Чаще всего интервью со звездами кино, режиссерами и продюсерами берут для СМИ журналисты или критики, которые могут блестяще говорить о предмете и разбираться в нем, но те, кто работает непосредственно в индустрии, знают большее количество деталей и подводных камней.
Фото: Ян Кооманс
Продюсер проекта: Аниса Ашику
Прическа: салон красоты Sakurami
Make-up: Кашина Камилла
Стиль: Ирэн Дужий
Благодарим Lotte Hotel Moscow и ресторан OVO by Carlo Cracco
за помощь в организации съемки
Поэтому для интервью и репортажей в нашей рубрике «КиноБизнес изнутри» мы пригласили в качестве ведущей Ренату Пиотровски — профессионала индустрии. Сегодня ее собеседник — актриса театра и кино Елизавета Боярская.
Вам всего 32
Мне иногда говорят: «Вам всего 32 года, а у вас уже 65 работ в кино». Хочется ответить: «Знаете, ребята, это все, конечно, хорошо, но посмотреть из всех моих ролей по-хорошему стоит только десяточку. А остальные можно и не смотреть». Я не считаю, что это повод для гордости: когда ты молод, ты хватаешься за все, что тебе предлагают, — только бы сниматься, сниматься, сниматься.
Камзол и блуза, Louis Vuitton
Актерская профессия — это пахота
Многим кажется, что актерская профессия — это сплошной гламур и красные дорожки, но это глубокое заблуждение. В моей жизни львиную долю времени занимает театр, а там слова «гламур» не знают: оно какое-то иностранное, его никто никогда не употреблял. Для меня актерская профессия — это пахота. Серьезная, очень сложная профессия, которая изматывает физически, морально, эмоционально. И выхолащивает, и невероятно обогащает, и погружает в бездны размышлений. Ты раз за разом обнаруживаешь в себе неожиданные мысли и качества — и видишь их в партнерах, в литературе, в философии, в вере. Актерство, по сути, самокопание, осмысление и жизни, и человеческого существования, и взаимоотношений. Мне очень комфортно существовать в таком постоянном поиске.
Из меня вынули все
На время съемок меня фактически отпустили из театра: я была занята там минимально. В результате мне удалось совершить глубочайшее погружение в роман, в Толстого, во взаимоотношения Анны, Вронского, Каренина. Сложно сказать, потеряла я себя на тот момент или нет. Мы с Максом очень много времени проводили на репетициях, но все равно я успевала переключаться. Тем не менее, я понимаю, что меня поглотила эта роль, на нее было потрачено столько сил, переживаний, раздумий. Когда в конце июня у нас закончились съемки, я чувствовала себя абсолютно выхолощенной. У меня было ощущение, что из меня вынули все: жилы, кровь, душу, мысли, мозг. Мне было просто нечем дышать — как рыбе на берегу, и хотелось, чтобы меня срочно кинули в какое-то водное пространство, чтобы снова ожить.
Роль-подарок
Конечно, я готовилась: знала роман досконально! Читала лекции Набокова о романе, дневники писателя. Есть одна фотография, которую я очень люблю. Меня кто-то поймал в перерыве между дублями, когда я перечитывала в книге сцену родов: мы ее как раз снимали. Я завела ролевую тетрадь, куда копировала эпизоды из сценария и сравнивала их с эпизодами внутри романа, выписывала все точные ремарки, которые мне были нужны. В сценарии же не пишется: «Она подошла к нему и подумала то-то и то-то…» Там только реплики, а я делала себе подсказки: какие чувства в этот момент испытывала Анна, как она себя вела. У меня был и график роли: нужно было понимать, где происходят эмоциональные подъемы, где — спады, где — соединения. Каренина — роль-подарок: она позволила прикоснуться к колоссальной палитре проявлений — от легкости, наивности и очарования до неистовости и демонизма.
Разрушающая сила
Не как исполнительница этой роли, а просто как Лиза Боярская я считаю, что Анна Каренина — женщина, обладавшая колоссальным характером. Умная, мощная, сильная энергетически. Ее слишком много, она больше Вронского. Если сравнивать масштабы их личностей, то Вронский рядом с ней просто маленький человечек, лилипутик. В итоге, испытав эту страсть, она сама с собой не совладала. У меня, кстати, всегда возникали вопросы к интерпретациям. Почему всем кажется, что в конце пути Анна жертва? Что никто ее не любил, не понимал, все общество против нее и она, несчастная, бросилась под поезд? Это не так! Мне всегда казалось, что Анна и есть главная центробежная, разрушающая сила истории.
Платье, Christian Siriano;
туфли, Pierre Hardy (Boutique 7)
Актерский кайф в трениках на кухне
Мы с Максимом, к счастью, очень похожи в том, что касается подхода к работе. Как он готовится к роли, сколько тратит сил: все время ходит чему-то учиться, читает специальные книги! Разумеется, каждый из нас работал над своим персонажем отдельно, но мы сидели со сценарием и вместе — и до съемок, и после, и дома, выстраивали линию взаимоотношений героев. Это был совершенно упоительный процесс! Мы до исступления проигрывали какие-то сцены, репетировали — настоящий актерский кайф, который к тому же можно было пережить, сидя в трениках на кухне. Мне кажется, Карен Георгиевич иногда даже видел, что мы приходили на площадку с выполненной домашней работой. Когда ты видишь, что рядом с тобой сильный, крутой партнер, который очень многое тебе дает и с которым у вас есть какая-то общая идея, — то, что вы сочинили и сыграли как по нотам, это очень здорово.
На площадке может случиться все на свете
Плюс брака с актером для меня заключается в абсолютном понимании. Вряд ли я когда-нибудь услышу от Максима вопрос: «Ты где была? Почему так поздно пришла?» Мы понимаем обстоятельства профессии. Даже если мы построили какие-то планы на вечер, а Максим вдруг говорит, что ему придется задержаться, я, может быть, расстроюсь, но никогда не буду обижаться. Потому что прекрасно знаю, что такое съемочный процесс: на площадке может случиться все на свете.
Еще меня часто спрашивают: «Вот у Максима такая партнерша! Не ревнуешь?» А чего мне ревновать-то? У меня тоже много партнеров, но это наша работа. Мы должны сделать так, чтобы люди поверили, что между нами есть чувства. Поэтому в кадре мы по-настоящему целуемся, искренне и с любовью друг на друга смотрим. Но, конечно, есть и минусы: графики часто не совпадают. Я уже не говорю о том, что Максим работает в Москве, а я — в Петербурге, и мотаюсь туда-сюда как сумасшедшая. Периодически даже забываю, в какую сторону еду на поезде. Но мы с самого начала знали, что это — неминуемо: к моменту нашего знакомства Максим уже был москвичом, а у меня и мысли нет о том, чтобы оставить родной МДТ — наверное, самое главное и самое лучшее, что случилось в моей творческой жизни.
Хвост, который нужно отрезать
Один раз со мной случилась в театре ситуация, когда я пришла к премьере, совершенно не зная, что играть, еще не «выносив» роль. Так было с «Гамлетом», за которого в прошлом году Данила Козловский получил «Золотую маску». Я там играю Офелию — точнее кусочки из ее роли. Честно скажу, когда я вышла на премьеру, я вообще не понимала, что в этом спектакле делаю. Мне казалось, что я какой-то атавизм — хвост, который нужно отрезать, потому что он давно никому не нужен. Видимо, уже от отчаяния меня в один прекрасный момент прорвало, и я добрела до каких-то смыслов, а потом уже полюбила, наконец, этот спектакль.
Снимать по-русски
Мне кажется, за последние десять лет наша киноиндустрия достаточно сильно шагнула вперед. Но, конечно, у нас все равно остается эта манера «снимать по-русски». Мы можем схватить ручную камеру и быстро доснять сцену — и сделать это неожиданно очень здорово. В Америке тебе скажут: «Окей, мы не успели, давайте перенесем съемки на следующий день». А мы так не можем. У нас нет то денег, то времени. В этом году на НТВ выйдет проект «Ворона», в котором я снималась. Современный детектив: его делал продюсерский центр Валерия Петровича Тодоровского по замечательному сценарию Ольги Ангеловой и Евгения Сосницкого, они же были режиссерами фильма. Весь съемочный процесс был прекрасным, но под конец съемки пришлось уплотнять, и однажды у меня была смена, которая длилась 21 час. В тот день я приехала с вокзала, и мне как назло что-то попало в глаз. Ни разу за 32 года не попадало, а тут какая-то соринка — и все, у меня «течет» глаз, я не могу смотреть, на дубль пытаюсь не моргать. При этом надо еще что-то играть. В обед меня везут в травмпункт, вынимают из глаза какую-то фигню, и в результате самую важную эмоциональную сцену мы начинаем снимать в десять вечера. Я говорю: «Я не могу больше!» А играть надо — хоть разорвись. Знаете, что в итоге сработало? Я просто разрыдалась от обиды и усталости, а моя героиня — натура эмоциональная, и это отлично вписалось в ее образ. Правда, на этом смена не закончилась. Мы переехали на другой объект и сняли еще две сцены. А что делать, другого выхода не было. Мне казалось, что после такого режима я смогу только лежать. Так и было, кстати: когда я через день после окончания съемок пришла на репетицию, Лев Абрамович Додин мне впервые сказал: «Лиза, а может, вы пойдете домой?» Я потом думала: господи, что же такое было у меня с лицом?! Но знаете, ничего, через десять дней я уже соскучилась и жалела, что съемки закончились. Я с большой любовью вспоминаю нашу совместную работу, я искренне полюбила свою героиню и очень благодарна своим талантливым партнерам и, конечно, прекрасным молодым режиссерам.
Цветаева и Пастернак — отдельные планеты
Сейчас мы репетируем в театре «Братьев Карамазовых»: премьера, я думаю, будет уже в следующем году. Там бездна глубочайших тем внутри заложена, и, чем больше вчитываешься, тем больше их обнаруживаешь. Это книга, которую мы медленно постигаем, внедряемся в нее, бурим, сверлим. Так что «Карамазовы» — мое основное поле деятельности на ближайшее время: если появится какое-то интересное предложение — почему бы и нет, но сильно отвлекаться у меня вряд ли получится. Впрочем, параллельно я работаю над поэтическим спектаклем вместе с Анатолием Белым и Алексеем Морозовым. Этот спектакль — самостоятельная единица, и мы сможем с ним много путешествовать. В нем будут Цветаева и Пастернак. Я вообще безумно люблю поэзию, а Цветаева и Пастернак — просто какие-то отдельные планеты. Осознать глубину и величину их личностей сложно, но очень интересно!
Я не люблю вычурные вещи
Есть команда, которая меня всегда собирает, когда дело доходит до прически и визажа: Наташа Коваленкова и Валя Крутоголовова из салона «Берсень». А вот с нарядами — сложнее, поэтому я почти никуда не хожу. Для меня это мука — придумать, собрать, найти. С другой стороны, есть какие-то премьеры и премии, которые нельзя пропустить, но, скажем, на последнего «Золотого орла» я нашла платье за один день: мне в последний момент помогли Boutique № 7. Я не люблю вычурные вещи — мне в них очень сложно. Мне больше по душе что-то аскетичное и классическое. У меня есть вкус, но скорее художественный, я вижу, когда что-то красиво смотрится на другом, но когда я надеваю что-то на себя, то часто не могу до конца понять, что мне идет, а что нет.
Я люблю красивых женщин
Мой идеал красоты — Брук Шилдс той поры, когда она играла в фильме «Голубая лагуна»: брюнетка с большущими бровями — красивая до невозможности. Я люблю весь Голливуд 50-х: мне очень нравится это время, стиль. Меня вообще привлекает красота в кино. Я люблю острые, правдивые социальные картины, как, например, «Аритмия», это очень круто. Но также я очень люблю в искусстве красоту и считаю, что она может быть не менее содержательна, чем голая правда. Это совершенно очевидно, когда мы смотрим картины Висконти или Феллини. Я люблю красивых женщин, красивых мужчин, красивые интерьеры, природу, красоту во всем. В кино мне интересно следить за тем, во что одет артист, какой формы его пиджак, какие вещи стоят у него на столе. Ведь все это — тоже часть художественного замысла.
Инфузория-туфелька
«Инстаграм* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)» я пользуюсь по мере необходимости и не знаю толком ни одного из модных блогеров. Меня эта индустрия не привлекает. Мне кажется, со временем соцсети обесценятся до нуля, и люди почувствуют потребность в культурном насыщении, в осознанности и наполненности. Сейчас, например, очень моден спорт. Весь «Инстаграм* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)» — в голых женщинах, которые рассказывают, как похудеть и накачать себе попу и пресс. Как будто ничто другое никого больше не интересует. Значит, люди почувствовали в этом потребность. Так, может быть, в какой-то момент станет модно быть начитанным и смотреть хорошее кино?
Мне кажется, мы должны к этому прийти, несмотря на то что дети уже с пяти лет сидят в телефонах и потребляют оттуда крошечными кусочками информацию, которая совершенно не откладывается в мозгу. Конечно, мы живем в другое время, и не исключено, что скоро все учебники будут в айпадах, но детям, на мой взгляд, стоит прививать другие ценности. И самим не привыкать к поверхностности, хотя с ней, конечно, проще: ты не тратишь ни физических, ни моральных сил. Но, не размышляя над жизнью каждый день, ты пускаешь эволюцию вспять и возвращаешься к состоянию инфузории-туфельки.
Отпуск — на диване
Я так завидую людям, которые говорят: «Мы были в таком месте, там никого не было. Потом мы взяли машину и поехали туда-то». У меня все заканчивается тем, что я звоню туроператору и еду в Турцию в отель, где все включено. Возможно, дело в том, что я не очень умею пользоваться гаджетами — искать, бронировать. Мне нужно, чтобы кто-то все организовал. Если же планировать путешествие заранее, то Азия — точно не мое направление. Я все-таки люблю Европу — Италию, юг Франции. А вообще мое главное место отдыха — продавленный диван на веранде нашей дачи.
Давайте, девчонки!
Мой остеопат открыл для меня волшебную вещь — ортопедический воротник. Я без него теперь вообще не могу летать. В нем очень удобно спать: нет никакого давления, и можно отрубиться в любом положении. Так что это мой must-have. А еще — какая-нибудь книга и наушники. Помню, как-то раз я летела рядом с одной женщиной. Я не была с ней знакома, но весь полет смотрела на нее. Она то чем-то мазалась, то пшикалась, то увлажняла руки кремом, то пила воду, то принимала какое-то лекарство, то разминалась. Я сидела и думала: да у нее весь полет пройдет — а она и не заметит. И мне тоже захотелось попробовать. Так получилось, что у нас подряд шли гастроли в Китае и в Японии. Перелеты были очень длинными, и я заранее подружкам сказала: «Давайте, девчонки, обстоятельно отнесемся к своему здоровью в полете». Мы выпили какие-то таблетки для разжижения крови, чтобы не отекать, намазались кремом для рук, а ближе к посадке уже сидели в одноразовых масках. Возможно, это все принесло какую-то пользу, но главное, что мы от души посмеялись.
Что с тобой?
Помню, после того как я в течение полутора лет только тем и занималась, что играла в театре и сидела с сыном Андреем, один мой знакомый психолог спросил: «Что с тобой? Ты какая-то не такая. Ты хоть иногда отдыхаешь? Ходишь на спорт, на массаж?» Тогда я ответила: «А зачем?» Но потом поняла, что, если я буду злой, нервной, никому от этого не станет лучше. И решила, что обязательно нужно тратить время и на себя тоже — хотя бы чуть-чуть.
Ребенка нужно любить и баловать
Я с самого рождения чувствовала, что родители мной гордятся. Я еще говорить не умела, а они уже думали, что я — лучшее существо на земле. Мне кажется, что в хорошей, правильной семье такое, может быть, даже чрезмерное восхищение ребенком и любовь к нему все равно не могут его избаловать. Это скорее дает ему ощущение тыла, уверенности в себе. Мне вообще кажется, что у культурных, порядочных людей вряд ли вырастет совсем уж шалтай-болтай. В жизни, конечно, разное бывает, но я считаю, что ребенка нужно любить и баловать, чтобы он это чувствовал и впитывал. Чем больше будет в тебе любви и добра, тем ты потом будешь больше хотеть этим делиться. Потому что, когда ты весь сочишься любовью, которой тебе с лихвой дали в детстве, тебе не жалко ее отдавать.
