В Центре им. Вс. Мейерхольда состоялась премьера спектакля Виктора Рыжакова «По-Чехову. Три сестры» в исполнении театра «Июльансамбль», выросшего из мастерской режиссера в Школе-студии МХАТ.
Фото: Екатерина Краева
Работа над спектаклем шла почти три года — тогда артисты «Июльансамбля» были еще студентами.
Художественный руководитель ЦИМа Виктор Рыжаков известен своей любовью к новой драматургии: он много лет работает в тандеме с Иваном Вырыпаевым, чьи пьесы он ставил на самых разных сценах: в театре «Практика», в МХТ им. А. П. Чехова, в Театре Наций и других площадках. (Собственно, название театра отсылает к пьесе Вырыпаева «Июль» — а также ко времени выпуска курса из Школы-студии МХАТ.)
Для Рыжакова это первое обращение к Чехову на сцене, его новый спектакль — постановка не пьесы, а скорее ее образа — драмы повседневности, конфликта высоких устремлений и мещанской действительности, мечтаний о лучшей жизни и невозможности их осуществления. Тон задает первая же сцена — поезд, на который опаздывают сестры, а затем долгий, безнадежный бег на месте.
В спектакле звучат отдельные ключевые реплики и диалоги, которые соответствуют развитию сюжета. Но нарратив, история здесь оказываются фоном, в центре внимания — эмоциональное состояние героев, для которого Рыжаков и артисты «Июльансамбля» находят очень точные сценические метафоры. «Amo, amatis, amant, я люблю, вы любите, они любят….» — как заклинание, повторяют персонажи спряжение латинского глагола. Они все отчаянно стремятся к любви, но она ускользает от них, остается недосягаемой, как мираж в пустыне. Маша не любит мужа, который представлялся ей таким умным и достойным, когда она вышла за него в восемнадцать лет. Ирина не любит влюбленного в него Тузенбаха, но потом привыкает в нему и принимает его предложение. Подкаблучник Андрей живет с нелюбимой женой, воплощением пошлости и мещанства, проявления которых он поначалу отказывался замечать.
И вот здесь возникает вопрос, на который нет ответа ни у Чехова, ни у режиссера. Вроде бы непреложная истина: каждый достоин любви. Но понимая это головой, глядя на чеховских персонажей, мы все равно чувствуем: кто-то достоин ее в большей или меньшей степени. Да, трудно любить властную и грубую Наташу, которая к тому же еще роман с Протопоповым закрутила на глазах у мужа, но ведь она тоже чувствует нелюбовь Андрея. Ирина отвергает трогательно-нелепого Соленого, который в спектакле предстает в образе грустного клоуна с зелеными волосами и как будто разрезанным лезвием ртом, но, возможно, это самая преданная и чистая любовь, которую она могла бы получить в жизни.
«Счастья нет, не должно быть и не будет для нас… счастье — это удел наших далеких потомков», — констатирует Вершинин. Но с ним не хочется соглашаться: счастье — это то, что происходит здесь и сейчас. Может, причина в том, что они не умеют быть счастливыми? В том, что им проще жить мечтами, воображая лучшие, более совершенные и достойные версии себя? Но столь же верно пресловутое «среда заела»: жизнь в провинциальном городе, где «едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством». Нужно обладать выдающейся силой воли и характера, чтобы вырваться из этой жизни, но разве можно обвинить сестер в том, что этих сил у них нет?
Почти все реплики персонажи произносят, обращаясь не друг к другу, а в зал — поэтому их слова звучат как внутренний монолог, разговор с самим собой, кажется, что все происходящее на сцене — это череда немых риторических вопросов. Почему так? Почему Андрей, видевший себя профессором Московского университета, не стал им? Почему Ирина разочарована в работе, о которой так мечтала? Почему «неглупый» Вершинин женился на женщине, которая «говорит одни высокопарные вещи»? Почему Ольга так хочет семью, но не имеет ничего, кроме работы? «Мне двадцать восемь лет, только… Все хорошо, все от бога, но мне кажется, если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше», — рефреном повторяет она несколько раз в течение спектакля.
Виктор Рыжаков с артистами поставил спектакль об этом вечном «бы» чеховских героев, о трагическом разрыве между желаемым и действительным. Пьесы Чехова не сходят со сцены более ста лет именно потому, что они — о нас сегодняшних, потому, что зритель в зале по-прежнему видит в этих персонажах себя и свое окружение. Но при этом возникает внутренний протест: может, это действительно только придуманная автором пьеса, может, и правда только театр? Условность декораций и подчеркнутая театральность грима позволяют ухватиться за эту спасительную мысль, которую подтверждает финальный титр на заднике, стилизованном под графику компьютерной игры: Game Over. Спектакль окончен. Скоро будет следующий. А в жизни будет — новый раунд. Новый поезд. Новое счастье.
