В «Гоголь-центре» состоялась премьера спектакля Филиппа Григорьяна «Маяковский. Трагедия», завершающего цикл «Звезда», посвященный поэтам Серебряного века.
Фото: Ира Полярная
Григорьян, один из самых оригинальных театральных режиссеров поколения 30—40-летних, создал спектакль на основе раннего футуристического текста 1913 года «Владимир Маяковский. Трагедия», который не ставился более ста лет.
В 1913 году Маяковскому 20 лет, вышел его первый поэтический сборник «Я», он молод, его биография еще не написана, он еще не знает, что ему предстоит войти в историю и в учебники, стать главным пролетарским поэтом, в честь которого называют улицы. Но что он знает наверняка, так это то, что поэзия — его миссия.
В это же время Маяковский пробует себя в драматургии, сочиняя трагедию, которую и выбрал для постановки Филипп Григорьян и о которой в свое время очень точно написал Борис Пастернак: «Искусство называлось трагедией. <…> Трагедия называлась „Владимир Маяковский“. Заглавье скрывало гениально простое открытье, что поэт не автор, но — предмет лирики, обращающейся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья».
Филипп Григорьян (в центре) на репетиции с артистами «Гоголь-центра»
Театр для Маяковского был еще одним полем «великой ломки» «во всех областях красоты во имя искусства будущего — искусства футуристов», о чем молодой поэт заявлял все в том же 1913-м в манифесте, опубликованном в «Кине-журнале».
Собственно, спектакль Григорьяна эстетически связывает будущее, которое представлял Маяковский и в котором мы сегодня живем, с настоящим молодого поэта-футуриста.
Висцеральные образы трагедии Маяковского обрели в постановке завораживающую материальность — порой фантасмагоричную, порой макабрическую. Поэзия невозможна без крови, пота и слез, без обнажения, без добровольной жертвы, которую, скорее всего, мало кто поймет и оценит. И главный герой трагедии об этом знает:
Вам ли понять,
почему я,
спокойный,
насмешек грозою
душу на блюде несу
к обеду идущих лет.
Никита Кукушкин
Эта «душа на блюде» — центральный образ спектакля, который последовательно проявляется на сцене в нескольких инкарнациях. В прологе — в виде маленького мальчика под завалом на стройке, которого взрослые, кто назидательно, кто истерически, стращают: что такое хорошо и что такое плохо. В искусстве эти категории не работают, здесь нет места обыденности и нормам, а есть только харизма и воля творца — поэта. Он заслужил это звание тем, что способен видеть вещи во всей их незалакированной, отталкивающей сути, превращая в поэзию даже вывернутые наружу кишки и сочащиеся кровью раны.
В следующем за прологом первом акте текст трагедии звучит из уст Духа (Никита Кукушкин). Он исполняет его, сидя в одиночестве посреди сцены, а его лицо проецируется на большой видеоэкран, где оно с помощью анимации то и дело трансформируется в лица тех или иных персонажей трагедии: Человека без уха, Человека с растянутым лицом, Человека без глаза и ноги и прочих. Дух произносит слова речитативом, без надрыва, но во всем его облике ощущается предельная напряженность, концентрация эмоций атомной силы.
Второй акт полностью построен на хореографии — необыкновенно красивое зрелище в постановке Анны Абалихиной, стилизованное под театр теней. Возможно, это сон поэта или тени прошлого, которые все с того же экрана над сценой наблюдает Архитектор, проектирующий памятник Маяковскому (Максим Виторган).
Третий акт разворачивается в клинике, где персонажи стоят в очереди на прием, которого они никогда не дождутся: электронное табло светится не внушающим надежды «ожидайте». Поэт, которого здесь исполняет Максим Виторган, оказывается в пространстве собственных образов, воплощаемых артистами «Гоголь-центра». Искореженные тела, оторванные от тела конечности, «кривой идиотик», исторгнутый то ли телом женщины, то ли «брюхом» города, — происходящее предельно физиологично и осязаемо, как в каком-нибудь классическом хорроре вроде «Кошмара на улице Вязов». И, так же как в фильме ужасов, в этом есть своя жуткая привлекательность. Гипертрофированная физиологичность этих сцен являет собой метафору не столько даже боли творческого процесса, сколько отношений между словом, порождаемым им образом и сознанием.
Александр Горчилин
Максим Виторган
Филипп Григорьян, который также выступает в спектакле в качестве художника-постановщика (костюмы создала Галя Солодовникова), нашел в тексте, долгое время считавшемся несценичным, богатый театральный потенциал, во многом благодаря новым технологиям работы со звуком и видео. Но технологии здесь — именно инструмент, которым режиссер пользуется мастерски, не позволяя спектаклю превратиться в шоу. Григорьяну удалось создать на сцене мощный визуальный образ поэзии Маяковского, задав планку для многих последующих постановок.
Детали
Ближайшие спектакли — 21 и 22 февраля
«Гоголь-центр», ул. Казакова, 8
