Благотворительный фонд «Детские сердца» оказывает помощь детям с врожденными заболеваниями сердца. Мы поговорили с его руководителем Катей Бермант о «душевной гигиене», взаимодействии с властью и скрытых в каждом из нас супергеройских способностях.
Говорить о благотворительности всегда сложно.
А в нашей стране — еще и не принято. По многим причинам: и из-за нечистоплотности иных «благотворителей», и из-за принципа «благотворительность должна быть молчаливой».
Сама Катя считает, что во многом это связано с тем, что для большинства сограждан благотворительность лежит в одной плоскости с религией, а это совершенно не так: «Религия — это милостыня, то есть бессистемные действия, унижающие человека. Благотворительность же — это системная работа по целенаправленному улучшению состояния групп населения. Я абсолютно убеждена, что благотворительность — занятие исключительно светское. Религия накладывает ограничения, а я не люблю любую сегрегацию. Более того, религия предполагает подчиненное и необязательное место женщины, в то время как благотворительность в нашей стране делается практически только женщинами — мужчин, к сожалению, можно пересчитать по пальцам одной руки».
В этом году фонд «Детские сердца» отмечает свой 15-й День рождения. За этот период было сделано многое: собраны колоссальные деньги, спасено более 2600 детей. А началось все… с простого письма. Которое 15 лет назад написала мама маленькой девочки Кати Кацаповой, отчаянно боявшаяся за жизнь своего ребенка. «В то время я работала дизайнером в одном известном бизнес-еженедельнике. И поскольку основной пик работы приходился на вторую половину недели, в понедельник и вторник у меня было свободное время, которое я тратила на какие-то сборы, на тот момент — исключительно по собственной инициативе. И вот однажды на мое имя пришло письмо — папа зачитал его мне по телефону. И нас всех буквально затрясло. Мы нашли необходимые деньги — почти 5000 долларов. Катя из-под Нижнего Новгорода была прооперирована. У нее был тяжелый „сочетанный“ порок. Операция прошла успешно. Девочке было тогда пять лет — до операции она так плохо себя чувствовала, что не могла подняться на пятый этаж хрущевки, где они жили, — у нее была одышка, слабость. Сразу после операции, когда все было исправлено и болезнь побеждена, мы подарили ей велосипед — и представляете, она на нем гоняла. Это было абсолютно чистое, кристальное ощущение победы, эйфории. Это было такое счастье!»
За девочкой Катей появилась еще одна, потом третья… Так и возник фонд «Детские сердца», оказывающий адресную помощь детям с врожденными пороками сердца. Его основатели абсолютно убеждены — маленькие дети не должны умирать от излечимых болезней и от безденежья взрослых. За минувшие годы фонд, изначально состоявший всего из двух человек, вырос во влиятельную организацию в своей сфере — но в масштабах страны этого все равно мало. Одна из проблем — отсутствие рупора, через который можно рассказать о себе миллионам: «Самый простой способ привлечения большой аудитории — sms-сбор посредством телеканалов: во-первых, в этом случае речь идет о небольших пожертвованиях, во-вторых — авторитет канала как бы гарантирует чистоту и прозрачность. Если же такого ресурса как телевизор в вашем распоряжении нет, ситуация усложняется — нашим людям очень сложно на что-то решиться. Я часто слышу: благотворительные фонды закрыты от посторонних. Это не так — мы открыты и готовы к общению. Другой вопрос — у нас нет каналов коммуникации, нет рупора, поэтому кажется, будто мы какая-то секта. Журналистам мы не интересны — им нужны горячие темы, сенсации. А у нас что? Жил-жил, заболел. Это невероятно банально, и все эти истории — одинаковые. Всплеск интереса обеспечивают, разве что, звезды. Но таких, кто „живет“ благотворительностью, очень немного: Чулпан Хаматова с Диной Корзун, Константин Хабенский, Наталья Водянова…»
Став директором благотворительного фонда, Кате пришлось учиться всему с нуля — деятельность была новой не только для нее, но для страны в целом: «Что такое директор фонда? Да кто ж это знает! Этому нигде не учат, все приходится узнавать самой. Я потихоньку научилась тому, что сейчас называется фандрайзингом, пиаром — мы ведь по сути продаем уникальный товар. Мы продаем человеку самоуважение, ощущение что ты не зря прожил день (или жизнь), что ты — Дед Мороз и Бэтмен в одном флаконе. Продаем не очень осязаемую, но крайне важную вещь, которую никто, кроме нас, предложить не может. Продаем дорого, потому что это товар luxury — есть даже зарубежное исследование, согласно которому яхты, бриллианты, дорогие лошади, предметы искусства и благотворительность не подвержены стагнации».
Благотворительность в России обретает разные формы — и Катя занимается не только помощью детям, но также адресной поддержкой взрослых с тяжелыми заболеваниями и стариков — самых социально незащищенных слоев населения. Не могу не спросить про распространенное мнение, будто детям в детских домах не хватает еды, одежды, игрушек: «Не надо покупать подарки детям в детские дома — для них это просто вредно. Поверьте, у них всего достаточно — уже и в провинции тоже, а уж вокруг Москвы и подавно! Средний „домашний“ ребенок получает 2-3 подарка в Новый год, ребенок в детском доме — 10-12 подарков. Эти подарки, как и все их содержание в учреждении, растит людей-манипуляторов, которые твердо знают, что им все должны, людей, не способных строить отношения, чему-то радоваться по-настоящему, кроме материальных вещей. Большинство этих подарков продаются на ближайших же рынках, и они на эти деньги покупают то, что им действительно нужно — алкоголь и сигареты. Эти подарки деструктивны до безобразия. В то время как, например, подарки в дома престарелых действительно нужны, поскольку эти люди реально брошены, и маленькие сувенирчики, разная мелочевка — их единственная возможность приобщиться к теплу человеческих взаимоотношений».
Касаемся неприятной темы — неизбежных неудач, которые случаются на любом, даже самом светлом пути, а в случае с благотворительным фондом оборачиваются смертями, потерями. Как сохранить себя, не потеряться в пучине чужой боли, страха, отчаяния? «По большей части наша работа — не кошмар, не ужас, не негатив. У нас довольно удачный род деятельности. В стране хорошая кардиология — точнее, не в стране, а нескольких крупных центрах, но этого, в общем, достаточно. По нашей сфере очень низкая летальность. Врожденный порок — это такое механическое повреждение, которое чинится, как машинка. И в общем, как правило, все хорошо. Дети недолго лежат в больнице, стоит это не очень дорого, и мы с этим справляемся. Ужас-ужас, конечно, тоже бывает, но редко. Я хорошо помню, когда умерла наша первая девочка… Я не знала, как с этим справиться. Казалось, мы успели, деньги нашли — и… не получилось. Но в основном наша работа — это победа: победа над обстоятельствами, над этой бедностью, нищетой, над болезнью. То есть у нас, в принципе, довольно триумфальный марш. Можно сказать, повезло (улыбается)».
На сегодняшний день у фонда «Детские сердца» нет «якорных» спонсоров — финансирование осуществляется за счет регулярных сборов небольших сумм пожертвований: например, благодаря рекуррентным платежам в размере от 100 до 500 рублей, а также поддержке давних друзей. Развитие социальных сетей помогает процессу — как минимум, в распространении информации и поиске «нужных» людей, идет ли речь о каком-то узком специалисте или, скажем, представителе клиники. Среди инновационных инициатив, предложенных Катей, — создание благотворительного собрания «Все вместе», в который на сегодняшний день входит 47 фондов, базирующихся в Москве, а также запуск charity shop «Лавка радостей», где посетители обменивают понравившиеся вещи на пожертвования («Недавно принесли головной убор североамериканских индейцев — развернулась настоящая драка! Наш ассортимент интересен тем, что он абсолютно внезапен — самовары, садовые гномы и тут же — брендовая одежда неходовых размеров»).
К формату светской благотворительности Катя относится настороженно — просто потому, что умеет сводить «дебет с кредитом»: «Страна наша, бедняжечка, отстает в развитии от цивилизованного мира лет на сто. Период советской власти, можно сказать, — потерянный для развития социальных институтов и собственно общества. Сейчас мы пытаемся наверстать. То, что считается традицией, скажем, в Великобритании, для нас — экстремальный опыт. Усыновление детей с особенностями развития в Америке — норма, у нас — героизм. При этом очень часто считают, что такие поступки совершаются не бескорыстно — мол, родителям деньги будут платить. Деньги?! Копейки! Я очень люблю английскую монаршую семью и восхищаюсь, как легко и органично они участвуют в благотворительной агитации. На свадьбе Кейт и Уилльяма большая часть гостей представляла те или иные организации и фонды, а все подарки были переданы на благотворительные нужды. Принц Гарри, попечительствующий фонд помощи бездомным, сам ночевал под мостом. Да, с охраной, да, в спальном мешке, но он на личном опыте прочувствовал, что испытывают люди, оказавшиеся без крыши над головой. Он сделал этот жест, показал обществу, что, хотя эти люди плохо выглядят и еще хуже пахнут, они — люди, и достойны жалости, сочувствия и, главное, окультуривания. Бродяжничество — это психиатрический диагноз, и вернуть такого человека в социум практически невозможно, но его можно обмыть, накормить теплым супом, одеть, пролечить — ну, хотя бы для того, чтобы он не распространял туберкулез среди ваших же детей. Возвращаясь к вопросу — все эти светские мероприятия, безусловно, нужны, но они должны быть сделаны искренне, с душой. Настоящие филантропические мероприятия делаются бесплатно, и все собранные деньги — это чистый сгусток доброты, который можно пощупать и потом раздать нуждающимся».
Несмотря на оптимизм, в словах Кати часто слышится боль — за государство, систему, за отсутствие нормальных медицинских институтов, настроенных на то, чтобы помочь человеку: «Обычно благотворительный фонд создается на фоне какой-то личной беды — у меня ничего такого не было, мне повезло. Для того, чтобы эту невероятную боль и беду изжить, нужно продолжать помогать другим. Многие мамы, которые организовали подобные фонды, так долго жили в больницах, что уже не могли адаптироваться к нормальной жизни — это как посттравматический синдром. Они с войны вернуться не смогли. Но эта боль канализировалась в правильное русло, и теперь они спасают окружающих. Они уже все знают — все эти минные поля для них понятны и изведаны, и они могут провести по ним за руку других. Когда человек сталкивается с какой-то экстремальной бедой, он теряет всякую способность мыслить. Мамы и папы полностью потеряны, и вот тут как раз нужны люди, которые владеют информацией, которые знают, что нужно сделать в данный момент. Наша медицина устроена таким сложным образом, что в принципе никто не заинтересован тебя спасать, если ты не будешь суетиться сам. Нет системы, которая, когда пациент получает диагноз, ведет его к выздоровлению. Во всем цивилизованном мире, даже в Индии, это есть. Человеку, получившему диагноз или предполагающему, что он у него есть, нужно найти не просто больницу (нет специалистов, нет оборудования, лекарств, элементарного желания!), а найти того самого врача и человека, который создал хорошее отделение, и про него говорят, что он сможет помочь. В России на сегодняшний день таких людей мало. Ну очень мало! Спасение можно искать только в крупных городах, и в этих крупных городах еще нужно попасть в ту самую больницу. Я ежедневно получаю по 5-6 непрофильных писем. Потому что просто попасть к специалисту не-воз-мож-но. Все только по звонкам, знакомствам, через связи. В России лучше не болеть. Ценность человеческой жизни здесь равна практически нулю. К сожалению, до сих пор бытует мнение, особенно в среде медицинских работников, что пациенты — это контингент, материал, что угодно, только не живые люди».
Другая проблема, с которой сталкиваются абсолютно все работники этой сферы, — нечистоплотные организации, жулики и спекулянты, использующие благотворительность как способ самообогащения. Рабочих схем — несколько: «Что такое жульничество в благотворительности? Зеркальный сайт — человек делает точно такой же сайт и просто меняет реквизиты. Много на этом не заработаешь, но на хлеб с маслом хватает. Есть фонды бессмысленные — тут речь скорее о непрофессионализме. Есть несколько одиозных фондов, про которые все знают, что они жулики, но сделать ничего не могут. Сейчас, к сожалению, мошенники очень активизировались, потому что все поняли, что благотворительность действительно существует и это — реальные деньги. Люди со стеклянными ящиками на перекрестках и в парках — все жулики. Бороться с ними практически невозможно, есть только один город, который их победил — это Пермь. Там благотворительные организации объединились, достали милицию, и милиция начала гонять „детей лейтенанта Шмидта“. Приличные фонды не занимаются сбором на улицах. Исключение — „Фонд защиты дикой природы“ (WWF) и „Деревни SOS“, которые проводят агитацию в жилых домах и обзванивают квартиры. Но они никогда не берут „живые“ деньги — просят только ваши данные, а активировать оплату можно через сайт либо после телефонного звонка организации».
Завершая беседу, спрашиваю — как привить своим детям то, что сама Катя называет «гигиеной души»: желание безвозмездно (то есть даром!) помогать тем, кто действительно нуждается? «Наша сфера удивительна тем, что, забирая все, она отдает вдвойне. И поскольку вся моя жизнь посвящена благотворительной деятельности, дети являются ее непосредственными участниками — 8-летняя дочь Муся, например, раз в полгода собирает игрушки, чтобы передать их в детский дом. Я абсолютно убеждена: воспитать ничего ни в ком нельзя — должен быть нормальный разговорный фон. Мы просто живем вместе и не отделяем свою жизнь от их».
