В прокате — второй фильм ученика Александра Сокурова, вундеркинда Кантемира Балагова.
На Каннском фестивале драма о посттравматическом синдроме «Дылда» получила приз за лучшую режиссуру в программе «Особый взгляд» и критическую премию ФИПРЕССИ.
Высокая девушка Ия (выпускница курса Каменьковича и Крымова в ГИТИСе Виктория Мирошниченко) работает в ленинградском госпитале — на дворе первая послевоенная осень — и воспитывает трехлетнего сына Пашу (Тимофей Глазков). Вскоре, впрочем, выяснится, что ребенок не ее, а фронтовой подруги, которая еще не вернулась домой. Маша (выпускница мастерской Сергея Соловьева во ВГИКе Василиса Перелыгина) на войне потеряла мужа и, отправив Пашу с контуженной Ией в Ленинград, бросилась на передовую мстить. Вернется она со шрамом на животе после операций, связанных с ранением осколком, и обнаружит, что дома все не совсем так, как она ожидала. Точнее, совсем не так. Маша тоже устроится санитаркой в госпиталь и постарается начать новую жизнь — как и ее подруга.
Кантемир Балагов — выпускник режиссерского курса Александра Сокурова в Кабардино-Балкарском университете в Нальчике. Многие его сокурсники (Кира Коваленко, Владимир Битоков, Александр Золотухин) также уже выпустили картины, отобранные в программы престижных фестивалей и получившие высокие оценки критиков. Но Балагов пока что — самый успешный из них. Оба его полнометражных фильма попали в каннскую программу «Особый взгляд», оба получили ее награды. Так, «Теснота», картина о девушке, пытающейся освободиться от власти семьи и местных традиций в Нальчике конца 90-х, завоевала в 2017-м приз Международной федерации кинопрессы ФИПРЕССИ. «Дылда», помимо премии ФИПРЕССИ, принесла Балагову и награду за лучшую режиссуру. Феноменальное достижение для юноши 27 лет. Или, как бы сказал сам скромный режиссер, — удача. О решающей роли везения он говорит в недавнем интервью Юрию Дудю: теперь имя Кантемира Балагова знают как минимум 3,5 миллиона зрителей канала журналиста.
Балагов — редкий режиссер, которого женские персонажи интересуют гораздо больше мужских. И совсем уж редкий режиссер-мужчина, кому действительно удается понять многое о женской природе, придумать многомерные и достоверные характеры. На создание «Дылды» Балагова вдохновила книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», состоящая из рассказов участниц Великой Отечественной войны. В «Дылде» не показаны боевые действия, но это отнюдь не означает, что войны в жизни героев нет — напротив, ею здесь пропитано все и вся даже после ее окончания. В том же интервью Дудю Балагов чуть ли не первым делом сообщает: «Травма в кино очень важна». В данном случае эта травма одна на всех, и страдают от нее равным образом и мужчины, и женщины. Многие получившие на войне увечья мужчины чувствуют свою бесполезность, потому что становятся, как они считают, обузой для своей семьи. Но женщины оказываются, пожалуй, в еще более трагической ситуации: богини жизни превращаются в ангелов смерти. Не способных никому жизнь дать, но способных ее отнять. Такова доля тех девушек, которые попадают в мир жестокости и насилия — антигуманный, но все же отчасти привычный для представителей мужского пола. Героини Балагова — абсолютно живые люди, но при этом они обретают почти мифический, символический масштаб: вечная, божественная женственность в условиях войны мутирует, оборачиваясь чем-то страшным и неестественным. Все это могло бы прозвучать в фильме традиционалистски и антифеминистично, но Балагова, повторимся, женские персонажи интересуют больше — они в его работах многограннее и во многом сильнее мужских. В них больше двойственности — на войне отчасти и обретенной. Нежность и агрессия, любовь и бесчувственность в отношениях между Ией и Машей и внутри каждой из них сплетаются в клубок, и какая из эмоций победит, сложно предугадать.
Эта борьба между жизнью и смертью, между любовью и ненавистью воплощена и на визуальном уровне. «Дылда» при всей серьезности тем доставляет огромное эстетическое удовольствие. Балагов и его оператор, молодая, но уже очень востребованная и талантливая Ксения Середа, создают на экране абсолютно самобытный мир, который и сравнить особенно не с чем. Палитра «Дылды» красно-зеленая, и эти цвета, конечно, выбраны не просто так. Красный, как и все другие цвета, обладает в истории культуры амбивалентной семантикой, но, помимо всего прочего, это цвет войны. Андрей Белый в трактате «Священные цвета» говорит о красном как о цвете греха, ада. Историк Мишель Пастуро утверждает, что красный отсылает нас прежде всего к огню и крови (другое дело, что и кровь может быть искупительной). Тот же Пастуро рассказывает, что зеленый с эпохи романтизма стали считать цветом, связанным с природой — со здоровьем, свободой и надеждой, то есть с самой жизнью. Никто, кстати, не обращает внимания на то, что на самом деле в «Дылде» три главных цвета: речь еще и о желтом, обладавшем на протяжении нескольких столетий крайне негативной семантикой и только недавно начавшем от нее избавляться. Красный и желтый в совокупности, казалось бы, должны победить зеленый — уж слишком мрачными и болезненными становятся события фильма. Но жизнь всегда берет свое — вопреки всему.
Филолог-испанист Наталья Малиновская в статье о Нобелевском лауреате Хуане Рамоне Хименесе, для поэтики которого также был очень важен цвет, писала: «Кажется, что все происходит в разреженном воздухе больших высот, и краски и контуры настолько ясны и определенны, что почти нереальны. Это мир в минуту прощания». Тактильная и яркая вселенная «Дылды» также подходит под это описание — но за прощанием всегда следует рождение чего-то нового, прекрасного и необычного — Хименес, кстати, тоже об этом знал.
