Михаил Горевой: «О Голливуде, магии советского кино и новой искренности»

У тебя должно быть постоянное желание творческого зверя. В классной работе, в обучении других, с каждым новым проектом, который тебя питает, именно это и происходит.

А если говорить о том, что я могу дать студентам… Я уже давно натренировал свой организм до того состояния, что совершенно осознанно понимаю: можно реально влиять на свою судьбу. Можно совершенно правильно загадать желание — и оно исполняется. Как это делать, как строить планы, чтобы они сбывались, и как при этом заниматься творчеством…

— Сегодня очень многие зарабатывают в социальных сетях, обучают на всевозможных марафонах, курсах. Недавно я слышала, как кто-то на полном серьезе сказал: «Надо быть современным! По сути: зачем вообще высшее образование, если за два-три месяца с помощью новых технологий можно обучиться профессии?

— Интересно… Это какой профессии он собирается за два месяца научиться? Я бы посоветовал ему попасть к такому стоматологу, например, который два месяца учился. С актерством же тоже так. Многие считают: да чему там учиться? Пришел, сыграл, деньги получил.

Но, дорогие мои товарищи, коллеги, зрители, смотря о каком уровне мастерства мы говорим! Если мы говорим о настоящем актере, не о погремушке, а о великих представителях этой профессии… Вот они были настоящими инженерами душ человеческих. Это про другое.

— Актер в каком-то смысле как психолог. Оба допущены до души человеческой.

— Именно! А что такое душа? Это такой орган в человеке — и он важнее, чем мозг, потому что чувствовать куда важнее, чем думать. Если бы в людях было побольше чувства, побольше любви, а не думания… Уверен, мир был бы гораздо лучше.

— Михаил, мы с друзьями часто признаемся друг другу в том, что сегодня редко какой фильм хочется смотреть дважды, пересматривать до дыр тем более. Что не так с нами или, может, с фильмами?

— Я копну поглубже. Вот есть такая наука — театральное искусство. Нам в стране очень повезло — на излете XIX века и в самом начале XX нам ее подарили. Мы переживали Золотой век театрального искусства. Нам было дано уникальное сакральное знание — театральное, у нас была потрясающая школа. Я вообще свою профессию сравниваю с таким понятием, как массаж души. А что сегодня? Мы просто предаем это знание, эту школу. При этом великое советское кино мы тоже обругали, забыли. Те приемы, ту магию, которую тогда умели использовать, ее больше нет. Мы все хотим, как американцы, французы. Но нет, ребят, у нас было свое и должно быть свое!

И что получается? Я могу переключать каналы — и вдруг раз: старый советский фильм. Есть такие, которые я знаю наизусть — буквально каждый кадр и каждую реплику. Магия какая-то — знаю, миллион раз смотрел, а переключить канал не могу — и все! И снова рыдаешь. Вроде я сильный, здоровый мужчина, но сижу, а слезы текут. И невозможно понять, как создавали эту силу тогда, с такими смешными бюджетами! Умели они нашаманить. А мы не переняли, не научились так.

— Грустно.

— Именно. И еще я скажу. У меня ведь есть уникальный доступ на международный рынок, я много работаю за рубежом, с первым эшелоном актерства и режиссерства. Так вот, первое, о чем меня спрашивают там, так это про театральную школу нашу. Их, моих коллег высочайшей категории, мировых суперзвезд, интересует это знание, они четко знают, что мы им обладаем. Вопрос: что у нас есть сейчас показать им? Чем мы сегодня гордимся?

— Мы все время переходим в разговоре от театра к кино и обратно. Но в отличии от кино, в театре ты выходишь — и вот они сразу эмоции, сразу отдача! У вас тоже так?

— Кино — искусство изобразительное, в кино главный — оператор. Хоть кто мне что говори, а это так. И опять же кино мы снимаем — как пазл собираем. Вот кинул ты на пол пазлы, а потом по кусочкам собираешь. И мы точно так же: сначала у тебя из середины сценочка, потом тебя убьют, потом начало надо снять. В кино ты как бы играешь маленькими кусочками. И ты как актер хорош тогда, когда ты умеешь внутри себя разложить эту дорогу, из этих кусочков собрать образ, чтобы зритель не только поверил тебе, но и доверился, стал сопереживать или ненавидеть. Я обычно злодеев играю, мне ли не знать. (Смеется.) И вот ты считаешь: сколько у тебя как у актера кнопок, чтобы на человека воздействовать? Но главное тут все равно команда. Как собрано все, как подано.

Например, европейский театр — он больше режиссерский, поэтому он зачастую холодный, ты смотришь на меняющиеся картинки — и часто они тебя впечатляют, но в душу не попадают. Не всегда и не во всем, но чаще всего.

Повторюсь, сила актерства — это наша школа, наша сила. Я вот умею это делать, многие дорогие коллеги — умеют, но как дальше это знание передать, если сейчас учат и показывают совсем другое? Во время пандемии я особенно много думал про это, хотя лично у меня времени не так много было, я постоянно работал.

— То есть на вас пандемия особенно не повлияла?

— Думаю, повлияла она на всех, мы просто пока до конца не понимаем, как. Я живу на свете 56 лет, разъезжаю по разным странам — и никогда в жизни ничего подобного даже представить себе не мог. Но я уже говорил: я везунчик. Когда всех засадили по домам, и все думали, что же делать, я работал за рубежом, у меня было несколько кинопроектов с французами, с американцами. Было интересно наблюдать, как их махина с огромными бюджетами справляется с непредвиденными ситуациями. Они могут себе позволить — они снимают для digital-платформ, даже не для кинотеатров.

— Про digital-платформы глобальная история. И вопрос тогда: что будет с прокатом, с фестивалями?

— Думаю, у нас на Москву останется штук 10 кинотеатров, не больше. Все развивается стремительно, все уже по-другому. Зачем собирать фестивали, если нет кинотеатров, почти нет проката? В нашей профессии точно наступают другие времена. Снова надо искать место под солнцем, чувствовать, куда ветер дует. Нужны какие-то другие форматы, интересные современному зрителю, но хорошо сыгранные, качественно созданные.

— Например?

— Я люблю пробовать новое, искать, экспериментировать. Недавно я попробовал себя в совершенно новом формате. Случайно узнал и решил попробовать, потому что это было не просто кино, как мы с вами привыкли, а как раз свежая струя. Представьте себе, если, к примеру, стюардессе, электрику, бизнесмену вдруг представляется шанс сыграть в кино, записать песню или поделиться своей настоящей жизненной историей, по которой снимут фильм (речь идет о кинопроекте «Настоящие Истории», представленном брендом IQOS для своих совершеннолетних пользователей. — Прим. ред.). Это ли не мечта? В результате получился киноальманах. Я снялся в одной из таких историй и сразу понял: вот он, новый формат, который может добраться до души.

Потому что это трогает, потому что это… настоящее. Почти как в театре: ты видишь плачущих людей, которые над вымыслом слезами обольются, слезами очистительными. И слезы могут быть не обязательно трагическими, могут быть слезы от смеха, слезы счастья. Почему этот проект особенно меня задел — потому что и я сам, и зритель получают такой же фидбек, энергию, как в театре.

— Почти как в соцсетях. Выложи видео — и вдруг проснешься знаменитым.

— Даже не в знаменитости дело. А в том, что такие форматы помогают людям либо просто прочувствовать чью-то историю из жизни, либо учат ей сопереживать. Либо, что самое главное, попробовать понять собственное предназначение.

— А как рано вы сами поняли собственное предназначение?

— В 14 лет. Судьба готовила мне «сапоги», отец мой — военный, мама — инженер, ни о каком актерстве речи не было, и вообще неоткуда этому было взяться. Итак, восьмой класс советской школы, и я должен дальше идти в военное училище. И вдруг я получаю травму на спортивных состязаниях, несовместимую с военной карьерой. Почти сразу после того как я выписался из больницы, мама покупает мне билет в театр, я иду туда один. И просто мгновенно получаю эту «инфекцию». После этого спектакля я начал ходить в другие театры. Иногда, когда мне говорили, что билеты проданы, я пролезал через крышу, через подвал, через канализацию, было и такое. По пятнадцать раз мог посмотреть один и тот же спектакль. Вот тогда я понял: это и есть моя жизнь.