В Электротеатре «Станиславский» прошли премьерные показы нового спектакля Константина Богомолова «Волшебная гора» — пожалуй, самая радикальная постановка режиссера.
Фото: Олимпия Орлова
Богомолов проводит в некотором смысле научный эксперимент по остановке времени — на сцене и в человеческом сознании.
«Большие массы времени при непрерывном однообразии съеживаются до вызывающих смертный ужас малых размеров», — этот «смертный ужас», о котором Томас Манн рассуждает в «Волшебной горе», оказывается главным героем одноименного спектакля Константина Богомолова по одному из главных философских романов XX века.
Категории жизни и смерти, истории и времени существуют только в определенной системе координат, диктуемой культурой и стремлением человека примириться с фатальной конечностью своего существования. Заполняя время более или менее значимыми событиями, человек пытается избежать смерти — духовной, социальной, ментальной, — но при этом с каждой минутой, с каждым новым вздохом приближается к физическому небытию. Оттого так трудно выдержать, когда ничего не происходит — неизбежно возникает ощущение бессмысленности вот этого всего: зачем сучить ножками, когда конец все равно известен? Тем яростнее зрительское раздражение, когда ничего (не) происходит в театре. В буквальном смысле. Первые пятнадцать минут со сцены раздается лишь надрывный чахоточный кашель. Два одинаково одетых, обезличенных человека, в которых угадываются мужчина (сам Константин Богомолов) и женщина (Елена Морозова), безмолвны, не проявляя ни малейшего интереса ни друг к другу, ни к чему бы то ни было в этом мире.
Слышится раздраженный зрительский шепот, начинают раздаваться недовольные голоса: «Ну начинайте уже!» Кто-то невольно откашливается, вызывая сначала нервные смешки, а потом волну хрипящего эха в разных частях зала. Сдержанная злость нарастает, но это никак не влияет на ход событий на сцене, точнее, на их отсутствие. Когда женщина встает и начинает читать стихи, зритель выдыхает с облегчением и самодовольно ликует: что-то будет, вот она, долгожданная награда за терпение. Но нет, за стихами следует все то же бездействие. Которое время от времени снова прерывается непродолжительными поэтическими вспышками: звучат стихи Николая Некрасова, Николая Заболоцкого и Варлама Шаламова о жизни, смерти, любви, одиночестве. А текст Томаса Манна почти не звучит — но присутствует, о чем режиссер и предупреждает в программке.
Лишая роман слов — некогда написанных, сказанных и породивших множество других слов-комментариев и интерпретаций, Константин Богомолов оставляет только ощущение от них. Но при всей пессимистичности «Волшебной горы», рисующей декадентскую картину европейской жизни накануне Первой мировой войны, спектакль не оставляет чувства безысходности и обреченности.
Богомолов экспериментирует с самим концептом театральности. Как ни парадоксально, исключая всякую зрелищность и действие, он создает именно что зрелище — с идеально структурированным, подчиненным определенным законам временем. Но чтобы увидеть эту внутреннюю матрицу, нужно убить в себе зрителя и стать наблюдателем — тогда время начинает терять свою линейность, существующую только в сознании человека, перестает быть прошлым-настоящим-будущим, наполненным некими событиями, — и само становится событием.
Концепция структурированного бездействия сродни трехчастной тишине Джона Кейджа в пьесе «4’33’’», в которой не звучит ни один инструмент, а музыкой становятся естественные звуки окружающего пространства: едва различимый шорох платья, дыхание, легкое потрескивание электроприбора за стенкой. Как не бывает абсолютной тишины, так не бывает абсолютного бездействия. Статичность и неподвижность — это внешние проявления, форма вещей, но на глубинном уровне это всегда процесс: бежит по венам кровь, делятся и умирают клетки, возникают и разрушаются нейронные связи в наделенном сознанием мозге — который не перестает искать смысл жизни, обреченной на смерть.
Во второй половине спектакля, когда персонажи нарушают безмолвие рассказанными в монологах и диалогах притчами о смерти, время «убыстряется». Но, если вдуматься, это всего лишь субъективное ощущение. По большому счету, в масштабах человеческой жизни и тем более Вселенной ничего не изменилось: в отличие от человека, время никуда не идет, не бежит, не течет и не умирает. Время нейтрально и бессмысленно. Но смысл есть — в сознании смертных.
Детали
Ближайшие спектакли 27, 28, 29, 30 ноября
Электротеатр «Станиславский», Тверская ул., 23
