Актер Эдвард Нортон спустя почти двадцать лет после своего дебюта в качестве постановщика выпустил новый фильм.
Его «Сиротский Бруклин» обжигающе нежен и невероятно актуален — несмотря на то, что погружен в прошлое.
«Сиротский Бруклин» — фильм с долгой историей: Нортон задумал экранизировать одноименный роман Джонатана Литэма в 1999 году, купив права еще до его выхода в свет. Звезде «Бойцовского клуба» (снятого в том же 1999-м) захотелось перенести события книги из 1980-х в 1950-е, в итоге работа над картиной — Нортон сам написал сценарий — затянулась.
Эдвард Нортон не только срежиссировал и спродюсировал картину, но и сыграл в ней главную роль — сыщика Лайонела Эссрога из частного детективного агентства. Ему вместе с тремя другими сиротами в свое время дал работу глава этого агентства Фрэнк Минна в исполнении Брюса Уиллиса. На дворе 1957 год, место действия — Нью-Йорк. В самом начале фильма Фрэнка убивают на глазах у Лайонела. Он снова остается сиротой, в отсутствии Фрэнка ему никто больше не скажет, что он не чудила, который все портит. У Лайонела синдром Туретта — но это не значит, что он непроизвольно выкрикивает непристойности, хотя и это случается. Он еще и постоянно играет словами, рифмует — что, впрочем, не делает его в глазах окружающих вменяемым, ведь и эти кричалки вырываются у него непреднамеренно. Для полного счастья у героя еще и обсессивно-компульсивное расстройство. Лайонел берется за собственное расследование убийства товарища и наставника. Ниточки тянутся в сторону чуть ли не самого могущественного человека в городе — девелопера Мозеса Рэндольфа, желающего изменить облик всего Нью-Йорка на благо грядущих поколений и уже приступившего к исполнению своего плана. Например, именно благодаря ему в Большом Яблоке появилось множество парков — этот факт обеспечивает ему народную любовь. Но и недоброжелатели у него есть: те, кто понял, что ради своей непомерной жажды власти он готов забыть о всякой гуманности. Из-за Рэндольфа сносят целые негритянские кварталы, прикрываясь словами «трущобы» и «реновация». Юрист и представительница Комитета по расовой дискриминации в сфере жилья Лора Роуз (Гугу Эмбата-Ро) — одна из тех, кто борется за свои законные права. Лайонел заведет с ней знакомство, представившись журналистом.
«Сиротский Бруклин» стилизован под нуары 1940-х-1950-х: мы слышим мрачные закадровые монологи детектива, расследующего запутанное дело в городских джунглях, тревожно-меланхоличная музыка подчеркивает царящее пессимистическое настроение, на горизонте появляется женщина — наверняка роковая. Но законы жанра здесь оказываются вывернутыми наизнанку — все-таки на дворе 2019-й год, и все снимающиеся нуары уже давно снабжены приставкой «нео». Женщина, кажется, не собирается губить героя, а, вполне вероятно, даже в определенном смысле его спасет. Сам герой, опять же, совсем не похож на уверенных в себе и в собственной маскулинности персонажей нуаров 40-х годов.
Роль музыки, впрочем, столь же велика, как и в некоторых классических лентах. Композитор Дэниэл Пембертон сочинил удивительный саундтрек на стыке джаза и электроники, который так и хочется сравнить со знаменитым саундтреком Майлза Дэвиса к французскому нуару «Лифт на эшафот» Луи Маля. Музыка Пембертона не только, как и в «Лифте на эшафот», подчеркивает беспокойство персонажей, но и является музыкальной рифмой к лихорадочному состоянию, в котором постоянно пребывает разум Лайонела. Мелодии Пембертона — не единственное музыкальное сокровище «Сиротского Бруклина». Эдвард Нортон попросил Тома Йорка из Radiohead написать песню для картины. Кроме того, аранжировку для джазовой версии этой композиции сделал трубач Уинтон Марсалис. Именно в его исполнении она и звучит в сцене, действие которой разворачивается в джазовом клубе, принадлежащем отцу Лоры Роуз.
Благодаря джазу вдруг понимаешь, что особенности персонажа Эдварда Нортона — это не недуг, а талант. Когда во время выступления бэнда в Гарлемском клубе Лайонел начинает непроизвольно подражать инструментам, его речевые импровизации вдруг поднимаются до уровня настоящего искусства. Кроме того, он, лишенный когда-то настоящего дома и родительского тепла, вновь находит понимание и принятие — тех, кого дома могут лишить в любой момент. Такие эпизоды, как сцена в клубе — из тех, что можно запомнить на всю жизнь. Лора приглашает Лайонела на медленный танец, и это вызывает у него чрезвычайное волнение — с его-то проблемами. Но, по-матерински нежно, как в далеком детстве героя, поглаживая его по спине, Лора успокаивает Лайонела. Так «сиротка Бруклин», как называл его Фрэнк Минна, понимает, что не все для него еще потеряно. И речь даже не о банальной любви, а о человеческом тепле, в котором нуждается каждый.
Конечно, точно такими же сиротами, только в социальном смысле, являются все незащищенные слои населения — в фильме речь в первую очередь об афроамериканцах Нью-Йорка (особенно бесправны афроамериканские женщины). В последние годы ситуация в США в этом смысле откатывается далеко в прошлое, так что Нортон не прогадал, еще давно вознамерившись перенести действие романа в 1950-е — так в итоге получилось даже нагляднее. Отчасти герой Алека Болдуина, девелопер Мозес Рэндольф, намекает на Трампа — тем более что Болдуин изображает последнего в скетчах SNL. Но был у этого персонажа и другой реальный прототип — градостроитель середины прошлого века Роберт Мозес. С одной стороны, во многом благодаря ему Нью-Йорк обрел свой современный облик. С другой, силами создавшего целое теневое правительство Мозеса около полумиллиона представителей беднейшего населения города было выселено из своего жилья. Так что Нортон не только рассуждает о безграничной власти и коррупции, но и задается вопросом о том, какую цену город платит за свое преображение, реальное или кем-то выдуманное. Эта проблема, разумеется, актуальна и для России, вспомнить хоть последний пример с драматически закрывавшимся кинотеатром «Соловей»: мнение тысяч его преданных зрителей не было учтено. Остается одно утешение: еще не все места, в которых живет истинная душа города, разрушены. И именно таким местам — пропитанным солнечным светом старым улицам или погруженным в полумрак клубам — и посвящает свою пронзительную элегию Эдвард Нортон.
