Дом, где живут воспоминания: Стратегический проект Молодежной биеннале в ГЦСИ

В ГЦСИ проходит выставка «Спасибо, пожалуйста, извини» — Стратегический проект Московской международной биеннале молодого искусства.
Весь второй этаж центра превратился в пространство снов наяву, смотреть которые можно, устроившись на диване в гостиной, забравшись на чердак, где хранятся старые вещи, или лежа в кровати под газовым пологом.

Известные нам с детства «волшебные» слова: «спасибо», «пожалуйста», «извини» — это способ найти общий язык с другими людьми во взрослом мире. Но помимо того, что они запускают определенные социальные механизмы, они также позволяют нам вернуться в мир детских фантазий и посмотреть на собственную жизнь глазами ребенка.

На выставке вы не увидите привычных пояснений к работам — чтобы узнать имя автора и прочесть кураторский комментарий, нужно распечатать экспликацию на ближайшем принтере. Но не стоит это делать сразу, лучше дать себе время осмотреться, погрузиться в атмосферу, прислушаться к своим ощущениям. В этом доме хочется остаться подольше, неспешно изучая вещи, пытаясь представить, кому они принадлежат и каким образом здесь оказались. Например, фарфоровый сервиз Владимира Марина — вроде бы обычный, но все предметы в нем со сколами: из этой посуды нельзя выпить чая, но она прекрасна именно в своем несовершенстве и отсутствии утилитарности. Так же как наши воспоминания, как искусство, как мы сами. Ведь человек — это не набор функций, его ценность определяется отнюдь не «полезностью».

Владимир Марин. Сервиз. 2015

На полу — как будто бы ковер, а на самом деле видео авторства Тани Ахметгалиевой. Он столь же эфемерен, как образы памяти, но при этом «состоит» из заснятых частиц гранита, одного из самых твердых веществ. На стене же расположены текстильные панно в авторской технике Ахметгалиевой. Издалека эти работы из серии «Моя комната» кажутся графикой, но при ближайшем рассмотрении оказываются вышивкой. Каждая из них названа именем одного из лунных водоемов: таким образом интимное пространство расширяется до макрокосма, который, в свою очередь, сводится к мельчайшей его частице.

Таня Ахметгалиева. Из серии «Моя комната». 2013

В пространстве кухни оказываемся перед видеоработой Жени Мачневой «Бытовой формализм». В кадре — раковина с посудой, которую бережно моют женские руки. Вроде бы обычная рутина, но кадр выстроен таким образом, что кажется элегантным графичным натюрмортом. И снова мы сталкиваемся с явлением одновременно физическим и виртуальным, существующим как образ памяти или сон.

Женя Мачнева. Бытовой формализм. 2013

По скрипучей лестнице поднимаемся на чердак, где новосибирский художник Женя Гаврилов создал некое «убежище воспоминаний»: коньки на стене, коробки со старыми новогодними украшениями, детскими игрушками, радиоприемником и кучей других ненужных вещей, ценность которых исключительно символична. Соседняя же лестница ведет в спальню, где, зарывшись в подушки, можно закрыть глаза и побродить по собственным снам и воспоминаниям, а также увидеть одну из грез напечатанной на принтере, который по законам волшебства работает без участия зрителя, визуализируя и материализуя то ли ваши, то ли чужие сны.

Женя Гаврилов. Центр скуки. 2018

В книге «Поэтика пространства» французский философ Гастон Башляр писал: «…дом — одна из самых мощных сил, интегрирующих человеческие мысли, воспоминания и грезы. Связующий принцип этой интеграции — воображение… Дом вытесняет случайное, незначащее из жизни человека, наставляя его в постоянстве». На выставке не покидает детское ощущение, что дом, по комнатам которого мы перемещаемся, проникнут волшебством, что в каждом его уголке спрятано что-то таинственное, манящее, порой пугающее, но все равно прекрасное. Здесь прошлое и настоящее каждого отдельного зрителя соединяются с коллективной памятью, а магией окружены самые обычные слова и действия. Это место, в которое всегда возвращаешься — хочешь ты сам того или нет.

Инна Логунова: Как ваш проект рифмуется с Основным проектом Биеннале?

Женя Чайка: В концепции Основного проекта «абракадабра» — это некое универсальное волшебное слово. Но для людей, воспитанных в советской традиции, три первых «волшебных» слова — это «спасибо», «пожалуйста», «извините». Когда я разрабатывала идею Стратегического проекта, спросила у своей четырехлетней дочери, какие волшебные слова она знает, — она сначала сказала «пожалуйста» и только потом вспомнила про абракадабру и какие-то штуки из мультиков. То есть моя рифма строится на том, что на самом деле есть слова в реальном мире, которые способны запускать определенные социальные механизмы.

Женя Чайка

— То есть ваша основная мысль — о толерантности?

— Не то чтобы я не подразумеваю толерантность, просто не думаю в этих терминах. Мой проект скорее исследует какие-то очень важные переживания, сопутствующие человеческой жизни, — те, из которых она, собственно, складывается и которые при этом подвергаются рутинизации бюрократическими процедурами, как, например, вступление в брак, рождение ребенка, смерть. Мы думаем, что живем какой-то свободной и счастливой жизнью, а на самом деле оказывается, что все мы внесены в большие амбарные книги, а все наши переживания сводятся до очень простых форм выражения. Так, на выставке мы среди прочего приглашаем зрителей поделиться своими снами, которые определенным образом регистрируются, то есть проходят совершенно понятную бюрократическую процедуру. А чтобы прочитать экспликацию о той или иной из представленных работ, зритель должен самостоятельно ее распечатать. В этом — не только элемент интерактивности, но и момент канцелярской жизни. То есть проект скорее о границах интимности и невозможности их нарушения, а также об индивидуальности каждого: то, как видим мир мы, не способен и не должен видеть никто другой. И в этом заключен определенный парадокс, который меня увлекает. Любому ранимому человеку всегда кажется, что то, что важно для него, не понимает никто вокруг, но на самом деле то, что каждый человек внутренне переживает совершенно уникальным образом, важно и для внешнего мира — именно потому эти моменты и фиксируются канцелярски. Просто это происходит иным образом, порой совершенно оскорбительным: умирает родной человек, и тебе дают кучу бездушных справок, формулировки которых повергают тебя в еще большую бездну отчаяния. Это в некотором смысле ловушка языка.

— В Стратегическом проекте представлены художники со всей России, но если говорить об Урале, где вы живете и работаете, существует ли какой-то специфический уральский художественный контекст?

— Это сложный вопрос. Поскольку я являюсь заместителем директора Уральского филиала ГЦСИ, мы, конечно, постоянно говорим о специфическом уральском художественном контексте. Так, в 2017 году наш штатный куратор Владимир Селезнев сделал выставку «Приручая пустоту: 50 лет современного искусства Урала», которая была показана сначала в Екатеринбурге, потом в Москве и Нижнем Новгороде и будет также представлена в Красноярске, Перми и Самаре. Этот проект действительно показывает, что современное искусство на Урале существует как минимум последние пятьдесят лет и, более того, существует в совершенно определенной логике преемственности поколений. Есть ряд художественных сообществ, сформированных в разное время: например Уктусская школа. Самое активное поколение сегодня — это молодые художники до 35 лет: Людмила Калиниченко, Тимофей Радя, Федор Телков, Анастасия Богомолова и другие. Многие заявляют о себе как о художниках уже с 16 лет, они выходят с акциями на улицы, организовывают квартирники и выставки. Мы же как институция такие инициативы всячески поддерживаем. Например, запустили «Лабораторию молодого художника» и видим, что ребята не только радостно откликаются на те практические курсы, которые мы для них делаем, но сами тут же группируются, предлагают свои идеи, безумные или не очень. Что самое приятное, появляется много независимых инициатив, институций, которые работают с современным искусством в Екатеринбурге, как, например, фонд «Культурный транзит», центр фотографии «Март», галерея «Антонов». У нас их порядка десятка, что много для нестоличного города.

Вид экспозиции с фотографиями Елены Аносовой из серии Polite Fish

— Откуда выходят молодые художники? Я имею в виду образовательные учреждения.

— Это очень правильный вопрос, потому что у нас слишком традиционные образовательные учреждения, никто и нигде не учит современному искусству — ни теоретически, ни практически, ни художников, ни кураторов, ни критиков. У нас есть Свердловское художественное училище им. И. Д. Шадра с классическим образованием, где учат академической живописи и скульптуре; есть ювелирное отделение в техникуме «Рифей». В Архитектурной академии из самого близкого к искусству — факультет художественной анимации, который стабильно выпускает очень успешных как в авторской, так и в коммерческой анимации художников-мультипликаторов. Нина Бисярина, например. Есть довольно странная институция — Академия современного искусства, которая готовит арт-менеджеров, но почему-то не учит ни кураторов, ни художников. Поэтому так сложилось, что художников и кураторов поставляют главным образом искусствоведческий и философский факультеты Уральского федерального университета. Тимофей Радя, например, — выпускник философского факультета, так же как едва ли не половина Уральского филиала ГЦСИ. На факультете сильное направление эстетики, и благодаря теоретической подготовке мы гораздо более открыты к экспериментам и разным практикам, чем те, кто получает классическое художественное образование.

В целом же отсутствие художественных вузов и программ, ориентированных на современное искусство, — большая проблема. Если молодой человек в 16–17 лет понимает, что хочет заниматься искусством, но не видит для себя возможностей в городе, он уедет из Екатеринбурга туда, где сможет получить образование и самореализоваться. Есть примеры, когда художники, получив образование в Европе или Америке, возвращаются и практикуют, но это скорее исключение.

Детали
Выставка работает до 22 июля
Государственный центр современного искусства, Зоологическая ул., 13, стр. 2