В Перми проходит одно из главных театральных событий года — Дягилевский фестиваль, открывшийся драматической ораторией «Жанна на костре» в постановке одного из самых радикальных режиссеров современности Ромео Кастеллуччи. Спектакль являет собой копродукцию Пермского театра оперы и балета, Лионской национальной оперы (Франция), бельгийского Театра ла Монне и Театра Базеля.
Фото: Антон Завьялов и Марина Дмитриева
Posta-Magazine побывал на спектакле
по приглашению «Арарат», традиционно поддерживающего самые значимые театральные события сезона и не первый год выступающего партнером фестиваля.
Жанна д’Арк — персонаж столь же реальный, сколь и мифический: национальная героиня, освободившая Францию от английского господства во время Столетней войны, она была сожжена на костре как еретичка и вероотступница, затем реабилитирована, а уже в XX веке канонизирована католической церковью. Любой человек из учебника истории реален лишь отчасти и зачастую воспринимается как набор фактов и дат — этой участи не избежала и Орлеанская дева. Жанна — символ: мученичества, веры, феминизма, национализма, — который в разное время поднимали на стяги люди самых разных убеждений. Ромео Кастеллуччи возвращает Жанне д’Арк человечность: мы видим мятущуюся душу, истерзанное нагое тело, слышим ее голос. «Мне пришлось свергнуть Жанну с пьедестала и сделать ее обычным человеком, „без наполнения“, — говорит режиссер. — Орлеанская дева появляется внезапно, как молния, и нарушает привычный ход вещей».
Одри Бонне
|
Дени Лаван |
|
Школьный класс — очевидно, урок истории. Судя по форме детей и мебели — 1960–1970-е годы, впрочем, конкретное время не столь важно. Когда со звонком помещение пустеет, на сцене появляется уборщик, который сначала спокойно и методично, а потом со все возрастающим волнением выбрасывает из класса столы и стулья, низвергает со стены доску и портрет некоего исторического персонажа и наконец с остервенением снимает пол, под которым обнаруживается голая земля. Он роет ее голыми руками, погружаясь в яму, как в могилу, под звук голосов хора — то звучащих тревожным шепотом, то набирающих силу: «Была девушка по имени Жанна. Была девочка по имени Жанна. Была непорочная дева по имени Жанна… Вероотступница… Еретичка…»
Драматическая оратория Артюра Онеггера на либретто поэта Поля Клоделя впервые была представлена публике в концертном исполнении в 1938 году, главную роль исполняла Ида Рубинштейн, которая, собственно, и предложила композитору написать ораторию под впечатлением от одного студенческого спектакля в Сорбонне в духе средневековых мистерий. В постановке Кастеллуччи Жанну играет феноменальная Одри Бонне — это она перевоплощается из уборщика в Орлеанскую деву, что видит святых и слышит голоса, призывающие ее спасти Францию. По Клоделю, «вершина жизни Жанны д’Арк — смерть, костер в Руане». Здесь она, привязанная к столбу в ожидании аутодафе, ведет разговор с братом Домиником, который читает книгу ее жизни, — в этой роли выступает Дени Лаван, известный киноманам по фильмам Леоса Каракса. В постановке нет столба, этого традиционного атрибута мученичества: Кастеллуччи не иллюстративен, его театр глубоко символичен, это театр образа, поэтика которого произрастает из «низового», часто физиологичного: крови, костной пыли, даже экскрементов. Причисляемый к продолжателям традиции театра жестокости Антонена Арто, сам Ромео Кастеллуччи предпочитает избегать определений. В «Жанне на костре» нет того радикализма, который может быть отвергнут неподготовленным зрителем. Полностью обнажаясь на сцене, Жанна теряет свою телесность, превращаясь в образ ренессансной живописи. В то же время она оказывается нашей современницей, из плоти и крови, беззащитной в своей наготе перед миром. В ней частица каждого из нас. «Я не хочу умирать, — говорит она перед казнью. — Мне страшно». Она то и дело повторяет вопрос, который становится риторическим: за что? Почему этот суд, где у нее пытаются вырвать признание в ереси и колдовстве? «Объясни, брат Доминик, что я сделала?» Она не может понять, почему ее мучители верят в дьявола, но не верят в ангелов.
Музыка Онеггера и драматические диалоги неотделимы друг от друга, одно подчиняется другому, усиливая впечатление разворачивающейся на наших глазах мистерии. Оркестр и хор под управлением Теодора Курентзиса, который за дирижерским пультом, кажется, приобретает сверхчеловеческие способности, звучат то тяжело и отрывисто, то едва различимо, словно во сне. «Любовь сильнее всего… Нет большей любви, чем умереть за тех, кого мы любим», — последние слова Жанны становятся заклинанием, которое освобождает ее от всего наносного: фиктивных обвинений, многочисленных светских и религиозных интерпретаций и физической оболочки. Она исчезает в вырытой ей самой могиле, покидает этот мир — в котором остается ее образ, ее голос и ее страх смерти.
Теодор Курентзис, Одри Бонне, Дени Лаван на репетиции
Ромео Кастеллуччи, Теодор Курентзис, Одри Бонне на репетиции
Детали
http://diaghilevfest.ru
