КиноБизнес изнутри с Ренатой Пиотровски: «Несущий жажду» — интервью с Виктором Ивановичем Сухоруковым

Открою секрет — и пусть это будет «рецепт» для других. Если я во время чтения сценария уже начинаю сочинять себя — все, надо брать, пойдет, получится, плохо не будет. Если ты, читая, отключен или представляешь другого человека в этой роли, которую тебе предлагают, — лучше не берись. Я уже в том возрасте, когда денег не коплю, значение имеет только интерес, только роль, только игра, жажда игры. Для меня главный наркотик жизни — это игра. А любая роль — это игра. И не надо вживаться в роль — надо играть.

Антреприза — это вольное путешествие государственного театра. И «Старший сын» — это любовь. Уже десять лет. Вот сейчас недавно сыграл — аншлаг, и в Туле, и в Москве. Я люблю эту роль. Был период у антрепризного движения, когда все было пошло, дешево, некудышно: это были заработки, халтура с профессиональной точки зрения. Набаловали в свое время зрителя штампом антрепризным — и люди шли на антрепризный спектакль посмеяться, выпить и немножечко хмельным сесть в зал. Я не участвовал в таких проектах. Но «Старший сын» — высочайшего качества. Это интересная, драматичная, профессиональная история — и народ идет, народ аплодирует и благодарен. И я счастлив.

Спектакль «Счастливые дни» — это мои чудеса. Вы не поверите, я ведь его делал только для рубрики «Нездешние вечера» у Елены Камбуровой в театре. И вдруг люди увидели, передали Меньшикову, и Меньшиков, который меня знал давно и ценил, доверяя как актеру, сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. И вот уже в апреле год, как я играю авторское представление «Счастливые дни» на сцене Театра Ермоловой. Аншлаг! Людям это оказалось так нужно, интересно, радостно. Я до сих пор расшифровать не могу: я заканчиваю этот вечер, они стоят и аплодируют, а я стою и кланяюсь, долго-долго. Почему? Это простые истории, но есть нюанс: я, рассказывая о себе и встречах с людьми, их играю. И людям нужна игра. Простая история про конфеты — игра, про кофточку — игра, про какой-то автограф — игра. И люди получают удовольствие. Феномен.

Лена Камбурова позвонила — звала выступить, но к ней со старьем я не пойду. И я сам приготовил новую программу под названием «Между летом и зимой»: буду играть драматические отрывки из спектаклей из своей прошлой жизни, точнее — монологи. Я готовил эту программу, пересмотрев свои роли с точки зрения возраста, опыта, практики, прожитой жизни, накоплений, штампов. И почти тот же самый монолог Фомы Опискина, который я играл 40 лет назад, я буду играть на сцене Камбуровой. Не знаю, какова будет судьба спектакля, но я испытываю катарсис — я ликую! Самому хочется хлопать в ладоши и говорить: «Какой же ты, Сухоруков, молодец!» Возвращаюсь в свой театр — после ухода из «казенного дома», из Театра Моссовета. Когда я освободил себя, могло показаться: куда, зачем, зачем ты опустошил свое место в этой профессии? Там же трудовая книжечка, там стабильный оклад. Но я стал чувствовать себя намного моложе и свободнее. Я открываю себя заново, сам того не ведая. Конечно, могут упрекнуть: тебе легко рассуждать, ты звезда, у тебя уже наработанная территория славы! Но я никогда не акцентировался на этом, я всегда в поиске, в желании реализовываться и выдохнуть остатки своих сил и своего таланта.

Для спектакля мне понадобилась музыка — 15 секунд. И эта музыка всю жизнь у меня, как муха, торчала в черепной коробке, с 1979 года. Композитор Геннадий Банщиков в 1979 году написал эту музыку для нового спектакля Петра Фоменко «Крокодил, или Пассаж в Пассаже» по Достоевскому. И вот проходит жизнь, я готовлю вечер, мне понадобилась эта мелодия. Я ищу Банщикова, поднимаю весь Питер на уши, а он мне отвечает: «Батюшки, Витя, а у меня ничего не осталось. Я написал музыку и отдал театру, получил гонорар — и все. Ни копии, ни нот». Но я ему завопил по телефону мелодию — а он в ответ с того конца провода запел: «Так это ж галлопчик!» Вспомнил, записал для меня по памяти ноты, Юра Стоянов дал мне своих музыкантов, а Банщиков, разбуженный воспоминаниями, загулял во времени и в своих нотах — и продолжает мне слать то медленный вариант, то громкий вариант, то с импровизациями. (Смеется.) Можете себе представить — с 1979 года я разыскал композитора, возродили музыку — и теперь живет у меня в спектакле.

Почему «Между летом и зимой»? Я ателье вздыбил, магазин тканей на уши поставил, пилотки из театра утащил, все собрал — и дома на ковре начал репетировать. Начал фразой «Лето, июль, жара, река…» Закончил прогон и понял, что последнее слово перед финалом — «зима». Вот и название готово! Не знаю, будет ли продолжение этому, но я сегодня в таком танце сочинительства, в таком движении, в такой радости и омоложении. Говорят: «Хорошо выглядите!» А как не выглядеть, когда из тебя прет новье, прет фантазия? У фантазии нет возраста!

Мать хулигана не рождает, мать не рождает плохого человека, мать рождает дитя. Вот и все. А я всех своих антигероев люблю, любимо все, за что берусь. Очень люблю своего Дроздова из «Не хлебом единым» Говорухина. Я обожаю персонаж, ненавидя его, у Виктора Ивановича Балабанова в «Про уродов и людей», а как я могу его не любить, когда я, глядя на него, себя спрашиваю: а ты ли это, как тебе это удалось? Мне дороги и любимы те герои и персонажи, где я мучился. Там, где роль меня мучила, то и дорого. Были случаи, когда я говорил: «Фу, гаденыш! Урод!» — и наслаждался этим. Потому что, отвергая этого героя, я понимал: значит, я на правильном пути. Как ни странно, в искусстве, к сожалению, даже черт должен быть обаятельным и притягательным. А иначе не за чем следить. Даже электричество — это плюс и минус: и у нас лампочка горит.

Я не избалован им, но мне комедийный жанр приятнее, ближе, желаемей. Но его в моей жизни мало. Например, «Комедия строгого режима» по Довлатову 1992 года: эта история сочинялась в период перелома, разлома в моей стране, в моей жизни, когда страна менялась — и было непонятно, в какую сторону. Позволительно было все! Впрочем, даже в самой яростной свободе есть берега — не забывайте про берега.

Я не помню, чтобы когда-либо мне было душно, тесно, дискомфортно, несвободно, я не помню таких времен. Может быть, меня за дурачка считают — но и в этом тоже есть свобода, я признаю это — и существую в этом признании легко и замечательно! Когда я был молодой, у нас кафе было — раз-два и обчелся. Ресторация — это была роскошь. А сегодня столько всяких кафешечек, забегаловок, где и покурить, и попить, и погулять, и поцеловаться. Пойди скажи, что это не свобода. Когда мне говорят, что за границей лучше, там что-то есть, а у нас нет, я отвечаю: ребята, для одних море, для других озеро, для третьих болото. У нас все есть! И это не квасной патриотизм, это правда!

Закончил съемки в фильме «Пять процентов» у Дмитрия Светозарова. Феропонтова играет Юрка Стоянов — мой однокурсник. Мы оба старые стали, оба рыхлые, оба занудные, он играет скульптора из прошлой советской жизни, а я — художника-афериста, неудачника. Там я за деньгами гонюсь. А в реальной жизни я гонюсь за красотой, за гармонией… Я продолжаю наводить косметический ремонт в своей жизни, навожу марафет. Но гоняюсь уже не за материальными ценностями, а украшаю свою жизнь путешествиями, музыкой, театром, кино, картинами, встречами. Ну и покушать красиво, попить хорошо — это качество жизни. Играю «Счастливые дни», меня задаривают конфетами, мармеладом, зефиром, морем цветов, и вдруг — женщина протягивает мне большой бумажный пакет с буханкой хлеба — теплого, запотевшего, два батона и булки. Пришел домой, отрезал ровный ломоть черного хлеба, залил его пахучим подсолнечным маслом, посолил солью — вкусно! Может, эта женщина что-то перепутала и мне свою сумку отдала? (Смеется.) Но нет, думаю, сама испекла.

Я никогда в жизни, в каком бы виде, самочувствии и гордыне ни существовал, не позволял себе заявить, что с кем-то на одной сцене играть буду, а с кем-то — нет. Если я начал играть, я все подчиню тому, чтобы в команде было согласие, гармония и понимание. Я лучше уступлю, пожертвую. Иначе это какая-то грязь в профессии, и этого нельзя допускать.

Меня втянуло в киноиндустрию после того, как я сказал всему миру: «Не хотите Сухорукова в кинематографе — и пошли вы к чертовой матери! Честь имею!» Сказал, отверг кинематограф, раз не хотят меня, потому что унижение терпеть невозможно было — взяли и забыли меня на площадке в каком-то там эпизодике. И именно через отрицание, через отверженность меня принесло в кино. И я сделал одолжение кино — и кино меня позвало, и, как говорят, камера полюбила.

Был кризис, который я назвал «Синдромом Ихтиандра» — речь про синдром одной роли. Анатолий Кузнецов сыграл Сухова в «Белом солнце пустыни» — и все, застрял. До этого у него были хорошие, замечательные роли, а потом — только Сухов. Великий Вячеслав Тихонов прожил огромную жизнь, какие были роли, но — Штирлиц. Владимир Коренев сыграл Ихтиандра — и так им и остался. Конечно, и надо мной висит образ «Брата» и «Брата-2» — но он не мешает, оказывается, ни режиссерам, ни продюсерам, ни мне получать роли Павла Первого, генералов, начальников… Я сыграл у Говорухина и директора завода, и командира крейсера. Были опасения, что «застряну», но как-то раз — и я перескочил. Режиссеры со мной рисковали. Говорухин честно признавался, что он рисковал со мной — и не пожалел. И Мельников, когда на Павла звал, Олегу Янковскому говорил: «Наверное, рискую, но хочу на Павла такого артиста — Сухорукова. Может, знаете?»

Я никогда не занимался физкультурой. У меня все нагрузка — в работе и в жизни. Я быстро хожу, я все время в каком-то движении. Я на сцене даже не сижу на стуле никогда. Говорят, что я сумасшедший и неврастеник? Но это же игра, просто публику надо все время держать в вибрации, надо все время придумывать какое-то движение глазами, руками, ушами, словом, звуком. А отдыхать как? Пришел домой, разделся до трусов, чаю попил, поел, музыку послушал, телевизор посмотрел, книжку почитал… Возьмите любое стихотворение — и начните учить его наизусть, это — отдых! А когда я сажусь в поезд, я пишу стихи — это релаксация, потому что то, что любишь — нетрудно, что любишь — нетяжело, что любишь — это не ноша, не груз.

Бросил курить в 1992 году. Помню, папиросы были дефицит, стою я в Питере в очереди за двумя пачками «Беломора» и думаю: это я себя травлю за свои деньги — и еще должен в очереди за двумя пачками вместо блока стоять? А чтобы набрать себе запас, приходилось весь Васильевский остров обегать! Я возмутился и сказал себе: все! Как на войну пошел в борьбу с куревом: придумал себе игру, что курево — это мой враг, он меня пытает — а я хочу выжить. И я его победил. И 24 года не пью — ни рюмочки, категорически! И это не болезнь. (Смеется.) Бросил после «Брата-2». А сейчас уже возраст не тот, чтобы куражиться: «Я постарел, с меня слетела пудра…» Вроде бы достиг каких-то высот, только на этих высотах уже не разгуляешься — не солидно.

Какие сейчас сценарии молодежь пишет? Мы так интересно живем, в такой интересной стране, у нас сюжеты на полу валяются — почему такую ерунду снимают? Откуда у них эти сюжеты берутся? Все девушки похожи друг на друга — одежда у всех одинаковая, прически одинаковые, мужики тоже все одинаковые… Что это за кастинг? Нет ни харизмы, ни личностного наполнения — все среднестатистические, все дерутся, все любят, все по тюрьмам сидят — справедливо и несправедливо, девчонки добиваются мужиков, а мужики все инфантильные — дети из кружка «Умелые ручки», которые ничего не могут. Нет героя нашего времени.

Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику
Фото: Ирина Анисина
Выражаем благодарность ресторану Cape за помощь в организации съемки.