С 16 декабря по 22 января в Центре фотографии имени братьев Люмьер пройдет выставка «По следам „Жертвоприношения“. Посвящение Андрею Тарковскому», фотографии и интервью для которой были созданы на острове Готланд в Швеции, где тридцать лет назад был снят последний фильм Андрея Тарковского.
Posta-Magazine поговорил
с фотографом и вдохновителем проекта Викторией Ивлевой о всенародной любви к культовому режиссеру, шведском гостеприимстве и магнолии в цвету.
Спустя три десятилетия с тех пор, как фильм «Жертвоприношение» получил гран-при Каннского кинофестиваля, фотографу Виктории Ивлевой и шведской журналистке и куратору Улле Тиллгрен удалось найти жителей Готланда, работавших над фильмом вместе со съемочной группой. В беседе с Posta-Magazine знаменитый фотожурналист Виктория Ивлева — обладательница премии Golden Eye Award от World Press Photo за съёмку внутри разрушенного реактора Чернобыльской АЭС и дважды номинант премии им. Андрея Сахарова — рассказала о поездке на остров, об интересных знакомствах и неожиданных находках, связанных с творчеством Андрея Тарковского.
Юлия Киселева: Вика, в своем творчестве вы постоянно обращаетесь к ужасам реального мира: войны, катаклизмы, неравенство… Проект, посвященный Тарковскому, обращается к ужасам «виртуальным», к апокалипсису, созданному художником. Почему?
Виктория Ивлева: Я бы не ставила так вопрос. Рассказ о любой войне и съемки войны — это разговор об ответственности перед своей планетой, об ответственности за все, что ты делаешь. Именно об этом снимал Тарковский. И о месте человека на планете, так или иначе. Того или иного человека. Воюющего или нет. Счастливого или страдающего.
— Вы помните свое первое знакомство с творчеством Тарковского?
— Конечно. Это было «Зеркало» в кинотеатре «Аврора» в Ленинграде. Я была девочкой-подростком, даже не знаю, почему я пошла. Наверное, знала имя, наверное, была какая-то тайна, что фильм показывают не везде. И я помню это ощущение: ты сидишь, вжавшись в кресло, ты понимаешь, что ты ничего не понимаешь, ты осознаешь, что это какой-то удивительный мир, который берет тебя властной своей рукой, волочет за собой, «втаскивает» в себя. А ты должен дырочками в коже как-то это постигать. Может быть, для этого тебе еще сто раз придется пересмотреть этот фильм.
— Любовь к Тарковскому — это всегда на всю жизнь?
— Именно. Помню, как этим летом в Швеции, на острове Готланд, на «Днях Тарковского» Андрей Звягинцев так же эмоционально рассказывал о «Зеркале» — об этих первых кадрах с мальчиком, об этом «Я могу» заикающемся и «Я могу говорить». Фильм будто расколдовывает тебя из какой-то твоей обычной жизни. И ты понимаешь, что ты тоже можешь говорить и ты обязан говорить.
фото #3
— В этот раз говорить вы решили о «Жертвоприношении»?
— Не могу сказать, что «Жертвоприношение» — самый мой любимый фильм Тарковского. Но он поселил во мне необыкновенную любовь к острову Готланд, на котором фильм снимался. Это удивительное место. Мыс Нэрсхольмен. Здесь тебя поражает какое-то другое совершенно состояние природы, возникает ощущение, что ты внезапно попадаешь в саванну. Вот за тобой стоит обычный сосновый лес, для меня — северного человека, родившегося в Ленинграде — очень близкий и родной. И вдруг ты оказываешься в саванне. И ты будто слышишь, как растет трава, как дышит земля. Лежа в этой траве, мы и решили, что хотим разыскать людей, которые принимали участие в съемках фильма. Найти этих безвестных жителей острова Готланд. Моя коллега Улла Тиллгрен разыскала кого-то через своих знакомых, кто-то откликнулся на объявление в местной газете… 30 лет никто не спрашивал их о Тарковском, а тут они стали делиться какими-то трогательными воспоминаниями. Знаете, Швеция в наших глазах кажется такой холодной, северной, правильной, расчерченной на квадраты страной, а вот нас с Уллой на Готланде принимали как своих, очень по-дружески, приглашали в дома, пекли булочки, когда съемки были далеко в открытом поле…
— Расскажите о самой неожиданной «находке».
— Мы познакомились с очень многими участниками съемок — простыми людьми, без которых не делается ни один фильм: печник, менеджер отеля, плотник, штукатур… И каждый из них в общую историю добавил что-то интересное. Плотник вспоминал, как ехал на тракторе по другой стороне залива, когда на съемках у Тарковского горел дом. А швея показала нам летний домик, который оказался расположен в бывшем военном бункере на берегу моря. Она же вспомнила, что в машине у нее валяется одеяло со съемок у Тарковского тридцатилетней давности: в него она и кутается на фотографии в нашем проекте. Нет, немногие знают там о Тарковском — мне это видится как некий «провал» местных властей, развивающих на острове туризм. Зато там живет женщина, которая перевела на шведский «Новгородские хроники» 15 века. А еще там есть «Балтийский дом», принимающий у себя писателей из всех балтийских стран. Готланд — он очень разный. И в кинематографе не так много фильмов, про которые можно рассказать: это было снято вот здесь, на этом месте.
фото #4
— В память об истории с деревом в «Жертвоприношении» вы посадили на Готланде дерево.
— Да, магнолию! Я думала, будем сажать сирень, но вмешался садовник: «Посадим магнолию. Это редкое дерево в наших краях, но и Тарковский был редкой птицей». В итоге Маша Чугунова (многолетний ассистент Андрея Арсеньевича), Андрей Звягинцев, оператор Миша Кричман и я посадили магнолию в память о Тарковском с надписью «Это дерево в честь Андрея Тарковского посажено на деньги шведских и русских друзей». Это было прекрасное лето: мы сделали в Готланде выставку фотографий, смотрели «Жертвоприношение» под открытым небом в нескольких сотнях метров от места, где оно снималось. Провели «экскурсию по полю»: это удивительно, сколько людей пришли просто в поле, чтобы послушать какие-то истории. Такие вещи остаются в памяти, вне зависимости от того, было ли тебе трудно-легко, засыпал ли ты, понимал ли ты, продирался ли ты через эти хитросплетения.
— Не страшно было браться за такой проект? Имя Тарковского не вызывало «творческой робости»?
— Я понимала меру ответственности, потому что я вторгалась в мир кино — а это не мой мир, и потому что я прекрасно осознаю, где Тарковский, а где большинство из нас. Но это была не робость. Это было такое очень повышенное чувство ответственности. Я знала, что должна сделать это достойно. Чтобы ни у кого не возникло ощущения, что ты пытаешься поставить свое имя рядом с именем гения. Чтобы было ясно, что это благодарность, признание в огромной любви. Потому что Тарковский повлиял на огромное количество людей — не напрямую, конечно, мы не можем говорить о прямом влиянии искусства. Кстати, сам Тарковский где-то сказал, что если бы мы точно знали, как воздействует искусство, то уже давно на земле бы все было хорошо. Но мой внутренний мир очень сильно сформирован под его влиянием, под влиянием его поэтики, прекрасной и тупиковой. Как сказала о Тарковском Маша Чугунова, он создал собственный кинематограф и показал путь, по которому никто кроме него пройти не может. Потому что нужно быть Тарковским, чтобы пройти по этому пути. И я намеренно попросила, чтобы при оформлении выставки мое имя было написано как можно меньшим шрифтом. Для меня это очень щепетильный и важный вопрос. Эта выставка — дань любви и уважения, а не самолюбование на фоне гения.
— Если представить, что у вас появилась возможность поговорить с Тарковским, о чем бы вам хотелось его спросить?
— Ни в коем случае я не хотела бы встретиться с ним. Все, о чем он хотел сказать, он сказал в своих фильмах. А наша задача — распутывать. Окунуться в ту эпоху, смотреть, читать. Думать, что могла значить для людей, которые жили в то время, опечатка в такой книге, которую делает мать в «Зеркале». Узнать, что птичка у славян — это душа: тогда понятна и история со снегирем на шапке в том же «Зеркале», и попытка удержать птицу… А что-то и не должно быть понято — это же искусство. Это же не математика, где дважды всегда четыре, в какой бы стране ты ни жил.
фото #5
— Живи Тарковский сегодня, какое бы кино он смотрел?
— Я думаю, он бы книги читал. Я мало и плохо образована в области кино, и я смотрю не так много. Но я вижу, куда кино движется: если раньше нужнее и важнее всего был психологизм, потрясающая игра актеров, то сейчас все больше и больше это уходит в визуальную красоту, все большую важность приобретает работа оператора. А я смотрю, по совету сына, фильм Иньярриту «Вавилон» (очень сильно операторский фильм), но вспоминаю вдруг «Три тополя на Плющихе» с гениальными актерами. Сейчас нет таких актеров. Не потому, что нет талантов. Таланты есть. Но время их не требует. Время требует другое. Время не требует актера, который в кадре может 5 минут паузу держать. То же самое и в журналистике происходит: думаете, нет людей, которые писать умеют? Есть, конечно. А почему журналистика превратилась в пошлость или сухое информационное сообщение? Потому что автору, чтобы написать хороший очерк, нужно время, свобода, простор, дыхание, а у тебя нет времени — ты в 8 утра приходишь на работу, а в час дня 5 тысяч знаков должны лежать у редактора. И перечитывать хочется не современные журналистские тексты, а материалы, написанные 20 лет назад. Потому что они ранят, задевают, мучают.
— Почему Тарковский актуален сегодня?
— Потому что он всегда говорит о планете Земля. Его поэтика единственна в своем роде. Вопросы, которые он ставит, и мучительный поиск ответов на них — это все вечно. В каком-то смысле Тарковский — мост, объединяющий Россию с остальным миром. К сожалению, в России далеко не все это понимают, о Тарковском вспоминают не всегда, а когда вспоминают — то не на должном уровне: в Москве нет его музея, город даже позволил снести дом на Щипке, в котором жил Андрей Арсеньевич. Унылый русский корабль «кряхтит» в плену какой-то своей собственной вечности, вообще ни на что не обращая внимания и порой забывая о своих героях. Наша цель — помнить их, по возможности любить и быть благодарными.
фото #6
Детали от Posta-Magazine
Даты проведения выставки: 16 декабря 2016 г. — 22 января 2017 г.
www.lumiere.ru
