер, председатель жюри The World’s 50 Best Restaurants региона Россия, Восточная Европа, Центральная Азия, автор Телеграм-канала HungryHeart

Перешедшие в режим онлайн музеи и галереи натолкнули на мысль обратиться к нашим друзьям с просьбой показать свои частные коллекции. Такого вы не увидите ни в одном музее мира. Да, они не сравнятся с коллекциями Prado или Эрмитажа, но за каждой мини-коллекцией стоит захватывающая личная история, а сами артефакты часто достойны музейных залов. Первую коллекцию для просмотра предоставила Екатерина Пугачева.

Екатерина Пугачева: «Новое время, новые возможности. Я рада, что то, что я планировала показать летом в Европе, теперь станет доступно более широкой аудитории. История поиска гравюр Ёситоси из серии „32 проявления светских манер“ — для меня настоящий триллер и исторический роман. Признаюсь честно, что до этого (несмотря на уже обширную к тому времени коллекцию гравюр других авторов) мои представления о быте и традициях Японии были весьма поверхностными и складывались в основном благодаря визуальным образам. Желание узнать больше стало причиной моего более глубокого погружения в культуру Японии. Вот так, благодаря тридцати двум изображениям 1888 года, мне стал открываться дивный новый мир. Эссе и описание гравюр, написанные Дмитрием Ковалениным, несомненно, откроют и вам неведомый ранее пласт японской культуры. Приятного прочтения и просмотра!»

Дмитрий Коваленин

Переводчик современной японской литературы, писатель, журналист, блогер, проживший в Японии 15 лет. Наиболее известен как ведущий переводчик романов японского прозаика Харуки Мураками. Активно переводит стихи и прозу с японского и английского языков. Его переводы, помимо романов Х. Мураками, включают поэзию Такамуры Котаро и Тавары Мати, прозу Иори Фудзивары и Саяки Мураты и др.; с английского языка — прозу Патрика Несса, Пэт Уолш, Ричарда Бротигана, а также лирику поэтов Британии и США. Автор монографии «Суси-нуар. Занимательное муракамиедение» (в 2 томах, нон-фикшн) и сборника малой прозы «Коро-коро».
Дмитрий — лауреат всероссийской Интел-Интернет премии (2001) за сайт о культуре современной Японии (www.susi.ru), лауреат литературной премии «Странник» (2002) за перевод романа Х. Мураками «Дэнс, Дэнс, Дэнс» и лауреат всероссийской премии «Видеостихия-2019» за композицию на стихи Н. Гумилева.

ПОСЛЕДНИЙ ГУРУ УКИЁ-Э ЦУКИОКА ЁСИТОСИ,
«32 ПРОЯВЛЕНИЯ СВЕТСКИХ МАНЕР»

ИСТОРИЧЕСКИЕ РОЛИ ЯПОНСКОЙ ЖЕНЩИНЫ: ПРЕДЫСТОРИЯ

Какой сегодня представляют на Западе японскую женщину? Внимательной, послушной женой. Заботливой матерью. Молчаливой, покорной овечкой, лишенной в обществе голоса и многих прочих прав… Насколько корректен такой образ в сравнении с реальностью? И было ли так всегда?

Взгляд в японскую историю показывает: нет, так было не всегда. Как у всякого клише, у этого образа есть как своя предыстория, так и обратная, «зазеркальная» сторона.

В Древней Японии женщина обладала гордым и весьма высоким статусом. Даже главное японское божество, Аматэрасу, управляющая восемью миллионами остальных божеств, — женщина, ибо в древности японцы искренне полагали, что именно женщины наделены особой, сверхъестественной силой, позволяющей людям общаться с небожителями.

Вплоть до VIII века в простонародной, крестьянской Японии фактически царил матриархат: в среде земледельцев, рыбаков и купцов, составлявших подавляющее большинство населения, женщины, трудясь наравне с мужчинами, считались равноправными членами общества и пользовались той же степенью свободы, включая вопросы любви и брака.

Что же случилось с независимой ролью японской женщины к средним векам?

С VIII века в страну проникает буддизм — модное веяние для прослойки образованных горожан, которая чем дальше, тем больше «китаизировалась» и отдалялась от жизни простых крестьян. Буддийские монахи все сильнее влияли на власть в столице (Нара). И в итоге это привело к расколу внутри правящей японской элиты, которой многие годы заправляли женщины-императрицы.

Первый удар по японскому матриархату был нанесен в период Нара (710-794). Новомодный буддизм был объявлен «защитником государства», то есть определён как государственная религия. Обращение императоров в буддизм означало признание главенства буддистской церкви над правящей династией. Монахи заняли многие высокие административные должности. Буддисты даже пытались захватить власть в стране, пытаясь сделать монаха Докё (700–772), фаворита императрицы Кокэн, новым императором.

Но аристократическая оппозиция во главе с родом Фудзивара помешала перевороту и смогла сместить всех монахов с государственных должностей и отменила право женщин занимать престол японских монархов.

В результате этих гендерно-религиозных склок «эстетствующий» буддизм отошел на второй план. В законодательных кодексах, а также в первых исторических летописях Японии, «Ко́дзики» и «Нихонсёки», именно синтоистские ритуалы и церемонии начали прописываться как общегосударственные. Главные буддийские божества стали наделяться свойствами синтоистских духов-ками, а мирную, «общенародную» доселе языческую религию Синто заковали в цепи новой государственной идеологии — конфуцианства.

Согласно Конфуцию, женщина по отношению к мужчине занимает место инь по отношению к ян, как Земли по отношению к Небу. Ни о каком равноправии не может быть и речи. Мужчина формально — абсолютный глава дома. Добропорядочная женщина должна быть незаметной, как тень. Она должна на коленях вползать и, пятясь, выходить из любой комнаты, где находились мужчины. Конфуций писал: «О женщине ничего не должно быть слышно за пределами дома». Наградой добродетельной японской женщине было уважение родных, гарантии от обид и унижений, безупречная репутация и «идеальное партнерство» через достижение гармонии между инь и ян.

Второй — и, пожалуй, сильнейший в японской истории — удар по женским правам нанесло становление самурайства в эпоху Хэйан (VIII-XIII вв.). В период Нара солдат набирали из большого числа крестьян со всех провинций страны. Такая огромная армия нужна была для сдерживания потенциальной угрозы со стороны империи Тан. Однако к IX веку империя Тан ослабла. Япония усилила политику изоляции от внешнего мира, потребность в гигантской армии отпала. Внешний враг исчез, и профессиональные военные-мужчины стали основным классом, сгруппированным вокруг своих военачальников в разрозненных городах. Эти города начали враждовать между собой, и Япония погрузилась в мрачную эпоху затяжных междоусобных войн, не прекращавшихся вплоть до эпохи XVII вв. Милитаризированный «мачизм» стал главной особенностью атмосферы японского общества в целом. И все средние века жизненный уклад женщин любого сословия определялся именно конфуцианской этикой, которая предписывала женщине «три вида покорности»: в молодости — отцу, в браке — мужу, в старости — детям.

Именно в среде самураев неравенство между мужчиной и женщиной было куда сильней, чем во всех других сословиях. Официальную жену выбирали по политическим соображениям, а не по влечению сердца. Глава семьи, клана прежде всего заботился о сохранении семейной собственности, традиционной семейной профессии, осуществлял контроль над всеми своими домочадцами. Его авторитет был непререкаем, в его решения не вмешивался даже сёгун. Личная жизнь и чувства вступающих в брак никого не интересовали и ничего не решали.

Для дочерей самураев не было школ, их воспитывали дома. И прежде всего учили вести домашнее хозяйство и «быть хорошими женами». Приходящие учителя обучали их грациозному исполнению традиционных ритуалов — аранжировке цветов, чайной церемонии, танцам, пению, игре на музыкальных инструментах. Они учились писать, читать классические японские романы и стихи. На этом — всё. Никаким конкретным профессиям городских женщин не обучали, они оказались фактически изолированы от какого-либо практического участия в обществе.

РАЗВИТИЕ ГОРОДСКОЙ КУЛЬТУРЫ. КВАРТАЛ ЁСИВАРА

С укреплением самурайских доктрин семейная жизнь горожан скучнеет и замирает, превращаясь скорее в нудное выполнение обязанностей, нежели в источник радости. Романтические отношения, не находя почвы в браке, распустились пышным цветом в городских «веселых кварталах», в чайных домиках и апартаментах гейш. Такого разгула романтической, «запретной» любви не знал даже Китай! Средневековый японский город, особенно к ночи, превращается в клоаку разгульной жизни и плотских утех. Чтобы хоть как-то контролировать ситуацию, в 1617 году сёгунат Токугава выпускает приказ, запрещающий проституцию вне специально огороженных кварталов. Так одним из самых известных центров ночных развлечений становится «квартал красных фонарей» Ёсивара в Эдо.

В XVIII веке квартал Ёсивара был домом для нескольких тысяч женщин, занятых в сфере развлечений. Почти 2 тысячи из них работали официально зарегистрированными проститутками. Родители часто продавали дочерей в бордели в возрасте от 7 до 12 лет. Если девочкам везло, они становились ученицами куртизанок высшего ранга. Завершив обучение и повзрослев физически, они сами становилась куртизанками.

Одним из способов покинуть Ёсивару был выкуп богатым человеком, который оплачивал ее контракт с борделем и содержал её в качестве жены или наложницы. Или, если дела у нее шли успешно, она могла сама выкупить себя, хотя такое происходило не часто. Многие отрабатывали контракт до конца, а потом выходили замуж за клиента, находили другие занятия или возвращались в свои семьи.

Ёсивара стал процветающим коммерческим районом. Традиционно проститутки должны были носить только простые синие одежды, но это правило редко соблюдали. Как гейши, так и куртизанки носили красочные кимоно из шелка дорогие замысловатые украшения для волос, фактически выступая законодателями мод для всей остальной Японии.

Люди, вовлеченные в увеселительный бизнес Ёсивары, включали в себя комедийных актеров, атрис и актеров кабуки, танцоров, модников, распутников, чайных девушек, художников, профессиональных куртизанок и образованных гейш. В отличие от «жрицы любви», образцовая гейша занималась исключительно организацией и культурным оформлением светских раутов и приемов; интимные же контакты с клиентами для нее были запрещены.

Именно кварталы, подобные Ёсиваре, и породили в городской среде волны развития самых различных искусств, включая гравюры укиё-э и знаменитый театр Кабуки, основателем которого, как ни удивительно, также является женщина.

ТЕАТР КАБУКИ КАК ВЫЗОВ САМУРАЙСКОЙ МОРАЛИ

В том же 1603 году, когда к власти приходит сёгунат Токугава, никому не известная дочь кузнеца, храмовая танцовщица Окуни приезжает в Киото и начинает исполнять ритуальные буддийские танцы на шумных улицах древней столицы. Её красота и грация приносят ей громкую славу, толпы поклонников и покровительство феодальных князей. Выступления труппы Окуни становятся все более светскими, включают в себя игру на народных инструментах, традиционные танцы, народные баллады, стихотворные импровизации, пантомиму, комические куплеты на злобу дня, которые объединяются в самостоятельное шоу под названием театр Кабуки, в котором выступали молодые танцовщицы. Новый вид искусства начал быстро распространятся по разным провинциям, вызывая множество подражаний.

Но несмотря на оглушительный успех нового театра, самурайская власть относилась к нему настороженно. Довольно скоро правительство Токугавы решило, что вольный стиль жизни и независимое поведение актрис пагубно влияет на общественную нравственность — и издало целый ряд декретов, запрещающих появление женщин на сцене. Так, указ 1608 года допускал выступления Кабуки только на городских окраинах, где его «тлетворное влияние» сказывалось бы на обществе меньше всего.

И тем не менее, именно в эпоху Токугава произошло становление японского духа, появление национальной японской идеи и развитие ремесел. Это время — золотой век искусства и литературы, подарившее стране и миру гения японской поэзии Мацуо Басё, а также классиков гравюры укиё-э — Хокусая, Утамаро и Хиросигэ.

УСКОЛЬЗАЮЩИЙ МИР УКИЁ-Э — КАЛЕЙДОСКОП ЭПОХИ ТОКУГАВА

Жизнь горожан эпохи Токугава, точно в зеркале, отражалась в популярнейшем виде изобразительного искусства того времени — гравюрах «укиё-э». Картины эти представляли собой оттиски с деревянной основы и посвящались самым разным сторонам неформальной жизни горожан. Именно благодаря деревянной гравюре мы можем представить жизнь японцев позднего средневековья во всей ее полноте.

Сама техника ксилографии, или печати с деревянных досок, зародилась в Японии еще в период Хэйан. В начале ХVII в. появились первые иллюстрированные ксилографические книги, издаваемые массовым тиражом. В ранних изданиях текст и иллюстрации печатались черным цветом. Но уже к концу XVIII в. они стали многоцветными: для нанесения каждого цвета на одну и ту же гравюру, слой за слоем, использовалось по отдельной доске.

Процесс создания укиё-э был цеховым, в нем участвовали, как правило, художник, гравер и печатник. Важную роль также играл издатель, изучавший спрос и определявший тираж. Художник делал контурный рисунок тушью на тонкой, прозрачной бумаге. Гравер, наклеив рисунок лицевой стороной на доску, вырезал первую печатную форму. Затем делалось несколько черно-белых оттисков, на которых художник обозначал задуманные цвета. Дальше гравер изготовлял необходимое количество (иногда более тридцати) печатных форм, каждая из которых соответствовала одному цвету или тону. Печатник, обсудив с художником цветовую гамму, наносил краску и на влажной рисовой бумаге вручную печатал гравюру.

Доски раскрашивали от руки, лощили, задували золотым или серебряным порошком. Японская гравюра стала синонимом изысканности и хорошего вкуса. К концу XIX века гравюры укиё-э приобрели популярность во всем мире, их коллекционировали Уистлер, Мане, Дега, Гонкур, Золя.

Буквально «укиё-э» переводится как «картины ускользающего, преходящего мира». Название жанра говорит само за себя: именно о бренном и преходящем, о том, что может в любую минуту исчезнуть, а потому публика готова заплатить, чтобы на это взглянуть, и повествует большинство работ укиё-э. Темами для укиё-э чаще всего являлись события из повседневной жизни города, сюжеты жанровых рассказов и книг, пьес театра Кабуки, древней и современной поэзии.

Но помимо красочности и филигранности исполнения, гравюры эти пользовались столь бешеной популярностью еще и потому, что их авторы совершенно не стеснялись в выборе тем. Вольные издатели, определявшие, что именно изображать, из кожи вон лезли, стараясь угадать желания читающей публики. А публика, страдавшая от «жёстких рукавиц» диктатуры сёгуната, жаждала бурных развлечений, низвержения догм и нарушения моральных запретов.

Не случайно именно благодаря укиё-э мы становимся свидетелями откровенных сцен в кварталах «красных фонарей», изучаем во всех подробностях жизнь куртизанок, визуально участвуем в вакханалиях с актерами Кабуки, невольно погружаемся в смакование всех мыслимых грехов, разврата и смерти. Однако именно наследие укиё-э и позволяет нам ощутить, чем жило подсознание японцев в эпоху тотальной общественной консервации при диктатуре сёгуната Токугава, и чем обусловлен «большой взрыв» буржуазной революции Мэйдзи 1868 г., обеспечившей мощнейший толчок для становления и развития той Японии, какую мы наблюдаем сегодня.

ПОСЛЕДНИЙ ГУРУ УКИЁ-Э

К середине XIX мощь сёгуната окончательно ослабла. Закрытая от всего мира экономика, которой заправляли военные, не выдержала торгового напора стран Запада и дала трещину. Резкое ухудшение жизни крестьян и ремесленников породило многочисленные бунты, окончательно подорвавшие авторитет правящего клана Токугава. И наконец, в 1868 г., в результате гражданской войны сёгунат Токугава пал. Последний сёгун бежал, формальная власть вернулась к императору, а лучшие умы страны при участии западных специалистов начали проводить масштабные социально-экономические реформы. В результате этих событий, известных как Реставрация Мэ́йдзи, феодальная структура Японии была разрушена, и страна целенаправленно перешла на капиталистический путь развития.

Благодаря открытию границ и демократическим реформам Мэйдзи, Япония совершила резкий скачок вперед в торговле, экономике и технологиях. Стремительно менялось и отношение к роли женщины в японском обществе. К концу своего правления даже сёгун и его окружение, начавшие активно общаться, поняли, что стильная, образованная гейша может стать «брендом» японской культуры для иностранцев. Так, в 1867 г, за год до падения сёгуната, младший брат Великого Сёгуна Токугавы, Акитакэ, был послан на Всемирную выставку в Париж в сопровождении трёх столичных гейш высшего ранга, которые своей экзотичностью, красотой и манерами очаровали европейскую публику. Профессия гейши именно как устроительницы культурных торжеств в традиционном японском стиле получала всё большую социальную поддержку — и всё сильней отдалялась от мира злачных и сомнительных развлечений.

Самые красочные укиё-э с портретами гейш периода Мэйдзи оставил для нас «последний из великих мастеров» традиционного укиё-э Цукиока Ёситоси (он же Ёситоси Тайсо, наст. имя — Овария Ёнэдзиро, 1839-1892). Уникальность его работ еще и в том, что он создавал их в период, когда гравюра по дереву уже отмирала. Бурный прорыв в торговле с Западом подарил японцам сразу два технологических новшества в изобразительном искусстве: литографию и фотографию. Больше никто не хотел тратить время и силы на долгий, многоступенчатый процесс оттиска с деревянных блоков. Отпала необходимость и в цеховой организации для создания гравюры. Новые технологии экономили время и обеспечивали огромные тиражи для массовой печати, на фоне которых потеря в уникальном качестве изображения казалась уже несущественной. К концу XIX столетия из всех мастеров укиё-э один лишь Ёситоси продолжал работать в старой манере. В Японии, которая, по его мнению, «отказывалась от своего прошлого», он практически в одиночку сумел вывести искусство укиё-э на новый уровень.

Родившийся при сёгунате Токугава, Ёситоси пережил революцию Мэйдзи и застал обновляющуюся Японию, которую и отобразил во втором периоде своего творчества. Он с огромным любопытством осваивал новшества, привносимые из остального мира, но ближе к концу жизни все горше сокрушался над утратой многих аспектов традиционной японской культуры. В своих «плывущих гравюрах» он старался отражать редкие, неповторимые моменты японской жизни, искренне стараясь «напоминать японцам, кто они сами по себе».

Первую работу Ёситоси опубликовал в 14 лет. Это был триптих, посвященный морскому сражению при Данноура, случившемуся в 1185 году.

В 1853 году Япония переживает нелегкие времена. У Ёситоси умирает учитель, а через два года и родной отец. Юноша переживает долгую «черную полосу» нищеты, голода и безработицы. В 1963 году его усыновляет художник Сэссай Цукиока, и Ёситоси принимает фамилию отчима.

Первый успех приходит к Ёситоси только в 1865 году вместе с серией «Сто историй о привидениях из Японии и Китая». В 1860-е годы он пробует себя и в других характерных для укиё-э темах. Рисует городских красавиц, гейш, актеров Кабуки, эротическую графику «сюнга». Но больше всего внимания уделяет кровавым образам: военным баталиям, смерти в бою, самоубийству-харакири.

Увлечение мастера темами ужасов и привидений заставляло многих его поклонников предполагать, что он был душевнобольным. Возможно, в том была некая доля правды. Нужда и голод, в которых жил художник, наносили непоправимый вред его психике. Однако нельзя забывать и то, что тема смерти имела долгие традиции в укиё-э и всегда была востребована самой широкой публикой.

В 1871 году Ёситоси впал в глубокую депрессию, не мог работать, мучился чувством бесполезности и неизбежной беды. Он жил со своей подругой в промерзлой развалившейся хибаре. Оба были вынуждены продавать свою одежду, имущество, разбирать половицы дома, чтобы согреться. В год он готовил всего несколько гравюр, да и те не были востребованы.

К 1873 году здоровье Ёситоси улучшилось, а признание его таланта работ возросло. Он стал получать заказ за заказом, ему предложили сотрудничество в газете. В 1875 году он работает там иллюстратором, и его благосостоянии значительно улучшается. Работа в газете укрепляет его известность.

Безопасность и благополучие настраивают его творчество на более гуманный лад. Он создаёт гравюры о событиях в бытовой, повседневной жизни, пытаясь спасти традиции укиё-э через возвращение к старым, классическим его образцам. Изображает героев старинных легенд.

Тематика и общая тональность работ Ёситоси заметно смягчается, особенно в портретах. Чем дальше, тем тщательнее он старается передать на бумаге мельчайшие детали фигур и лиц позирующих ему натурщиц.

Набрав команду из 80 учеников, он приступает к проекту «100 видов луны» по мотивам японских и китайских историй и мифов. Каждый лист серии повествует о каком-либо историческом событии или известном персонаже. Серия пользуется огромным успехом: люди выстраиваются в километровые очереди, чтобы получить все новые и новые оттиски.

Продолжая работу над женскими портретами, он посещает множество токийских ресторанов, где рисует официанток. А в 1888 году начинает и в том же году заканчивает одну из своих самых прославленных серий женских портретов — «32 проявления светских манер» (風俗三十二相, Fuzoku sanju:niso:).

Душевное состояние Ёситоси вновь ухудшается, его помещают в лечебницу. Весной 1892 года он покидает ее и арендует комнату, где живет до конца своих дней в одиночестве — и в 1892 году, в возрасте 53-х лет, умирает от кровоизлияния в мозг.

Сияя все ярче
Ночи пройти не даёт
Летняя луна

(Предсмертная поэма Ёситоси)

После смерти художника его слава продолжает расти как в Японии, так и на Западе, и на сегодняшний день он практически повсеместно признаётся как самый выдающийся японский художник своей эпохи.

СЕРИЯ «ТРИДЦАТЬ ДВА ПРОЯВЛЕНИЯ СВЕТСКИХ МАНЕР» (風俗三十二相, Fuzoku sanju:niso:, 1888)

Эта серия признана самым изящным собранием работ Ёситоси в жанре «бидзин-га», или «портретов прекрасных дам». В ней художник изображает женщин из самых разных социальных слоев, представляя как классических красавиц конца XVIII — начала XIX века, так и тех, кого художник встречал на протяжении своей жизни. Не менее четверти женщин на этих портретах — куртизанки различных рангов из знаменитого «весёлого квартала» Ёсивара.

Хотя критики и отмечают в данной серии несомненное влияние на манеру Ёситоси его предшественника, великого Китагавы Утамаро (1753?-1806), они тут же подчеркивают и новаторские приемы, которые Ёситоси привнес в эту серию. Так, каждая гравюра показывает какую-либо сценку из повседневной жизни женщины, причем особый акцент делается на ее индивидуальной эмоции, что серьезно отличает эти работы от стандартно-идеализированных фигур в привычном, классическом «бидзин-га».

ТРИДЦАТЬ ДВА ПРОЯВЛЕНИЯ СВЕТСКИХ МАНЕР
(風俗三十二相, Fuzoku sanju:niso:, 1888)

ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ

Лейтмотивом для оформления титульного листа выбраны весна и раннее лето — как поэтическая отсылка к дамам, изображенным в этой серии, да и к женщинам вообще. Чувственность пионов и деликатность нарциссов задают параллели с основными женскими качествами, а гвоздики заставляют вспомнить о японской гвоздике, традиционном символе тихой и умиротворенной японской женщины.

1. ШУМНАЯ (НЕУГОМОННАЯ)

Портрет «сёдзё» (девственницы) эпохи Кансэ́й [1789-1800]

Девушка гладит кошку. Судя по авторскому названию работы, кошка мурлычет — либо радуясь тому, что ее ласкают, либо жалуясь на то, что её дразнят. Дорогие одежды на девушке говорят о том, что она из богатой семьи. Поскольку Ёситоси назвал её девственницей, «неугомонность» может в равной степени относиться и к самой девушке, дразнящей своего зверька.

Кошка выписана с большим реализмом — волоски шерсти выделены тиснением на отдельной доске. Также отдельная доска использовалась для акцентирования красного цвета в одеждах девушки.

2. УМИРОТВОРЁННАЯ (ТОМНАЯ)

Гейша из Киото эпохи Кансэ́й [1789-1801]

Слово, выбранное для названия работы, помимо значения «спокойная, умиротворённая», также может трактоваться как «соблазнительная», «кокетливая». Впрочем, оно также может значить и «сентиментальная», какой гейша в силу жёстких правил своей профессии выглядеть не должна. Правая ладонь девушки безвольно подвёрнута, левый рукав задрался выше локтя, и в целом её одеяния пребывают в расслабленном беспорядке. Перед ней лежит пара журавликов, сложенных ею из бумаги, и в целом по многочисленным орнаментам на её одежде можно сделать вывод о том, что она — гейша-актриса, которая часто выступает на сцене, танцуя или играя на музыкальных инструментах.

Гвоздики, изображенные на оборках её рукавов, символизируют покой — традиционное проявление японской женственности. Воробьи на голубом кимоно девушки означают преданность и доброжелательность, что позволяет нам судить о её темпераменте.

3. ТЕРПЯЩАЯ БОЛЬ

«Дзёро́» (проститутка) эпохи Кансэ́й [1789-1801]

Девушка закусывает от боли платок, пока на ее руку наносят татуировку. Эти поза и жест отсылают нас к традиционным японским «сю́нга» (порнографическим гравюрам), на которых женщины закусывали платок или какую-либо часть одежды, сдерживая крики страсти.

Сама татуировка — первые буквы слова «сакура́» — вероятно, начало имени или прозвища её любовника. Предположительно, эта работа пародирует широко известную гравюру Утамаро, на которой куртизанка наносит татуировку на руку своему возлюбленному.

Проституция, которая оказалась под официальным запретом только в 1958 году, сформировала в Японии сложную многослойную иерархию. Термин «дзёро» в названии этого портрета говорит о том, что перед нами — девушка из низшего сословия. Татуировки обычно наносили себе мафиози-якудза, чернорабочие или проститутки. Считается, впрочем, что изначально практика японских татуировок зародилась среди рыбаков, которые верили, что страшные картинки отпугнут морских чудовищ, а позднее их стали использовать для того, чтобы «метить» преступников.

Зубы девушки выкрашены в черный цвет, что считалось более привлекательным, нежели белые зубы. Зубы чернили, как правило, замужние женщины, а также проститутки в знак достигнутой зрелости.

4. СОГРЕВШАЯСЯ

Вдова-горожанка эпохи Кансэ́й [1789-1801]

Молодая купеческая вдова в холодный зимний день расслабляется под котацу. Кота́цу — традиционный японский предмет мебели и одновременно обогревательный прибор. Он представляет из себя низкий стол, под столешницей оснащенный обогревателем (в наши дни — электрическим, в эпоху Токугава — на углях), под который прячут нижнюю половину туловища, и толстым одеялом, в которое укутывают остальную часть тела.

Женщина увлеченно читает роман, ее губы приоткрыты. Её руке тепло под рукавом, а кошка, греющаяся рядом, добавляет общей атмосфере уюта.

На женщине — многослойное зимнее кимоно. Её брови обозначены бледно-голубыми линиями, это говорит о том, что они сбриты. Брови сбривали, как правило, замужние женщины, чтобы показать свою преданность мужьям — обычай, который поддерживался вплоть до конца XIX века.

5. ЭЛЕГАНТНАЯ

Леди императорского двора эпохи Кёва [1801-1804]

Портрет дамы аристократического происхождения, которая служит при дворе Императора. Кипарисовый веер с кистями в её руках указывает на ее высокий придворный статус. Красно-белое кимоно этого стиля восходит традициями ещё к периоду Хэйан (794-1185) и до сих пор используется в проведении одного из главных традиционных праздников Японии — хинама́цури (Праздника девочек, или Праздника кукол).

Нижняя губа у дамы подведена зеленоватой помадой — деталь, которой можно было бы ожидать скорее от куртизанки или гейши, нежели от фрейлины. Этот нюанс вызывает у историографов много споров, напоминая о гравюре, которую Ёситоси создал несколькими годами ранее и на которой изображалась девушка, проскальзывающая в императорские покой посреди ночи («Намёк на звезды», 1878). Не исключено, что автор намекает на интриги и страсти, которые кипели в японской истории вокруг таких известных аристократок, как Мурасаки Сикибу или Сэй Сёнагон.

Дама, изображенная на этом портрете, вероятно, старше всех женщин, представленных в данной серии, а кроме того — одна из немногих, чьи губы сомкнуты. Обычно Ёситоси использовал образы приоткрытого рта и виднеющихся зубов как знаки чувственности, но в данном случае, очевидно, высокий статус фрейлины не позволял ей держать себя чересчур провокационно.

6. СКРЫТАЯ В ДЫМУ

Домохозяйка эпохи Кёва [1801-1804]

«Сокрытая внутри дома» (на́йсицу) — так в Японии вежливо называют добропорядочных жён-домохозяек. Термин этот справедлив для женщин высшего и среднего сословий, поскольку те традиционно вели очень замкнутый образ жизни и редко выходили из дома, если не считать отдельных визитов в храмы, посещения фестивалей или, в порядке исключения, театра Кабуки.

Глаза у девушки прищурены от дыма. Её лёгкое кимоно и простенький веер позволяют предположить, что действие происходит внутри дома в разгар летней жары, а веером она разгоняет по комнате клубы дыма, чтобы защитить жилище от комаров.

Изгибы юкаты (лёгкого кимоно) в сочетании с геометрией клубов дыма делают эту гравюру одной из элегантнейших работ данной серии.

7. ОЗЯБШАЯ

Наложница эпохи Бу́нка [1804-1818]

Когда мужчина в Японии достигал успеха, для него считалось естественным завести себе любовницу и обеспечить ее отдельным жильём. У этой наложницы явно богатый патрон: в её волосах — дорогие украшения, а кимоно отделано богатым орнаментом из панцирей черепах.

По одеянию девушки мы понимаем, что действие происходит зимой. Она моет руки под бронзовым умывальником. Чаще всего такие умывальники можно было встретить во внутренних дворах буддийских храмов. Что эта дама делает в таком месте посреди ночи — остаётся загадкой. С одной стороны, ясно угадывается элемент эротичности в том, как она закусывает салфетки — традиционный элемент для картин жанра «сюн́га» (порнографических гравюр). С другой стороны, она не так кокетлива, как другие наложницы и гейши из этой серии. Её рукава закатаны, а глаза не смотрят на зрителя, и нам остаётся только гадать, что за мысли роятся в её прелестной голове.

8. РАСПАЛЁННАЯ (ПРИЖИГАЕМАЯ)

Богатая домохозяйка эпохи Бунсэ́й [1818-1830]

Молодая дама в явном страдании смотрит через плечо. Она проходит сеанс моксотерапии — популярной на Востоке практике прижигания моксом (смесью лечебных трав). Кусочки целебного снадобья, точно благовония, медленно тлеют, разложенные на нужных точках её спины. Моксотерапия как разновидность физиотерапии близка к иглоукалыванию: здесь также стимулируются определенные точки жизненной силы на поверхности тела. Но, в отличие от акупунктуры, моксотерапия болезненна, после неё на коже могут оставаться шрамы, примерно как от прижигания сигаретой.

На этой гравюре угадывается общение с некой персоной «за кадром». Женщина переживает очень интимный момент — она страдает от боли, её шея полностью обнажена. Сама она не смогла бы поместить снадобье себе на спину, а значит, в комнате присутствует кто-то ещё. На этого кого-то она и смотрит, пряча губы. Она не стала бы так смотреть на простую служанку. Скорее всего, в такой позе она смотрит на своего любовника.

Обнажённая шея в японской эстетике — одна из самых эротичных частей тела. Подобный ракурс заставляет нашу героиню выглядеть по-настоящему «горячей штучкой» в самых разных смыслах этого выражения.

Моксотерапия была популярна среди богатых горожан, в основном купеческого сословия, но не среди самураев. Пущей интриги данному портрету придаёт еще и тот факт, что особенно популярна эта практика была среди гейш. Когда мода конца 1880-х годов начала диктовать дамам носить платья с обнажённой спиной, это для многих стало проблемой: гейши — как действующие, так и бывшие — не желали демонстрировать публике свои спины с ожогами от целебных трав.

9. УВЛЕЧЁННАЯ

Фрейлина высокого ранга эпохи Бунсэ́й [1818-1830]

Эта дама, скорее всего, прислуживала во внутренних покоях замка сёгуна в Эдо (нынешнем Токио) — или же в особняке богатого феодала. Красное лакированное дерево перил, на которые она опирается, однозначно подчёркивает баснословную дороговизну её развлечений. Её выбритые брови и выкрашенные чёрным зубы дают нам понять, что она уже замужем. Но кончик языка, проглядывающий меж зубов, ещё соблазнителен для того, кто видит её улыбку.

Прислуживая во внутренних залах своего повелителя, эта женщина никак не могла избежать участия во всевозможных заговорах и интригах. На протяжении тысячи лет типаж образованной и мудрой фрейлины — той же Мурасаки Сикибу, написавшей «Повести о принце Гэндзи», — остаётся излюбленным у японских художников и поэтов.

10. ЖЕНСТВЕННАЯ

«Избранная любовница» эпохи Тэмпо́ [1830-1844]

«Избранная любовница» — поэтический термин для обозначения куртизанки высшего ранга. Сей титул давался женщинам, способным заставить мужчин забыть о государственных делах — со всеми катастрофическими последствиями.

Её дорогие одежды говорят о высоком чине, хотя ей самой, похоже, вся эта пышность не очень-то и по нутру. Огромный пояс её кимоно, завязанный в стиле куртизанок, должен сильно сковывать свободу её движений. Над ним маячит одна лишь голова, точно у преступника перед вратами неизбежной тюрьмы.

Причёска — точно два крыла птицы — словно придавливает её к земле всей своей позолотой и излишествами Именно тяжесть всех этих украшений, в сравнении с названием гравюры («синая́ка» — женственная, деликатная, мягкая, эротичная), может читаться как ироничное преувеличение, ибо, зная другие работы автора, трудно поверить в то, что Ёситоси действительно считал идеалом женственности столь «громоздкую» красоту.

11. ЗАМЕРЗАЮЩАЯ

Гейша с улицы Накамати «весёлого квартала» Фукагава в эпоху Тэмпо [1830-1844]

Стильно одетая юная дама, борясь с метелью, пробирается на работу в салон гейш в восточной части Эдо. Она сражается с ветром при помощи зонта, на который уже налипли тяжелые комья снега.

Арендованные квартиры в районе Ёсивара периодически уничтожались пожарами, и именно квартал Фукагава принимал посетителей борделей, пока район отстраивали заново. Фукагава был самым популярным «районом удовольствий» Эдо в эпоху Тэмпо. А сам квартал разделялся на семь улиц, самой изысканной из которых была Накамати:именно там девушки считались наиболее интересными и доступными.

Эта юная дама улыбается, стараясь справиться с окружающими её мелочами. Назвать столь «горячую» девушку из Накамати «замерзающей» можно было только с очень большой иронией.

12. НЕСУЩАЯ ТЯЖЕСТЬ

Официантка ресторана «весёлого квартала» Фукагава в эпоху Тэмпо́ [1830-1844]

Вслед за предыдущим портретом гейши Ёситоси запечатлеет еще один образ из того же квартала Фукагава, портрет официантки ресторана эпохи Тэмпо — времени, когда этот квартал был на пике своей популярности. Помимо секса и «эскорт-услуг», там предлагались самые разные виды развлечений, и бордели, как правило, оснащались всевозможными чайными домиками и ресторанами.

Девушка лавирует между столиками посетителей, неся на плече тяжелый поднос с едой. На гравюре хорошо видно, что это за блюда: бело-голубая тарелка с сасими, расписное блюдце с бобами и лакированная коробочка с рисом. Яства подаются красиво и торжественно, и это позволяет предположить, что перед нами — эпизод дорогой вечеринки с участием гейш. Такие мероприятия проводились для особо избранных гостей, которых развлекали по крайней мере одна, а то и несколько гейш, выступая перед ними с песнями, танцами и остроумными каламбурами.

Одним из подобных каламбуров, в частности, является и название самой гравюры: такие официантки, прислуга низкого класса в иерархии мира развлечений, назывались «лёгкими девочками», однако сам вид этой девушки сразу наводит на мысли о тяжести, которую ей приходится выносить. Её растрепанные одежды и всклокоченная причёска говорят о давлении, которое она испытывает на своей нелёгкой работе. Такие официантки могли рассчитывать на повышение, если они были достаточно миловидны и сообразительны, чтобы суметь привлечь внимание своего патрона.

13. ЛЮБОПЫТНАЯ

Фрейлина «окосё» в эпоху Тэмпо́ [1830-1844]

Словом «окосё» называли фрейлин, служивших при дворах зажиточных самураев. Как правило, эти девушки были родом из семей богатых купцов, которые отдавали дочерей во фрейлины на год или два, чтобы те обучились светским манерам и умению держать себя. Вдали от дома, в новой среде с совершенно иными ценностями и установками многие из них поначалу ощущали себя изгоями. Выражение, с которым эта юная дама выглядывает из-за бамбуковых занавесок, очень трогательно — она совсем не похожа на многоопытную, уверенную в себе фрейлину-аристократку с гравюры № 9.

Романтическая тоска таких юных фрейлин по родному дому была довольно активной темой и в популярной литературе тех времён. Но, как бы там ни было, семья этой девушки явно не бедная, если нашла средства на обучение подобным вещам; да и одета она весьма элегантно. Руки девушки скрыты под длинными рукавами кимоно; такие одеяния обычно носили молодые незамужние дамы на фестивалях или официальных приёмах.

Занавески, из-за которых выглядывает девушка, подсказывают нам, в какое время года это происходит. Такие занавески делали из расщепленного бамбука, оставляя между реек щели для того, чтобы те пропускали прохладный ветер жарким летом, когда внешние двери-ширмы в традиционных японских домах снимают и убирают до самой осени. Кроме того, пояс-«оби» и рукава у девушки декорированы цветами, распускающимися поздней весной и ранним летом, что также указывает, что на дворе, скорее всего, июнь.

14. ПОДХОДЯЩАЯ

Гейша-«курува́» из «весёлого квартала» эпохи Ко́ка [1844-1847]

Одетая как элегантный молодой мужчина, эта гейша-актриса глядит на своего спутника, словно желая спросить: «Ну, как я выгляжу?» В столь необычных одеяниях она, тем не менее, выглядит по-настоящему элегантно — этот костюм действительно подходит ей, как и сама она подходит своей необычной роли.

Стоит ранняя осень, которую символизирует полная луна в верхнем левом углу, и эта гейша, похоже, принимает участие в представлении на празднике «нивака» — самом красочном фестивале года, отмечавшемся в квартале Ёсивара. На этом празднике устраивалось специальное шоу с танцами куртизанок и гейш, одетых как в женские, так и в мужские одежды.

Её веер, на котором написан иероглиф «нивака» — мужской; на женских веерах изображались не иероглифы, а цветы или другие природные символы. Волосы у неё на затылке завязаны в узел, который носили молодые мужчины. Её модное мужское кимоно, расписанное павлиньими перьями, вероятно, принадлежит её любовнику.

15. ПРОСНУВШАЯСЯ

Юная дева (мусумэ́) эпохи Ко́ка [1844-1847]

Эта взъерошенная юная дама ещё до конца не проснулась. Но уже начинает наводить утренний марафет: её лёгкий халатик сползает с плеча, обнажая грудь, пока она чистит зубы расщепленной бамбуковой палочкой.

Время года — лето, на что указывают и её лёгкое кимоно, и цветы-вьюнки в горшке за её спиной. По-японски вьюнок — «асага́о», что буквально означает «утреннее лицо», и таким образом цветы «вплетены» в само название гравюры.

Причёска дамы называется «юива́та» и предполагает, что она не замужем и принадлежит к классу городских купцов, а «мусумэ́» (юная дева) говорит о её невинности. Что, впрочем, с большой вероятностью — авторская ирония, поскольку хорошо воспитанная «мусумэ» не стала бы спать с гребнем в волосах. Данная же девушка своим видом вызывает вопрос, как и с кем она провела эту ночь.

16. ЧЕШЕТСЯ

Любовница-содержанка (како́и) эпохи Кайэ́й [1848-1853]

Термин «како́и» буквально означает «окружённая изгородью». В отношении дамы это означало, что она «принадлежит» только одному. Богачу, который обеспечивает её безбедное существование в обмен на плотские утехи. Для человека состоятельного в те времена считалось престижным завести себе вторую или даже третью «семью». В зависимости от статуса своего патрона, его фаворитка могла получить уважаемую позицию в обществе. Профессиональные гейши всегда стремились найти себе такого исключительного «господина», чтобы укрепить свой общественный имидж и обеспечить себе стабильную финансовую базу.

Жарким летним утром девушка выглядывает из-под сетки от комаров. Название гравюры намекает на то, что сетка не спасает её от назойливых насекомых.

Гребень с орнаментом почти выпал из её волос, причёска взъерошена. Халатик-юка́та сполз с её плеч, груди обнажены. Общий образ делает эту работу едва ли не самой чувственной в серии.

17. ЛАКОМКА

Уличная проститутка (дзёро́) эпохи Кайэ́й [1848-1854]

Как и девушка с гравюры № 3, сей персонаж —проститутка низшего ранга, «дзёро́». На картине она поедает тэ́мпуру из креветок — блюдо, которое сегодня считается традиционно японским, но во времена жизни автора было модно-пришлым, поскольку оригинально tempero – блюдо португальцев, то есть первых европейцев, попавших в Японию в середине 16-го века. Блюдо заправлено соевым соусом, и при этом дама пьёт сакэ из бело-голубой чашечки, и всё это ей явно очень нравится.

Название «мумасо́» можно переводить по-разному — это и вкусность блюда, это и искусность дамы… В общем, то, что приносит удовольствие. Тот же логический каламбур Ёситоси использовал и в серии «Забавные блюда токийских ресторанов», в которой он создал серию портретов популярнейших токийских официанток своего времени.

Ужинать на веранде под полной луной было особенно популярно в конце лета и начале осени, которую и символизирует полная луна.

Эта молодая проститутка, скорее всего, ужинает с клиентом. Одета неброско, волосы торчат из-под того, что когда-то было причёской. В целом, расслаблена, да и палочки держит как попало.

18. НЕРЕШИТЕЛЬНАЯ

Хозяйка заведения (ка́ми-сан) в эпоху Кайэ́й [1848-1854]

Поздняя зима, прямо перед лунным Новым Годом, когда изогнутые во все стороны сливы уже начинают цвести, и самое время купить гадальных фукудзюсо́, чтобы те предсказали счастье. А слово это написано на горшке, который девушка держит в левой руке, потому что покупает своё «фукудзюсо́» для празднования Нового Года и никак не может решить, какой же из цветков сделает её счастливее.

В названии работы дама упомянута как «ка́ми-сан», то есть хозяйка ресторанчика или чайного домика. Её внешний вид говорит о достатке и процветании. Теплый верхний халат скромен и прост, но из-под его рукавов проглядывает сиреневое кимоно с узором из кленовых листьев, надетое поверх красного нижнего белья. Её зубы окрашены в чёрный, а брови выбриты, что указывает на статус замужней женщины; волосы собраны в круглый узел на макушке, какой носят почтенные светские дамы..

Цветущие же в горшках сливы говорят о том, что на дворе Лунный Новый год, то есть конец февраля.

19. В ОЖИДАНИИ

Супруга начальника пожарной бригады в эпоху Кайэ́й [1848-1854]

Эта весьма нетерпеливая дама — жена пожарного, причём, как указано в названии работы, довольно высоко ранга. В деревянном Эдо, где притиснутые друг к другу здания то и дело охватывало пламя, пожарные представляли отдельный могущественный класс. По природе своей работы они имели большое влияние в таких сферах деловой жизни, как городское строительство и торговля недвижимостью. Для простых же горожан они выступали символами храбрости и силы, состязаясь в популярности с актёрами Кабуки и борцами сумо. Но так или иначе, от супруги начальника пожарной бригады требовалось быть женщиной сильной, волевой и принимать посильное участие в работе мужа.

Скорее всего, она с нетерпением ждёт его возвращенья: на стене за ее спиной висит его пожарная роба — тяжелая, из толстого сукна, которую насквозь промачивали водой перед тем, как пожарный вступал в схватку с пламенем. На спине робы алеет иероглиф мато́и — профессиональный стандарт пожарного дела.

В руках жена держит курительную трубку, а на очаге за её левым плечом кипятится чай для хозяина, который должен вот-вот вернуться домой.

20. РАЗВЛЕКАЮЩАЯ СЕБЯ

Учительница музыки эпохи Кайэ́й [1848-1854]

Учительница музыки играет на сямисэ́не — инструменте, пришедшем в Японию из Китая через Окинаву в начале XVI века. Лучшие сямисэны делали из деревянных коробок, на которые натягивалась кошачья кожа, их гриф изготавливали из красного дерева, а струны плели из шелковых нитей. Сямисэн, воспроизводящий широчайший спектр мелодических тонов и эмоциональных оттенков, использовался в основном для аккомпанирования человеческому голосу. Это был любимый инструмент гейш, фактически один из символов их профессии.

Скорее всего, большинство учениц этой дамы — настоящие или будущие гейши, да и у неё самой за плечами долгий опыт работы «человеком искусства». И хотя профессия преподавателя в целом считалась благороднее, чем у её учениц, к большинству из таких «частных учителей-одиночек» общество относилось с пренебрежением. Учителями игры на сямисэне были, как правило, женщины одинокие и меланхоличные, из-за чего в названии этой гравюры — «развлекающая себя» — угадывается горькая ирония.

Деревянная окантовка ниши в стене за её спиной говорит о том, что учительница ведёт уроки на дому. Через эту нишу в дом нисходят покой и умиротворение, в ней традиционно вешают каллиграфические изречения, а также ставят полевые цветы или веточку икэбаны.

У традиционных японских домов тонкие стены, они плохо отапливаются, и зимой в них довольно зябко. Укутав шею тёплым шарфом, дама перебирает струны инструмента озябшими пальцами. Одежды её выдержаны в сумрачных тонах, что лишний раз подтверждает имидж её одинокой профессии. Волосы подобраны и туго уложены в сима́да — излюбленную причёску гейш.

21. ЖДУЩАЯ ВСТРЕЧИ

Элитная куртизанка (ойра́н) эпохи Кайэ́й [1848-1854]

Дамы со статусом «ойран» являлись куртизанками высокого ранга и служили главной «приманкой» для привлечения в ночные заведения посетителей побогаче. Клиент, согласившийся с тем, чтобы его весь вечер обслуживала ойра́н, должен был понимать, на что идёт: не случайно ещё со средних веков в Японии сохранилась поговорка: «Слёзы ойран заставят течь крышу твоего дома».

Одежда на этой куртизанке — незатейливо-бытовая, совсем не та, в которой она обычно появляется на работе. Ярко-красное кимоно, льняная шаль, тёплый халат, чтобы уберечься от прохлады. Прическа её растрёпана — из-под гребня надо лбом выбивается локон, точно хохолок перепёлки.

В воздухе пахнет весной: распустившаяся сакура роняет на девушку свои лепестки. Она с нетерпением ждёт назначенной встречи — вероятно, с клиентом, который ей нравится, и с которым она согласилась встретиться в частном порядке.

Танец бледно-розовых лепестков и волосы девушки, сбившиеся в направлении её напряженного взгляда, отчетливо передают нетерпение, с которым она ждёт своего поклонника. Образ цветущей сакуры здесь выступает в своей классической роли, напоминая нам о том, что всё прекрасное хрупко, и молодость даже такой красавицы, увы, преходяща.

22. ПОЖЕЛАВШАЯ ВЫПИТЬ

Городская гейша, наливающая саке, в период Ансэ́й [1854-1859]

Как указано в названии, главная обязанность этой гейши низшего ранга — наливать алкоголь. Ей совсем не обязательно уметь танцевать или развлекать собеседников остроумными беседами, как это требуется от элитных гейш на вечеринках в лицензированных «весёлых кварталах».

Разница между «элитными» и «городскими» гейшами начала проявляться примерно с 1770 года. Городских гейш без лицензии стали называть «кисками», что само по себе подразумевало их готовность развлекать клиентов не только искусством и беседами, но и собственным телом.

Сидя на татами в случайном кабачке, эта девушка смотрит на клиента, держа в пальцах чашечку саке. Как гласит название, она готова выпить сама. Городские гейши, раззадориваемые клиентами, часто напивались, сами не желая того, и многие из них уже в молодом возрасте становились алкоголичками.

Одета девица скромно, в соответствии со своим статусом; кимоно расписано простеньким узором из шашечек. Одежда теплая — на дворе зима, и чашечка подогретого саке была бы сейчас очень кстати.

23. ИЗБАЛОВАННАЯ

Юная аристократка (дзё) из Нагои в период Ансэй [1854-1859]

Слово «дзё» употреблялось в отношении юных дам из аристократических семей; название же гравюры говорит о том, что характер у этой дамы испорченный и капризный. А это объясняет и манеру её поведения: она явно пытается притвориться, будто её поклонник не нравится ей, чтобы привлечь его ещё больше.

Одета она очень пышно и модно. Чтобы отпечатать все цвета её пёстрых одежд с цветами, виноградными лозами и геометрическими узорами всевозможных оттенков, гравёрам пришлось использовать двенадцать различных печатных блоков. Примечательно, впрочем, что дизайн верхнего халата девушки строится на кругах из снежинок — вероятно, дабы подчеркнуть, что сердце у этой юной кокетки холодно, как снег.

Волосы девушки, уложенные в причёску момо́варэ́ («разъятый персик»), украшены креповыми лентами и красным лакированным гребнем с золотистыми кленовыми листьями. Подобный стиль был популярен среди незамужних дочерей городских купцов; солидные жёны уважаемых людей не стали бы подавать себя столь крикливо.

24. МЛЕЮЩАЯ В ПРОХЛАДЕ

Гейша 5-го или 6-го года эпохи Мэйдзи [1868-1912]

Разгар жаркого лета в начале 1870-х. Соблазнительно одетая гейша сидит у окна в салоне прогулочного судёнышка и наслаждается прохладным вечерним ветерком.

Над ее головой — красный бумажный фонарь с распустившимся цветком сливы. Такими фонарями украшали прогулочные суда или прибрежные ресторанчики. Ужинать на берегу реки или на борту, наслаждаясь прохладой после жаркого дня — популярная форма летнего отдыха горожан.

Как и в гравюре № 16, образ у героини очень чувственный — сквозь полупрозрачную ткань лёгкой накидки просматривается её грудь. Разумеется, это не то одеяние, в котором девушки расхаживают по улицам; а значит, она совсем недавно предавалась интимной страсти прямо на борту судна.

Ветер поднимает лёгкие волны на водной глади, шаловливо поигрывает с волосами девушки, и соски её грудей набухают, словно подтверждая справедливость названия гравюры. Возможно, автор хотел подчеркнуть, что сердце этой гейши так же прохладно, как этот вечер.

25. СЛЕДЯЩАЯ ЗА ПОРЯДКОМ

Официантка в Киото эпохи Мэйдзи [1868-1912]

Как и на предыдущей гравюре, большие складные бумажные фонари указывают на то, что действие происходит в ресторане или чайном домике. За окном лето, и бамбуковые жалюзи подтянуты вверх, чтобы впустить в помещение прохладный вечерний воздух.

Судя по названию работы, молодая женщина —официантка ресторанчика в Киото. Автор однозначно даёт нам понять, что она очень занята: только что заметила коптящий фитиль свечи в одном из фонарей и собирается поправить его металлической шпилькой, которую вытаскивает из своей причёски. Несомненно, она обладает всеми достоинствами профессиональной официантки: практична, внимательна к мелочам и способна выполнять много разных дел одновременно. На лице её — строгая печать ответственности и стремления к порядку.

Её полураспахнутое летнее кимоно расписано узором из крупных пальмовых листьев. Волосы уложены в причёску, украшенную гребнем и лентой в стиле сакикога́й, особенно популярном среди молодых модниц Западной Японии в первой половине XIX века. Очевидно, Киото упомянут в названии в противовес столице Эдо, поскольку жители региона Киото-Осака считались гораздо практичнее и рассудительней, чем обитатели Эдо на востоке страны.

26. УМИЛЯЮЩАЯСЯ

Жена-домохозяйка в 10 году эпохи Мэйдзи [1877]

Как и в работах №№ 6 и 8, для обозначения чьей-либо жены автор употребляет вежливый термин «на́йсицу», буквально — «та, что сидит во внутренних комнатах». Главное предназначение такой «сидящей невидимки» — родить сына. Героиня этой гравюры со своей задачей справилась.

Лицо женщины светится материнской любовью, младенец гладит её ладошкой по щеке. Но она знает, что срок их небесной близости недолог. В японских семьях тех времён всегда доминировали мужчины. Чем старше будет этот малыш, тем больше матери придётся ему подчиняться его капризам. От груди его отнимут гораздо позже, чем это принято на Западе, и очень редко будут за что-либо наказывать или ругать.

Кимоно на матери очень простое. Волосы, убранные в узел марумагэ́, выбритые брови и выкрашенные чёрным зубы подтверждают её статус солидной замужней дамы. В резком контрасте с ней малыш разодет очень пёстро. Голова его выбрита, о чем говорит его голубоватый затылок. Общий тон его тела коричневато-розовый, хотя у матери — кремово-белый; согласно традиции укиё-э, кожа мужчин любого возраста изображалась темнее, чем кожа женщин.

Пояс о́би на кимоно матери приспущен до самых бёдер. Это значит, что она уже немолода, поскольку положение оби относительно талии указывало на возраст дамы: чем выше пояс, тем моложе его хозяйка.

27. ОТГОНЯЮЩАЯ СУМЕРКИ

Супруга чиновника эпохи Мэйдзи [1868-1912]

На сей раз для определения жены в названии гравюры Ёситоси выбирает слово «сайку́н», что означает «супруга государственного чиновника».

Эта дама только что пробудилась от послеобеденного сна. Надвигаются сумерки, и она зажигает лампу свёрнутой в трубочку бумажкой, вероятно, запаленной от углей, краснеющих от неё справа.

Её кимоно вечернее; ночью она, скорее всего, надела бы лёгкую юкату. Чёрный воротник соскальзывает с плеча — и мы чувствуем тяжесть одежды на её левой руке. Спала она, не расчёсываясь: на подушке остались волосинки. В те времена причёска, занимая много времени и сил, делалась далеко не каждый день.

Женщины в те дни курили так же, как мужчины. Впрочем, трубка под её рукой может указывать на то, что её любовник рядом. Возможно, это сам Ёситоси.

Эта гравюра — единственная в серии, где женщина показана в профиль. Все остальные работы выполнены так, что лицо показано в три четверти, это обычный стандарт укиё-э.

28. ОПАСНАЯ

Современная гейша эпохи Мэйдзи [1868-1912]

Гейша собирается сесть в лодку и поехать на вечеринку. Одной рукой она поддергивает кимоно, другой опирается на деревянный столб у речного причала. На столбе мох, столб скользит. Японские критики видят в этом столбе фаллический символ. Она явно позирует: на неё кто-то смотрит. И в этом её «опасность».

В её волосах — простой гребень и две заколки, одна из которых с коралловой бусиной. Впрочем, несмотря на горделивый наряд, в её туалете сквозит небрежность: из-под классического пояса-оби с орнаментом из веточек сакуры выглядывает кушачок, которого не должно быть видно. Это, как и её растрёпанные волосы, дало повод японским критикам предполагать, что дама может быть нетрезва.

29. СМУЩЁННАЯ/РОБКАЯ

Юная дева эпохи Мэйдзи [1868-1912]

Девушка в смущении покусывает рукав кимоно. Название этой работы может быть переведено двояко: термин «робкий» употребляют про себя и девушки, которым делают комплимент, а они, в свою очередь, стесняются с кокетливым смешком.

Покусывание рукава (а также платка, полотенца или другой какой-либо части одежды) явно заимствовано из эротических гравюр «сюнга», на которых женщины таким способом скрывали свои крики в порыве страсти. Желтые тона её накидки поверх простого кимоно, как и причёска, позволяют предположить, что дама юна — ей нет и двадцати лет, и что она, скорее всего, незамужняя, из зажиточной купеческой.

И тем не менее, лёгкие нюансы выдают в ней даму иного происхождения. Повязка на её волосах и длинная узорчатая заколка намекают, что она вполне может быть и камуро́ — помощницей более зрелой куртизанки. А небрежно повязанный пояс и довольно распущенное кимоно намекают, как и на гравюре № 15, на то, что Ёситоси употребляет в названии слово «дева» с явной иронией.

30. СОННАЯ

Уличная проститутка эпохи Мэйдзи [1868-1912]

Эта дама — проститутка с лицензией. Рот приоткрыт, веки полузакрыты. Однако время дневное, о чём говорит её длинное кимоно (ночью она бы наверняка надела ночную сорочку), и этот факт выдаёт в ней то, что она довольно неряшлива. Кроме того, её волосы всклокочены от чрезмерной завивки — ухаживать за собой она явно не приучена.

Рядом с нею лежат салфетки — символический инструмент её профессии. Её подушка покрыта чёрным лаком, для чего Ёситоси использовал отдельную полировку уже на самой гравюре.

Позади неё — ширма с рисунком: растение, напоминающее виноград. На самой ширме стоит и подпись автора — так, словно он нарисовал её специально для этой дамы (распространённый приём в традиции укиё-э).

Любопытно, что у японских ценителей укиё-э именно эта работа долгое время считалась «лучшей» из «32-х проявлений светских манер»; тогда как на Западе пальма «первенства» была отдана гравюре № 32.

32. ИДУЩАЯ НА ПРОГУЛКУ

Супруга аристократа в эпоху Мэйдзи [1868-1912]

Как и в работе № 27, Ёситоси употребил в названии уважительный термин «сайку́н» (супруга), подчёркивая высокий класс изображённой на портрете дамы. Она элегантно, модно и дорого одета и, скорее всего, живёт в богатом, изысканном семействе.

В этой работе художник вернулся к традиционному для укиё-э преувеличению всего самого современного на тот момент в его жизни. Характерно, что серия завершается именно этой гравюрой, тогда как все предыдущие портреты в ней куда менее модерновы. На протяжении всех «32-х проявлений светских манер» Ёситоси раскрывает привычки и обстановку культуры Эдо (Токугавы, 1603-1868), погружаясь довольно глубоко в историю. И тем не менее, он заканчивает своё ностальгическое путешествие ярким образчиком модерна из во многом вестернизированного Токио.

Возможно, сам художник признавал, пусть даже с неохотой, что изменения грядущей реставрации Мэдзи (1868-1889) переносят женщин его общества в совершенно новую эпоху и принципиально иной мир. Японской аудитории полюбилась эта работа; но насколько сам Ёситоси оценил сей экзотический гибрид — для нас остаётся загадкой.

01 апреля 2020

Екатерина Пугачева для раздела Культура