Культура

Шоубиз с Липой Тетерич: интервью с джазовой певицей Теоной Контридзе

05 ноября 2021

Олимпиада Тетерич
телеведущая

Мы прекрасно знаем, как в светской тусовке принято относиться к российскому шоубизу. Со снобизмом — мягко сказано, ведь у нас любят говорить: «Я слушаю музыку, но только не русскую!». Именно поэтому мы с телеведущей Олимпиадой Тетерич решили сделать рубрику, которая докажет: шоубиз в нашей стране может быть разным, как и его герои. Сегодня с Липой беседует Теона Контридзе — джазовая певица и музыкант.

У нас рождаются глыбы

Я не люблю тональность гуру и коучей, мне она не близка. Я всегда старалась быть сама по себе, не была в андеграунде — но и не стремилась в телевизор. С самого начала, приехав из Тбилиси, я хотела пойти классическим путем: найти продюсера и идти так, как шагают все. Но, к счастью, достаточно рано я поняла, что я не продюсерский продукт, и решила искать свой уникальный путь. Мне очень грустно, что у нас нет института менеджмента и продюсинга — и мы, артисты, там, где должны тратить год, тратим пять, потому что делаем все методом тыка.

Зато у нас рождаются глыбы, которые не рождаются нигде.

То есть по личностным качествам я просто не представляю, например, кто может сравниться из западных звезд с Аллой Пугачевой. Потому что это спетый личный опыт, спетые ссадины, болячки — и в целом жизнь — как трактор, который переехал человека. И я начала методом тыка заниматься своей творческой жизнью, потратила уйму времени на всякую ерунду — жаль, не было рядом человека, который сказал бы мне: «Теона, туда не ходи»…

Это не будет работать

Если я делаю кавер — эта композиция должна мне нравиться. Вот лезгинку я не люблю с детства — и я ее никогда не сделаю, чтобы просто кому-то угодить, чтобы кто-то кайфанул, а я в это время не кайфовала — это не будет работать. Поэтому, когда меня на концерте в Барвиха Luxury Village попросили спеть лезгинку («Сто тысяч евро дам!»), я не спела. Диафильмом тогда прошла передо мной вся моя жизнь, вспомнила даже шестилетний возраст, когда я в первый раз пошла на урок музыки. Это такой «сигнал», точка невозврата: можно пойти такой дорогой, откуда нет пути назад, где больше себя не узнаешь.

Быть последовательным

100 тысяч евро для меня — это большие деньги. Это для всех большие деньги. Мне кажется, это и для Абрамовича большие деньги. Это просто физически большие деньги. Это много концертов. Но я не сожалею. Потому что я видела потрясающе одаренных людей — и видела, как они «срулили» и потом никогда не вернулись. Это большая иллюзия думать: «я сейчас поиграю пять лет попсу, куплю квартиру, куплю машину, нормально одену жен, детей — а потом вернусь обратно в джаз». Ты никуда больше не вернешься, никогда. Творчество — это не машина: сначала сел в «Мазду», а потом пересел на BMW. Ты должен быть последовательным.

Найти тональность

Я очень гибкий человек, я нашла определенные тональности, чтобы справляться с пьяной публикой, обыгрывать это, с юмором к этому относиться. Я нашла кучу тональностей, как оградиться от хамства. Жесткой меня в каких-то определенных вопросах делает как раз то, что я знаю, что я делаю. Я делаю кабаре, и в этом нет мне равных — и я буду это беречь, потому что я первопроходец, я должна какое-то наследие оставить людям, которые на меня смотрят, как на дипломированного учителя.

Заложники цифр

Я знаю людей, которые в попсе фантастические исполнители — и я перед ними преклоняюсь. И знаю людей, которые очень одарены и могли бы делать гораздо больше, но не делают, потому что стали заложниками цифр.

У нас свои голы

Когда я пришла первый раз на кастинг «Метро», там было 5 тысяч человек, выстроившихся от Театра оперетты на весь Камергерский переулок. Я сразу пошла к центральному входу, люди кричат: «Эй, ты куда?». Я повернулась и сказала: «Я блатная!». Зашла, села за фортепиано — и там уже «блатная» не помогает. Все, ты хирург, тебя допустили в операционную — делай операцию. Да, мы не футболисты, и никому не видно, к сожалению, как мы забиваем гол, но у нас свои голы.

Трагедия нашего времени

Сейчас героями стали люди — бегуны на короткие дистанции. Сегодня очень уважаемые артисты пишут хит с очень неуважаемыми артистами, чтобы этот неуважаемый артист, у которого 15 миллионов подписчиков, продвинул уважаемого артиста. И для меня это трагедия нашего времени. Надо понимать, что упрощение материала никого не поднимает вверх, а всех опускает вниз. Как говорит обожаемый мною Олег Груз: «Культура содержится в голове!». Мой тезис такой: интернет только начал кипеть, это только вошло в наш быт, только недавно завоевало наш мир, мы еще дойдем в своем дерьме до точки кипения — и потом все это развалится, и начнется какая-то здоровая фильтрация.

Поняли наоборот

За время пандемии люди не только ничего не поняли, но еще и озлобились. Они поняли все наоборот — и стали рвачами. Непонятно, что будет завтра, поэтому давай ценить друзей? — Нет, непонятно, что будет завтра, поэтому надо урвать. Пошла совершенно обратная реакция. Я столкнулась с диким хейтом — и у меня нет к этому иммунитета. Вот Николай Цискаридзе — у него есть иммунитет, потому что он прошел Большой театр, он прошел через ломаное стекло, надрезики на костюмах — и ему по-настоящему наплевать, это и есть иммунитет. А у меня этого никогда не было. И когда в Instagram* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации) хейтят меня, я над этим смеюсь. Но как только дело касается моих детей, моего мужа, моих друзей, моих даже подписчиков — я зверею. Не могу посмеяться над недалекостью человека и зверею. Все, что касается меня — фигура, акцент, я это уже прошла, съела и забыла. Все, что касается моего окружения и моих близких, меня задевает. Если в детстве в классе кого-то обижали, я могла ударить, могла пойти жаловаться к директору, я сразу принимала решение и действовала.

Найди свою дверь

Я считаю, что не надо биться в двери, которые тебе не открывают. Есть тысячи дверей — просто найди свою дверь. А моя дочь другая, она будет биться в ту дверь, которая не открывается. Она другая. Ее музыка — в моем айфоне, моей музыки в ее айфоне нет. Моя дочь старается не быть похожей на меня. Для нее быть на меня похожей — не комплимент. Когда мне в Тбилиси говорили, что я феноменально похожа на своего отца, я кайфовала. Когда мне говорили, что я похожа на мою мать, хотя я вообще непохожа, я таяла. Но моя дочь другая — ей нужно самоутвердиться. И я не буду этому мешать. Впрочем, я все равно говорю: «Милая моя, личным пространством называется пространство, которое принадлежит лично тебе. За мои деньги твоего пространства не может быть. В моем доме не будет твоего личного пространства. Я буду грузинская мама, которая засунет свой нос везде, где ей интересно. Здесь — мое государство».

Все уже было

Сейчас наступило время «диджеев» во всем — и в музыке, и в моде, и в кинематографе. Даже великий наш современник Паоло Соррентино, перед которым я преклоняюсь, — и тот цитатник. Это все цитаты, это все уже было. Я уверена, что он делает все очень свое — но его «очень свое» уже было. Ровно то же самое происходит в музыке. Все на цитатах. Вот сейчас самый модный новоиспеченный учитель — Садхгуру. Но Садхгуру — это уже было. Все уже было.

Музыкальный дизайн

Современная музыка мне неинтересна. Редигуша слушает корейскую попсу, Гогик — каких-то новых исполнителей, парочка треков Билли Айлиш меня зацепила. Но все это — музыкальный дизайн. Понимаешь разницу между музыкальным дизайном и композицией? Вот от кутюр и прет-а-порте — и это то же самое. Билли Айлиш — это супер, но это музыкальный дизайн. Убери все обработки, оставь только фортепиано с мелодией — и не получится из нее Imagine all the people. Сейчас важна аранжировка, определенное звучание, у меня ощущение, что вся эта музыка — саундтрек какой-то компьютерной игры. Особенно сэмплы, которые применяются к речитативу, к рэпу — просто Minecraft!

Буду хуже всех

По каким критериям человек выходит на сцену? Он пел в каком-то своем пространстве лучше всех, мама говорила, что лучше всех, папа говорил, соседи говорили, дедушка замирал, когда внук выходил на сцену. А сейчас появился прецедент — хуже всех. А давай-ка я не буду лучше всех, а буду хуже всех. И посмотрю, что это будет. Прецедент Ольги Бузовой. Первая такая история — карьера Флоренс Фостер Дженкинс, которая стала популярной благодаря полному отсутствию музыкального слуха. Оперная певица, которая пела все арии из репертуара Марии Каллас, катастрофически перепевала «Травиату», «Тоску», «Мадам Баттерфляй», но она собирала залы — которые над ней смеялись. Вот он, первый прецедент хайпа. А сегодня к этому добавились возможности интернета. И сегодня чем хуже — тем лучше. И я не понимаю, что с этим делать, когда мои дети апеллируют: «Мама, у этого мальчика 7 миллионов подписчиков».

«А что он делает?» — «Ничего. Просто снимает видосы. Просто прикольно».

Но «прикольно» как оценка может заводить лет до 17-18, дальше настоящему артисту все же нужно повышать градус. Главный эпитет по отношению к тому, что делаю я — «огонь», «зажигалка». Значит, людям не хватает страсти, не хватает тепла, людям не хватает градуса в нашей холодной стране. А что такое прикольно?

Изменить мир к лучшему

Мой зритель — человек, любящий жизнь. Человек, мечтающий быть счастливым. Я даю некую модель мироустройства на концерте. Я всегда выхожу с желанием изменить мир к лучшему. Это не какой-то эзотерический термин, это правда моя подача, мой посыл.

План «рысь»

Первый концерт после сидения взаперти: подходит дагестанский мужик, симпатяга, встает так перед микрофоном и требует: «Обрати на меня внимание!». Хорошо, что я выросла в кавказском городе и знаю, как с ними разговаривать! Это у русских женщин есть иллюзия, что с кавказскими мужчинами надо быть покорной белочкой, на самом деле работает только образ «рысь»: необузданная, дикая лошадь, которую надо обуздать. Я говорю: «Так, ты успокоишься?» — и он зацвел, ведь на него уже обратили внимание!

Сигнал

Будут ли в искусство и дальше вкладывать деньги? Мы с Колей Цискаридзе обсуждали: мир будто получил сигнал, что он может обходиться без искусства. Ну, не случились фестивали в этом году — и ничего страшного, живем дальше. А это кошмар. Каждый человек, который приходит на фестиваль классической музыки, например, в Германии на Вагнеровский фестиваль, знает партитуры. Либо он приходит с нотами в руках — и это говорит о том, что публика читает ноты. Эти люди едут в Вену, из Вены в Зальцбург, из Зальцбурга в Мюнхен, из Мюнхена в Баден-Баден — а сейчас ковид всех напугал и запер по домам!

«Новая волна»

Когда мне Ревзин сообщил, что я буду вести «Новую волну», у меня началась паника, я просто впала в какую-то истерику. Думала, когда Демис Карибидис приедет, он мне, греческий парень, поможет, взбодрит. Но нет, он вел себя, как норвежский турист! Назначал время, приходил вовремя, уходил вовремя — очень аскетично воспринял мой нервный настрой, хотя я ждала слов «Муся, мы сейчас выйдем и разорвем их!» Я была растерянной маленькой девочкой, ждала от него какого-то греческого… жареного халуми, но не получила его. (Смеется.) Но уже потом на сцене он меня очень «собрал»: после первого выхода (я, кажется, похудела на килограмм!) он поддержал: «Все идет хорошо! Вообще не волнуйтесь, все прекрасно».

Клин

Я помешана на путешествиях, просто помешана. Но всегда мне жалко платить за перелет. Просто не понимаю, что происходит. Как только мне надо заполнить эти бумаги и прокатить кредитную карту, я схожу с ума. Никогда не пожалею на обувь, никогда не пожалею на очки, но на самолетах у меня какой-то клин.

Масштаб личности

Есть какая-то разновидность дружбы, которая просто создана для того, чтобы делать людей счастливыми. Мы с Катей Варнавой производим друг на друга такое впечатление, какая-то такая химия между нами, которая перебрасывает нас в период каких-то 7-9-летних детей. И мы счастливы просто потому, что мы вместе. Не нужен никто, ничто, никакие обстоятельства, никакой пазл, который должен сложиться тем или иным образом… Мы — и точка. Мы бываем и философами, и обыкновенным бабьем, и клоунами. Но мы пересекаемся в одном очень важном моменте: в своей жизни я встречала только двух российских женщин, которые так щедры: моя первая подруга в России Люба Платонова и Катя Варнава. Как Катя разговаривает с персоналом, сколько она оставляет официантам, как хочет обрадовать мать, улучшить жизнь друзей. Это огромный масштаб личности.

Первую в жизни дорогую сумку — фиолетовый Louis Vuitton — мне подарили не муж, не подруги, а Сережа Лазарев — после записи «Классного мюзикла».

Приклеить учительницу к стулу

Я эмоциональный человек, но я не эксцентрик. Я всегда знаю, куда я иду. Но всегда оставляю какой-то диапазон. Я не бунтарь — но и не приспособленец. Я никогда не пойду менять власть. Я никогда не пойду на какие-то вещи, которые подразумевают переворот — я буду делать перевороты внутри себя, и я знаю, что от этого будет зависеть очень много судеб. Я за себя, мне нужно свою гигиену улучшать. Хотя в школе — в центральной музыкальной десятилетке для особо одаренных детей при консерватории — инициатором любого бунта была именно я — вплоть до идеи приклеить учительницу клеем к стулу. Я очень жестко самоутверждалась в мире, не понимала, где мое дно.

Просто ты не купишь штаны

Вот у тебя нет штанов — и ты пошла на шопинг, чтобы их купить. Если ты не найдешь то, что ты хочешь купить, ты просто не купишь штаны, ты походишь в старых. И то же самое с музыкой для меня. Пока нет ровно той фактуры, с которой я бы хотела предстать перед моей публикой, я буду петь старое. Тем более что в джазовом мире кавер — это очень принятая история, весь джазовый мир — это кавер. Но я работаю над этим: пока всего четыре песни. И то, что предлагают, мне не подходит. Сложность в том, что музыка должна быть очень фактурная: представь, что ты хочешь, чтобы тебя одевал Mugler, а тебе звонит Cos.

Точи язык

Я обожаю русский язык. Я ему посвятила много времени. Ирина Понаровская мне как-то сказала: «Дочь, послушай сейчас меня. Ты живешь в этой стране, и ты должна предстать перед этими людьми, перед своей публикой во всей своей красе, во всем великолепии. Поэтому, пожалуйста, точи язык». Мне кажется, что это очень некрасиво — жить здесь и не стараться выразить то, что ты хочешь, на хорошем русском языке. Вся литература прочитана на русском, на грузинском я столько не читала! У русского языка есть гибкость, а грузинская тональность больше подразумевает прямоту. Русский язык многослойный, количество синонимов позволяет.

Христианство ворвалось в мою жизнь

Я начала много читать и слушать богословскую литературу. Я стараюсь воцерковиться — и это мое сознательное решение. Меня крестили в детстве, я не выбирала конфессию. И будто занималась такой духовной проституцией — то там, то сям. А потом в один момент как будто грудную клетку мне христианство взломало и ворвалось в мою жизнь. Это как выбор школы. То есть, если ты хочешь танцевать балет, ты приходишь в Вагановскую академию — и там не споришь и не говоришь: «А почему у вас не брейк-данс?» Потому что это определенная школа. То же самое — ортодоксальное христианство: ты приходишь, сдаешься педагогу и говоришь «поехали». И он может тебе ставить руку четыре года, менять дикцию 15 лет — но это твоя школа. Если я хочу познать Христа и его философию, его глубину, если я хочу познать Бога через знание — я хочу познать только через это знание, потому что только это знание резонирует со мной.

Энергетическая тишина

Мне хочется пожить в районе Большой Грузинской. Район очень интересный: я как раз не люблю такие перемодненные места в Москве, а люблю, когда есть в районе синтез чуть-чуть ностальгического «совка» и имперской помпезности. И вот Большая и Малая Грузинки у меня оставляют это ощущение. Тишинка — это центр, в котором есть удивительная энергетическая тишина. Плюс грузинский костел — это такая возможность уединиться. Там есть совершенно уникальный отец Федор — русский, московский мужик, который выучил грузинский и старогрузинский, который я не знаю, и он Евангелие читает на грузинском. А в конце службы на чтении молитв они чередуют грузинский и русский! Это же церковь, приуроченная к подписанию Георгиевского трактата, это же символ нашей дружбы. И даже тогда, когда у нас нет дипломатических отношений между нашими странами, в этом храме идет служба на двух языках. И пока этот храм действует — маленький, бледный, немощный, даже не согревающий огонек все равно горит. И для меня это очень важно.

Я индивидуалист

Я общественник просто невероятный! Но я не люблю публичную благотворительность, я не участвую в ней никогда — ни в каких благотворительных концертах. Благотворительность должна быть тихой. Я артековскую эту энергетику пионерлагеря не люблю, я индивидуалист. Потому и грузинской диаспоры у нас нет, в отличие от армянской: страна маленькая, и грузины — индивидуалисты. Где ты видела фольклор такой, как у грузин? Это же просто полифония: все голоса ведут, а не один солист. Это совершенно другой менталитет. И это полифоническое мышление приводит к многокультурности, многонациональности. Мультикультурность — это наш ген. Я вообще не понимаю, что такое антисемитизм, я вообще не могу на эмоциональном уровне понять, как один может по национальному фактору другого презирать. Не понимаю!

Страшный гнев

Мы должны быть терпимее друг к другу. Потому что в каждом из нас огромное количество грязи, которую надо выгребать! Гнев и чревоугодие — это две вещи, которые у меня есть: из семи смертных грехов у меня два абсолютно лютых. Гнев бывает страшный — это цунами. И дело не в причине: для этого не может быть никакой причины, это отвратительно по отношению к людям, это отвратительно по отношению к себе. Но повод всегда один: обостренное чувство несправедливости, которое заставляет меня звереть. Когда я вижу, что человека унижают, я могу задушить. И гнев — это как раз про моих детей дома. Этот гнев провоцируется страхом, что я с чем-то не справляюсь. Когда я вступаю в войну с их демонами и вижу, что это война и победа света над тьмой, тогда я зверею. Хотя с посторонними мне всегда хватит юмора, цинизма и моей легкости, чтобы просто слиться.

Не Мартин Лютер Кинг

Захожу в лифт, и вместе со мной заходит парень из «Яндекс. Еды» — и становится мышкой, я энергетически чувствую, как он «уменьшается». И, выходя из лифта, я специально отмечу его работу или его новую обувь! И дворнику скажу: «Хорошего вам дня, будьте здоровы!». Я сейчас не Мартин Лютер Кинг, не проповедую, но давайте чуть-чуть внимательнее быть друг к другу. Нам ничего не стоит друг друга похвалить, и у нас у всех есть какие-то забавные детали в гардеробе, у нас у всех есть какая-то красота. Нам ничего не стоит сказать: «Маникюр — бомба!» И все, человек засияет, и у него будет хороший день. Я часто делаю людям комплименты, я всегда счастлива рассмешить кого-то или подбодрить кассира в «Магните» — и так сделать человека чуть-чуть счастливее.

Принять себя

От меня идет самая важная вещь, которая должна случиться с каждым человеком: принятие себя таким, какой ты есть, безоценочно. И дело не в красоте. Вот я люблю мой юмор: даже меня смешит мой юмор, я могу пошутить — и сама засмеяться. Я люблю мое умение тяжелую ситуацию переживать легко. Мне кажется, что я умею дружить. И мне нравится мой смех. А еще я дико горда, что сохранила свои зубы в 43 года, хотя жила далеко не ЗОЖно. Потому что красота для меня может быть только натуральной. Сейчас абсолютно придуманная проблема — быть самой собой. И я просто хочу открыть для читателя один секрет: мы никем не можем быть, кроме самих себя. Просто проблемы — быть самой собой — нет, там смонтирована пустота и абсурд. Единственное, чему нам надо научиться, это прислушиваться только к тем людям, которые нам по-настоящему интересны.

Арт-дилер из колониальной эпохи

Надо думать над своим образом. Как сказала прекрасная Ира Хакамада, «внешний вид — это интеллект». Ничего с неба не свалится, ты должна разобраться, понять, что ты за персонаж, из какого ты времени, что тебе нравится. Я для себя на сцене выбрала кабаре, мюзикл. Мюзикл всегда был и не вашим, и не нашим. То есть чуть-чуть из джазового мира и чуть-чуть из попсы. Тем же самым было кабаре всегда: на острые темы говорить легко. Но я не сразу к этому пришла: я была и рэперша, и ковбоиха… Иногда мне кажется, что я лет на пять всегда опережаю моду. Облачаюсь в черное, как в «Братьях Блюз» — бац, а через пять лет это становится модно. Покупаю перевернутую дубленку, как в фильме «Мужчина и женщина» у Анук Эме, — и это тоже приходит. А сейчас я очень люблю в быту выглядеть как арт-дилер из колониальной эпохи — визуально эта эпоха мне близка, когда в Европе увлекались китайщиной, японщиной. Я очень люблю Восток, стилизованный под Европу.

Хватает солнца

Моя квартира — это Лиссабон. Сюда люди приходят, чтобы согреться. Потому что здесь хватает солнца. А в спальне — немного Марокко: я считаю, что спать надо в Востоке, это эротично, это «принцессно». В шведском минимализме в стиле Ikea я, например, просто не смогу заснуть! Помогал мне с интерьером художник Гия Чаушба, супер-парень! Он же помогал с квартирой Эвелине Хромченко и Софье Шеварднадзе.

Год пей за 5 евро

Если бы я не стала артисткой, стала бы дирижером. Дирижер — самый большой артист, это настолько метафизичная профессия. Мне смешно, когда обсуждают каких-то великих дирижеров, например, кто лучше — Курентзис или Караян. Наверное, такой смех настигает великих сомелье, когда люди обсуждают вина. Потому что обычно у тех, кто сравнивает, просто нет инструментария распознавания, что хорошо, а что плохо. Я как-то спросила у моей подруги, как научиться распознавать хорошее вино. Ответ был такой: «Год пей за 5 евро. Второй год пей за 10. Третий год пей за 15 — и так до конца жизни на 5 евро повышай». Ровно тот же совет для распознавания хорошего дирижера и плохого — только начинать учиться нужно лет с шести! «Наслушанность» может появиться через 20 лет.

Красоту на подносе

Поговорить о моде? Marni, Marni и еще раз Marni! Я бы одевалась только у них. И у Isabel Marant — но, к сожалению, у них нечасто есть что-то на меня. Я редко-редко «зажигаюсь» от вещи, но если «зажигаюсь», то покупаю, сколько бы это ни стоило. У меня вообще страсть к материальному очень притупленная. Но вот увидела в прошлом году в Милане пуховик Jil Sander, стилизованный под кимоно — просто сошла с ума. Вообще грузины маньячно обожают одеваться. Мы — часть христианского мира, а христианский мир положил планете на подносе красоту. У Ноя было три сына: Сим, Хам и Иафет. Сим — это прародитель семитов, Хам — это прародитель чернокожих, а Иафет — это прародитель индоевропейцев. И Сим означает на арамейском ум, Хам означает страсть, а Иафет означает красота.

В одном организме

У Бога нет других рук, кроме твоих: мы же на бэк-вокале все друг у друга. Возлюби ближнего твоего, как самого себя, — это ветхозаветный тезис. А возлюби врага твоего, как самого себя, — это уже христианство. Я уже не могу воспринимать человека как что-то, что меня не касается, мы в одном организме живем.

Бояться не успеть

Когда умерла моя мама, я на следующее утро проснулась зрелым человеком. Это было совершенно уникальное ощущение: я проснулась — и какой-то краски не хватало, я поняла, что все, я уже не все цветы в саду могу сорвать. Бамс — и все, и взрослая жизнь. И я сейчас начала пугать детей одной фразой: дети должны бояться потерять, дети должны бояться не успеть.

Царица-бомба

На кухне я просто царица-бомба. Я накрою стол на 200 человек и не поленюсь. Для меня это не проблема — для меня это продолжение моего творчества. Почему в Грузии нет дворовой музыки, а в России есть? Потому что в России женщина мужика выгоняет из дома во двор на гитаре играть и пить, а в Грузии говорит: приходите в дом и сидите, пойте и пейте, для этого есть дом. Если к моему мужу приходят друзья, я в любое время накрываю стол.

Знать, за что меня бьют

Я не верю в реинкарнацию. Но я верю, что мы — каскад, длиннющая цепь генетических событий. И мы унаследуем не только внешность с ее плюсами и минусами, но и душу с изъянами, и красоту. Со мной карма не очень резонирует: я должна знать, за что меня бьют, должна знать, что могу упасть на колени и от всего сердца покаяться, и меня простят. А кармический закон — он холодный: зло порождает зло, добро порождает добро — и нет этому конца. А Христос все может изменить в жизни, все. Это нас делает эмоциональными народами.

Рассуждать о Вагнере

Я вегетарианка с 15 лет: мясо не ем, курицу не ем. Тогда в Тбилиси мне хотелось быть иной, отказаться от этого маниакального культа мяса — а сейчас это уже в привычку вошло. Кстати, грузинская еда — идеальная для вегетарианцев. Любая южная еда менее мясная, чем северная. Вам надо греться, а нам не надо, нам жарко. При этом я гурман, я очень гастрономична, много денег трачу на мишленовские рестораны. Если человек воспитан ухом, глазом, носом и не воспитан ртом — я это не понимаю. Как человек, который ест гамбургер в плохом ресторане, может рассуждать о Вагнере, Малере, Шнитке? Где-то есть вранье. Человек должен сбалансированно заботиться обо всех рецепторах.

Больше ничего

Я себе желаю, чтобы мои дети выросли полезными людьми для этой планеты. И очень счастливыми. Чтобы мой муж был здоров. И чтобы у меня было неиссякаемое жизнелюбие — в любом возрасте. И чтобы на моем пути появился мой композитор. И чтобы меня окружали друзья — только богоискатели. Больше ничего.

Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику
Фото: Вова Поло
Благодарим «Петровский пассаж» за помощь в проведении съемки