В Пушкинском музее открылась одна из главных выставок года «Лицом к будущему», на которой представлен срез послевоенного искусства Западной и Восточной Европы 1945–1968 годов.
Проект, подготовленный совместно с Центром изящных искусств BOZAR в Брюсселе и Центром искусства и медиа ZKM в Карлсруэ, в последние два года уже был показан в этих городах, и теперь, с небольшими изменениями, добрался до Москвы.
Концепция выставки, работы для которой были предоставлены крупнейшими музеями и галереями (от лондонской Тейт Модерн и парижского Центра Помпиду до Музея независимости в Варшаве и Национальной галереи в Будапеште), заключается в том, чтобы показать искусство послевоенной Европы как единое пространство смыслов, идей и художественных поисков в противовес традиционной антагонизации «капиталистического Запада» и «социалистического Востока».
«Лицом к будущему» — непростой опыт как в эмоциональном, так и в интеллектуальном плане. Собранные в Главном здании музея произведения — а их более двух сотен — требуют глубокого погружения в богатый потрясениями исторический контекст, о котором рассказывают многочисленные экспликации. Так что эта выставка в буквальном смысле предназначена не только для просмотра, но и для прочтения.
Фернан Леже. «Строители», 1951 г.
Организованная хронологически экспозиция открывается разделом, посвященным основному вопросу первых послевоенных лет: какое искусство возможно после Освенцима — и возможно ли в принципе? Расколовшийся мир, застывший в немом крике отчаяния и скорби, — таков лейтмотив произведений этого времени. Здесь все изломано, исковеркано, истерзано и вывернуто кровоточащей плотью наружу. «Падающий воин» Генри Мура, запечатленный за минуту до смерти, явно отсылает к традиционному сюжету положения во гроб. «Три месяца после войны» Элия Белютина — почти лишенная формы фигура то ли человека, то ли воспоминания о нем, которая возникает на холсте из крупных, беспорядочных мазков черного, коричневого и красного. А картина «Пейзаж бесформенного» Жана Дюбюффе из битума, мастики и цемента — как метафора культурного слоя, по которому беспорядочно разбросаны человеческие останки.
Противостояние двух систем, послужившее поводом для начала холодной войны, нашло отражение и в искусстве. Однако здесь демаркационная линия была не географической: на самом деле господствующее до недавнего времени разделение искусства на восточноевропейский соцреализм и западный абстракционизм — значительное упрощение. Нефигуративная живопись развивалась и в странах соцлагеря, где выбор этого художественного языка становился символом свободы и независимости, способом выражения творческой индивидуальности. Представленные на выставке работы польского театрального режиссера и художника Тадеуша Кантора, одной из ключевых фигур европейского авангарда второй половины XX века, Эрика Булатова, Дмитрия Плавинского и ряда других — тому подтверждение.
Александр Дейнека. Эскиз мозаики «Мирные стройки», 1959–1960 гг.
Впрочем, в 1950-е многие европейские художники рассматривали реализм как своеобразную лабораторию, в которой можно было создавать новый художественный язык, используя старую форму, — так поступал, например, Люсьен Фрейд с его акцентированной физиологичностью или лирический экспрессионист Владимир Яковлев с его «новой фигуративностью».
Меж тем холодная война и геополитическая борьба за сферы влияния сопровождались вполне реальными военными действиями с сотнями и тысячами жертв, что, разумеется, также было важным мотивом в искусстве. Главным полотном, посвященным этой теме, на выставке стала «Резня в Корее» Пикассо, созданная в 1951 году под впечатлением от массового убийства мирных жителей американскими и южнокорейскими военными в окрестностях Синчхона.
Хайнц Мак. Иллюстрация из журнала группы «Zero», 1961 г.
Михаил Рогинский. «Стена с розеткой», 1965 г.
Вячеслав Колейчук. «Мачта», 1966 г.
В конце 1950-х стремительное развитие науки и освоение космоса послужило источником вдохновения для художников, которые с энтузиазмом экспериментировали с необычными материалами и технологиями, открыв для себя и для зрителя новые возможности взаимодействия с произведением искусства. Так, дюссельдорфская группа Zero, объединившая Отто Пине, Хайнца Мака и Гюнтера Юккера, стала использовать в своих работах реальное движение и свет. В Польше и Чехословакии в это время развивался неоконструктивизм, а в России зародилась кинетическая группа «Движение», участники которой создавали синтетические мистерии, возникавшие из движения света, газа, трехмерных элементов и кинопроекций.
Франсуа Морелле. «Неон 0°—90°», 2016 г. (повтор работы 1965 года)
К 1960-м боль войны успела притупиться, лишения остались в прошлом, а на смену им в Западной Европе пришло общество потребления с его простыми радостями комфортной жизни. В это время в Париже появляются «новые реалисты» — Арман, Франсуа Дюфрен, Рэймонд Хайнс, Ив Кляйн, Жан Тэнгли и другие. Они, как сформулировал теоретик этого движения Пьер Рестани, «поэтически перерабатывают городскую, промышленную и рекламную реальность». Используя коллаж, монтаж и реди-мейд, превращая в музейные объекты бытовые артефакты современной городской цивилизации, участники группы развивали и переосмысляли идеи Марселя Дюшана, но уже в новом контексте.
Фернан Арман. «Сожженная скрипка», 1966 г.
Ив Кляйн. «Синий глобус (RP 7)», 1988 г.
И вот наступил переломный 1968-й, который ознаменовался демонстрациями против авторитаризма де Голля в Париже и студенческими протестами в Милане, вводом войск Организации Варшавского договора в Чехословакию, а американских — во Вьетнам. Общественное настроение определяли антифашизм, движение за гражданские права и эмансипация. Слоганы французских левых напоминали художественные манифесты: «Будьте реалистами, требуйте невозможного!», «Мы не хотим жить в мире, где за уверенность в том, что не помрешь с голоду, платят риском помереть со скуки», «Твое счастье купили. Укради его!» И наконец «L’imagination au pouvoir!» («Вся власть — воображению!») — главный лозунг разворачивающейся культурной революции, которая провозгласила движущей силой общества молодую энергию творчества. Пройдет не так много времени, и те, кто строил баррикады и переворачивал полицейские машины, станут добропорядочными буржуа, мишенью для нового поколения художников. Но пока их раскрасневшиеся лица обращены к будущему.
