Главный редактор бумажного «Сноба» Сергей Николаевич увлечет харизматичными литературными портретами людей театра, Паоло Коньетти объяснит, как прожить собственную жизнь так, чтобы она была твоей
и только твоей, а Отесса Мошфег довольно жестоко изменит ваше представление об отдыхе и релаксе.
Сергей Кумыш рассказывает про лучшие книги марта.
Сергей Николаевич. Театральные люди.
М.: Редакция Елены Шубиной, 2019
Сергей Николаевич — мастер первого аккорда; первого предложения; первой точки, дойдя до которой, не хочется сразу пробегать глазами дальше. Хочется прочувствовать повисший в воздухе звук. Послушайте, например, как начинается открывающий книгу мемуарный очерк «Кутузовский»: «Для меня всегда было загадкой, почему тут такой сквозняк». Или следующий за ним текст «Майя навсегда», написанный на смерть Плисецкой: «В детстве я очень боялся, что никогда не увижу ее на сцене». Или, вот, мое любимое: «За кулисами было чисто, как в операционной», — начало эссе о премьере «Вишневого сада» в питерском МДТ. Он никогда не называет себя писателем, в лучшем случае — литератором, то ли из скромности, то ли из кокетства (впрочем, вполне объяснимого), сбивая таким образом излишний пафос, заведомо преуменьшая значимость собственных сочинений. Театральный критик, журналист, на протяжении последних десяти лет — главный редактор бумажного «Сноба» (то есть, практически все время существования журнала), ведущий «Культурного обмена» на канале ОТР, способный не только поддерживать беседу с самыми разными (и порой, далеко не самыми разговорчивыми) героями, но и виртуозно с ними молчать, выдерживая короткие, наполненные, чисто театральные паузы. Все это тоже про него. Книга Николаевича «Театральные люди» — серия литературных портретов. Одни схвачены буквально несколькими штрихами, другие выполнены со скрупулезной прорисовкой, каким-то чуть ли не маниакальным вниманием к деталям, но при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что ни один мазок здесь невозможно вымарать, и каждый занимает на странице единственно возможное место.
|
|
Паоло Коньетти. Восемь гор.
М.: Corpus, 2019. Перевод с итальянского А. Ямпольской
Заезженные, давно ушедшие в народ — в том смысле, что авторство вспомнит не всякий, — две строчки из Высоцкого «Лучше гор могут быть только горы, / На которых еще не бывал» при знакомстве с романом Паоло Коньетти «Восемь гор» не раз и не два придут на ум, наверное, каждому российскому читателю. Первая рифма возникает на первой же странице: главный герой рассказывает, что, стоило его родителям покорить новую вершину, как на отца «накатывало разочарование, и он хотел только одного — вернуться домой», но, едва спустившись к подножию, начинал обдумывать план следующего восхождения. По сути, вся книга именно об этом — не столько о даже любви к горам, сколько об одержимости ими. О зависимости, сродни религиозному чувству, привитому тебе в детстве: отец и мать не оставили шанса выбрать, кому ты будешь поклоняться и служить. Жил-был мальчик, который любил родителей, которые любили горы, которые он тоже научился любить. А потом однажды понял, что, возможно, все это — не его; что, возможно, отец был не так уж безупречен, и, далеко не во всем стоит брать с него пример, не во всем на него равняться. И загрустил. И уехал жить в другой город. Стоявший у подножия гор. А потом мальчику исполнилось тридцать, и он ощутил, как сквозь детские обиды, намеренную деланную несхожесть, попытки откреститься от прошлого, обрубить собственные корни — в нем прорастает отец. А потом к нему вернулись горы. Не он к ним — они к нему. То, от чего ты пытаешься убежать, рано или поздно настигает тебя. Возможно, в другом виде, в ином обличье. И тем не менее, вот оно, перед тобой. Точнее, это ты и есть. Но также ты понимаешь, что это вовсе не страшно. Потому что прожить собственную жизнь так, чтобы она была твоей и только твоей, можно лишь, перестав играть в прятки с тем, что всегда было с тобой. Всегда было тобой.
|
|
Бьянка Мараис. Пой, даже если не знаешь слов.
М.: Фантом Пресс, 2019. Перевод с английского Е. Тепляшиной
Это либо случается, либо нет. Как правило, уже на втором, а то и на первом абзаце становится ясно, сможешь ты расслабиться и не думать о том, что изначально книга была написана на другом языке, или же тебе так и не дадут забыть, что перед тобой перевод. В этом смысле с дебютным романом Бьянки Мараис «Пой, даже если не знаешь слов» полный порядок — спасибо автору русского текста Елене Тепляшиной. Теперь о самой книге. Здесь, кажется, есть абсолютно все, чтобы эта четырехсотстраничная история стала идеальным образцом морализаторской слезовыжималки. Два персонажа, судьбы которых в скором времени пересекутся: белая девочка, потерявшая обоих родителей, и черная женщина, разыскивающая пропавшую дочь. Действие происходит во второй половине 70-х годов ХХ века в Йоханнесбурге (ЮАР) на фоне молодежных бунтов (на самом деле, детских — среди вышедших на улицы были тысячи несовершеннолетних) против апартеида. Казалось бы, тут тебе и разговор о межрасовом неравенстве, и о войне (слово, гораздо точнее подходящее для разразившейся в городе междоусобицы), и диккенсианская поэма взросления, и история невозможной дружбы, перерастающей в родственную любовь, которая, в конце концов, все расставит по местам. Похоже на набор приемов, которые не могут не сработать, правда? На «приготовьте платочки, сейчас будет печалька». На предстоящий серьезный разговор о глобальных человеческих проблемах, да? В том-то все и дело, что — нет. «Пой, даже если не знаешь слов» — в первую очередь, хорошая история, не притворяющаяся чем-то большим; страшная, смешная, завораживающе красивая и удивительно легкая в плане исполнения книга. А все невероятно умные выводы и жизненно важные вопросы читатель в состоянии сформулировать сам — если посчитает нужным. Навязывать вам здесь никто ничего не будет. И уже за одно это роман Бьянки Марис можно полюбить.
|
|
Лидия Канг, Нэйт Педерсен. История шарлатанства.
М.: Livebook. Перевод с английского А. Кащеева
У «Истории шарлатанства» есть все задатки потенциального суперхита от научно-популярной литературы. Доктор медицины Лидия Канг и журналист Нэйт Педерсен собрали и объединили в связный последовательный рассказ самые вопиющие случаи применения препаратов, не являющихся лекарственными, и процедур, на поверку оказывающихся пытками, а не терапией, и при этом столетиями применявшихся в медицине. Подборка редчайших увлекательных эпизодов и исторических фактов — с глубоким детальным анализом. Это наиболее полный справочник по основным разновидностям медицинского шарлатанства за всю историю, уложенный в крепкую, почти романную композицию. Тем не менее, читатель, думаю, уже догадался, что где-то здесь закралось «но». И это действительно так. Небольшое отступление. Однажды Габриэль Гарсиа Маркес написал сказку и показал ее своим сыновьям. Вердикт был неутешительным: «Папа, ты считаешь, что дети — совсем идиоты?» На этом Маркес оставил попытки стать детским писателем. Вывод очень простой: не надо делать то, что у тебя не получается. У авторов «Истории шарлатанства» не получается шутить, — хотя, судя по всему, сами они уверены в обратном, и делают это постоянно. Без их тщательно спланированных натужных острот книжка была бы и короче, и, смею предположить, лучше. Например, в эпизоде про кофейную клизму, встречается такой пассаж: «Хотите, чтобы бодрящая чашка кофейку заполнила вас до самых краев? Жалко, что такого нет в меню „Старбакса“». Глава о лечении табаком заканчивается следующим выводом: «Полагаю, всем нам спокойнее знать, что в кустах нас не ждет спасатель, готовый в случае чего вдуть дым между наших ягодиц». Авторы так стараются понравиться читателю, имитируя повествовательную непринужденность, что тон в итоге выходит не легким, а одновременно вязким и фривольным. А подкрепленные научными фактами шутки про ж@#у все равно остаются шутками про ж@#у.
|
|
Отесса Мошфег. Мой год отдыха и релакса.
М.: Эксмо, 2019. Перевод с английского И. Гиляровой
Нарциссичная, злая на язык, презирающая американское общество в частности и человечество в целом, на сто процентов уверенная в собственной если не гениальности, то как минимум в своем «могучем даре» — все это Отесса Мошфег, действительно одна из лучших и самых неординарных писательниц поколения тридцатилетних не только в США, но и, возможно, во всем мире. Коронный прием Мошфег — писать о неприятных людях, выставляя напоказ монстров и демонов, прячущихся внутри нее самой, при этом не особо даже вуалируя если не автобиографическое, то личностное сходство между автором и персонажами. «Мой год отдыха и релакса» — роман о молодой одинокой нью-йоркской богачке, решившей поставить над собой эксцентричный и отдающий мазохизмом эксперимент: под действием разномастных снотворных препаратов впасть в спячку, прерываемую лишь приемами пищи, походами в туалет и периодическим выцыганиванием у психотерапевта новых доз пилюль, — и как можно дольше из этого состояния не выбираться. Как и в предыдущем романе «Эйлин», вошедшем в шрот-лист Букеровской премии 2016, Отессе Мошфег, удалось создать триллер, написанный фактически вопреки законам жанра: в привычном смысле здесь не происходит ровным счетом ничего, при этом от книги, простите за штамп, не оторваться. А теперь вспомните, пожалуйста, школьные уроки математики. Спячка главной героини начнется в июне 2000 года и продлится в общей сложности 15 месяцев. Применив нехитрые расчеты, нетрудно догадаться, о чем, на самом деле, эта книга.
