Чаще всего интервью со звездами кино, режиссерами и продюсерами берут для СМИ журналисты или критики, которые могут блестяще говорить о предмете и разбираться в нем, но те, кто работает непосредственно в индустрии, знают большее количество деталей и подводных камней.
Продюсер проекта: Аниса Ашику
Поэтому для интервью и репортажей в нашей рубрике «КиноБизнес изнутри» мы пригласили в качестве ведущей Ренату Пиотровски — профессионала индустрии. Сегодня ее собеседник — режиссер, генеральный директор киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров.
Кино в целом — как газета: прочитали и выбросили
На мой взгляд, не нужно преувеличивать значение кино. Кино в целом — как газета: прочитали и выбросили. В мире делаются тысячи картин в год. Кто-то их помнит? Вам только кажется, что раньше фильмов было меньше. В памяти у людей осталось 100–150 картин, и они думают, что тогда все кино было таким. Но и в прошлом фильмы снимали тысячами, и многие из них никто не помнит. Посмотрели — и забыли. От нашего времени тоже останется небольшое количество картин, а потом наши дети будут говорить: умели же раньше снимать! С другой стороны, сейчас нет таких актеров, каким был, например, Алейников. Да и жизнь сейчас совсем другая. Тогда кино было вообще главным развлечением. Когда я рос, мы бегали смотреть абсолютно все, что выходило: комедии, трагедии, сложные картины, легкие картины. Кроме кино, ничего ведь и не было! Ну, книжки читали. Сейчас у молодежи масса других увлечений: и дискотеки, и клубы, и интернет, и игры. Я вот одно время играл с детьми в приставку, мне нравилось! Хороший, настоящий фильм всегда был редкостью — и сегодня остается. Просто раньше кино, на мой взгляд, занимало большее место в жизни.
Кино как ностальгия
Нормально, что в 30–40 лет человек не пересматривает фильмы. Это уже достаточно зрелый возраст, несмотря на инфантильность поколения. Я помню, что пересматривал фильмы, когда мне было 14–15 лет. Но теперь специально не возвращаюсь практически ни к одной картине. Случайно — может быть. Если так получается, что я что-то пересматриваю, то это связано с семейными традициями, с ностальгией. Например, я очень люблю «Большой вальс» — хороший музыкальный фильм. Его любил мой отец, поэтому к этой картине я могу вернуться. Свои картины тоже специально не пересматриваю. Недавно что-то увидел по телевидению, посмотрел чуть-чуть и переключил: я же и так все там знаю. К тому же иногда попадаешь на свою картину, замечаешь какие-то вещи и думаешь: это, наверное, надо было сделать так, это — так. Только расстраиваешься, потому что изменить уже ничего нельзя. А с другой стороны, понимаешь, что каждую картину ты делаешь в определенном возрасте и это — часть твоей жизни, твоего развития. Они сделаны тогда, с тем настроением, с тем уровнем понимания жизни, понимания кино. Поэтому переделывать не надо. Но хочется.
Судьба кинотеатров
В принципе, я не «интернетчик»: в интернете не сижу. У меня даже компьютера дома нет. И телефон у меня обычный — не смартфон. Но для кино интернет может сослужить хорошую службу: раньше фильм показали в кинотеатре и по телевидению — и его больше нет. Сейчас кино в интернете смотрят постоянно. Правда, я не думаю, что кинотеатры могут в скором времени прекратить существование. Кинотеатр — это совсем другое качество просмотра, в том числе с технологической точки зрения. А еще очень важно, что в походе в кинотеатр есть момент движения.
Возможности работать — нет
Раньше страна выпускала максимум 25–30 режиссеров в год, причем во ВГИКе, например, учились не только наши, но и иностранцы. У нас на курсе было 15 человек, и шесть-семь из них приехали из-за рубежа. Зато практически у каждого молодого режиссера тогда была возможность снять первую картину. Сейчас режиссеров выпускают сотнями, а возможностей работать у них в принципе нет.
Отдельный дар
Во ВГИКе преподают и Владимир Валентинович Меньшов, и Вадим Абдрашитов, и Хотиненко. Покойный Сергей Аполлинариевич Герасимов был великим педагогом. Я и сам преподавал во ВГИКе пару раз и понял, что для этого нужно быть не только хорошим режиссером, но и педагогом вообще, а это отдельный дар. Вот я — не педагог.
Ничего страшного
Так было всегда: это родственные профессии, и понятно, что, если актер талантлив и обладает каким-то потенциалом, он хочет стать режиссером. Мы знаем замечательные примеры! Станиславский был прежде всего актером — как и Чаплин. У нас и Губенко, и Никоненко, и Михалков — все они начинали как актеры. Так что я не вижу в этом ничего страшного: это нормально.
Я не критик
Фильмы я рекомендовать не могу. Я не критик. Когда совсем закончу со своей профессией, может быть, критиком стану. И тогда берегитесь! А вот замечательных актеров много — в том числе в Голливуде. Голливуд вообще — очень мощная индустрия. Николсон, Де Ниро, Хоффман, покойные Марлон Брандо и Грегори Пек. Аля Пачино я очень люблю. Правда, на мой взгляд, голливудская школа стала хуже: поколение Николсона и Де Ниро уходит, а те, кто представляет сегодня что-то вроде среднего слоя, — они послабее. Хотя, например, Ди Каприо мне нравится, но, на мой взгляд, он сыграл пока лишь пару по-настоящему хороших ролей. Только в «Джанго освобожденном» он для меня открылся как большой артист. С другой стороны, ему всего лишь около сорока, и он в хорошей форме. Среди режиссеров очень интересным мне кажется Вуди Аллен. Надо сказать, что в Голливуде в целом уровень профессии выше, чем в России.
Все они учились у русских
Помню, был такой случай. Я общался с Грегори Пеком: он был председателем жюри Токийского фестиваля, а я — членом жюри. Он как-то проявлял ко мне интерес, мы ужинали вместе, и я его однажды спросил: «Кто, по вашему мнению, лучший американский актер?» Он сказал: «Марлон Брандо. Потому что Брандо соединил в себе традицию школы Станиславского и американскую органику». И еще он рассказывал, что все они, в том числе и сам Грегори Пек, учились у русских. В 1920-е годы в Нью-Йорке было очень много русских школ. Тогда часть МХАТа осталась после гастролей, и многие актеры, в том числе Михаил Чехов, открыли свои учебные заведения. Так что целое поколение американских актеров воспитывалось на системе Станиславского. И эта традиция у них так и осталась, они ее очень высоко ценят. Станиславского они все знают, он для них такой гуру — даже в большей степени, чем для нас. Любую американскую звезду спросите, и он или она вам скажет: Станиславский — это да! Все изучали, все читали, все знают. Правда, молодые актеры, может, толком его и не понимают, но это часть традиции — американской уже, не русской.
С поэтами всегда сложнее
В Америке все знают трех русских писателей: Чехова, Достоевского и Толстого. Может быть, их и не читают, но о них говорят. А Пушкина, например, не знают. Пушкин — поэт, а поэзию очень трудно переводить. Я вообще не представляю, как можно перевести: «Унылая пора! Очей очарованье!». Я знаю английский язык, и, на мой взгляд, в нем невозможно передать это сочетание «очей очарованье». Только человек, который хорошо знает русский язык, чувствует его, может понять. Так что с поэтами всегда сложнее.
Что показывать, а что — не показывать?
Ленин говорил, что кино — важнейшее из искусств, и это правильно. Все понимают, что кино — очень мощный инструмент влияния, поэтому оно становится элементом политической игры, борьбы, в отличие от театра, который такой идеологической нагрузки не несет. Видите, что сейчас происходит в спорте? Кино тут мало чем от спорта отличается: оно тоже часть политики. На мой взгляд, существует определенная предвзятость в отношении того, какие фильмы из России поощрять на фестивалях, а какие — нет. Что показывать, а что — не показывать. На фестивали отбирают определенные картины, которые должны иллюстрировать, скажем так, в некоторой степени негативное отношение к России. А уж если там про Путина что-то плохое скажут — так вообще отлично!
«Мосфильм»
Так получилось, что к тому времени, когда я стал директором «Мосфильма», он был совсем разрушен. Да к тому же там организовали что-то типа рынка: люди просто арендовали помещения. Кого здесь только не было: например, автосервис, где у ворованных машин перебивали номера. Тут и водку разливали, и рыбу коптили, и мебель продавали. Конечно, не все хотели с этим местом расставаться. Так что было немало и опасных ситуаций. Я не возлагаю ответственность на предыдущих руководителей. На долю Владимира Николаевича Досталя, который раньше занимал эту должность, в 90-е выпало много испытаний. Но ему, несмотря ни на что, удалось сохранить фильмофонд — права на картины, что очень важно и очень мне помогло. С 1991 года «Мосфильм» не получает от государства ничего — никаких дотаций, никаких бюджетных средств. У нас не было частных инвесторов, и нужно было каким-то образом зарабатывать деньги. Поэтому мы реализовывали права на картины на телевидении, а выручку вкладывали в развитие студии.
Мы реконструировали и модернизировали ее полностью, все технологии создали практически с нуля. У «Мосфильма» вообще очень большая территория, и здесь много чего нужно было сделать: он еще с советских времен был в очень запущенном состоянии. Сегодня «Мосфильм» с точки зрения и внешнего вида, и внутренней, технологической начинки, не уступает ни одной студии мира. Более того, мы постарались сохранить атмосферу студии, открыли музей. У нас теперь экскурсии проходят: большой бизнес, кстати. Мы придумали идею, люди стали проситься, и пришлось даже создать экскурсионное бюро. В нашем музее бывает более ста тысяч человек в год. К нам постоянно приходят дети, группы школьников, а посетители приезжают со всей страны.
Я все-таки директор
Утром я всегда на работе. Распорядка дня у меня специального нет, но я все-таки директор, поэтому постоянно занимаюсь какими-то делами. А вот каникулы зимние в этом году я провел на даче. У нас дача есть, еще от отца осталась, хорошая такая, деревянная, настоящая дача. Там мама живет, она уже пожилая очень. Я отдыхал там, никуда больше не ездил. В связи с работой я много путешествую, поэтому у меня и нет сверхзадачи: поехать куда-то на каникулы. Иногда я езжу на юг — на Кипр, например, всегда в одном месте отдыхаю, причем достаточно примитивно: море, пляж, бассейн. Я по-настоящему отдыхать-то начал лет 10–15 назад: до этого в моей жизни вообще не было такого понятия, как «отпуск». Профессия режиссера не подразумевает нормированного рабочего дня. Съемки — короткий период. Да и создание фильма в целом — это какой-то временной отрезок. Когда ты не снимаешь картину, то ты, в принципе, свободная птица.
«Анна Каренина»
На государственные деньги я практически не снимаю. Последняя картина, которую полностью финансировало государство, — «Город Зеро». Это было в 1989 году. «Анну Каренину» снимали на средства канала «Россия» и на частные инвестиции. Для меня не принципиально, сколько минут снимать в день, это может быть и 30 секунд, если надо. На «Анне Карениной» выработка была около пяти минут, а съемочный период, если не считать перерывов, занял около шести месяцев. Изначально полнометражный фильм планировали выпустить в мае. Сериал в таком случае вышел бы осенью. Но для телеканала было важно, чтобы премьера состоялась у них. Мы понимали, что это погубит прокат, но приняли такое решение. Это был своего рода тактический ход, соглашение с телеканалом. И поскольку для меня сериал — все равно моя картина, я подумал: ну и ладно, бог с ним, с фильмом. Главное, чтобы обе версии вышли практически одновременно. Сериал начал идти в апреле, фильм мы выпускали в мае, а мне так и хотелось: показать все и сразу.
Читайте историю Франции
Был такой замечательный французский писатель — Андре Моруа. Настоящий классик ХХ века: у него есть и художественная литература, и очень интересные биографические книги — о художниках, о политических деятелях. Вот у нас издали «Историю Франции». Я купил: оказывается, это он ее написал — причем читается она просто как роман. Очень интересно! Моруа — действительно большой писатель. Порекомендуйте его своим читателям! Еще Павел Басинский написал очень хорошую книжку о Толстом: Басинский — критик, наш современник, очень талантливый. Он тоже пишет биографическую литературу.
Самое важное — самореализация
Есть материальная составляющая жизни, а есть — духовная, но я, честно говоря, не очень задумывался на эту тему. Мне кажется, что самое важное — самореализация: когда человек находит правильное место и понимает, что ему это интересно, что он хочет этим жить. Все остальное — прилагается. Если человек нащупывает свое предназначение, бытовая сторона, как правило, каким-то образом сама устраивается. Но понятно, что хорошо иметь отдельную квартиру и определенную финансовую свободу. Кстати, не чрезмерную, потому что чрезмерная, по-моему, вредит, и я видел много таких случаев.
Характер такой
У меня не было в жизни моментов, когда хотелось сказать: все, больше не могу. Наверное, характер такой: я думаю, что нужно преодолевать свои эмоции.
