Новая героиня нашей рубрики — Ирина Апексимова. Актриса, певица, продюсер, директор театра. Вернее, теперь сразу двух — Театра Романа Виктюка и Театра на Таганке. Известие о том, что Ирина назначена на новый пост и будет совмещать работу в обоих театрах, пришло как раз накануне нашей съемки.
Фото: Игорь Харитонов
Мы встретились с Ириной
в обновленном Театре Романа Виктюка и поговорили о карьере, проектах, о том, как ей удается совмещать сразу столько ипостасей и трудно ли быть сильной женщиной.
Успешная актриса и певица, продюсер и директор театра. Профессионал своего дела и настоящий трудоголик — в хорошем смысле этого слова. Железная леди и нежная мама. Интересный собеседник. И просто красивая и обаятельная женщина. Все это — Ирина Апексимова. Как удается ей быть успешной в профессии и совмещать карьеру и личную жизнь без ущерба для себя и окружающих? Как получается существовать в таких не совсем женских на первый взгляд ипостасях? Об этом мы поговорили с Ириной накануне открытия после ремонта сцены Театра Романа Виктюка в историческом здании архитектора Мельникова на Стромынке. Ирина с явным удовольствием позировала на фоне на тот момент еще не совсем завершенных интерьеров. Съемка получилась оригинальной и, можно сказать, урбанистичной.
Posta-Magazine: Ирина, буквально на днях вас назначили директором Театра на Таганке — пост, который вы планируете совмещать с руководством Театра Романа Виктюка. Работы наверняка будет невпроворот. А тут еще открытие сцены на Стромынке. Вас не пугали все те трудности, с которыми приходится сталкиваться и с которыми творческому человеку не всегда легко справляться?
Ирина Апексимова: Ну конечно, это все сложно. Но… глаза боятся, а руки делают. И мне это интересно, ведь надо развиваться, нельзя все время сидеть на одном месте. Ну хорошо, я — артистка, но что дальше?
— Когда вы поняли, что актерство в чистом виде вас интересует меньше?
— Нет, менее интересно мне не стало. Я продолжаю свою актерскую деятельность. Но понимаете, очень многие актеры становятся продюсерами, администраторами, а администраторы и физики вдруг начинают играть и ставить спектакли. Мы же не знаем, насколько верно решение, принятое в …надцать лет, мы же себя еще не изучили. Я не знаю девочку, которая — особенно в Советском Союзе — не мечтала стать актрисой. Я же вообще выросла в театре (родители Ирины работали в сфере музыки и театра. — Прим. ред.), куда еще я могла хотеть пойти? Условия и среда сыграли свою роль. Как это у Маркса: «Бытие определяет сознание»?
— Вы при этом несколько раз поступали в театральный, проявив определенное упорство.
— А у меня просто не было выбора, какое тут упорство! Что еще я могла? Правда, еще я хотела стать переводчицей…
— Хлебное занятие!
— Весьма. Но для этого надо было хорошо учить английский, а я достаточно ленивый человек, и я учила его не очень хорошо…
— Ирина, если вернуться к теме выбора — вы не препятствовали тому, чтобы и дочь пошла в творческую профессию? Она же тоже выбрала Школу-студию МХАТ. А многие актеры якобы не особо поощряют такую преемственность.
— Никогда нельзя говорить «никогда», но препятствовала, конечно. Даша прекрасно знает изнутри, а не по книжкам и рассказам, что такое актерское существование. Но ее это не пугает. Она привыкла. Гастрольные переезды, например, она не воспринимает как трудность, сложность. И потом, она в достаточно успешной актерской семье живет, она не знает, что это такое — сидеть и ждать предложений по работе, поэтому все мои рассказы о том, что и такое может быть — они для нее достаточно умозрительны. Я ей все это рассказала и объяснила, а она все равно сказала «хочу». Ну хочешь? Иди. Лучше сделать — и пожалеть, чем не сделать — и пожалеть.
— Я так понимаю, именно этим принципом вы руководствуетесь в работе?
— Да, всегда. Я всегда быстро принимаю решения, и порой достаточно экстремальные. Но знаете, очень поддерживает ощущение, что я всегда могу от этого отказаться.
— То есть вы не боитесь провалов и краха иллюзий?
— Крах иллюзий и провал в общественном понимании — это разные вещи. Потому что мое понимание того, что такое иллюзии, и цель, к которой я стремлюсь, — это одно дело. А совсем другое — это люди вокруг, которые оценивают, совсем не зная ситуации. И, будучи достаточно успешным человеком и видя то количество дерьма, которое я получаю на свою голову, я понимаю, что оно не сильно отличается от того, что все скажут «А-а-а, она не сделала!» Да бог с ним!
— Занимаясь административной работой, часто, наверное, сталкиваетесь с критикой — не творчества, а каких-то сугубо «деловых» решений? Тем более к женщине на такой должности у нас до сих пор относятся скептически.
— Да, есть такой момент… Ну, когда я стала директором, я очень болезненно все воспринимала. Меня это просто убивало. Сейчас, хотя и находятся добрые «друзья», которые периодически подсовывают какую-то гадскую информацию обо мне, я воспринимаю все гораздо легче. Недавно, к примеру, я прочитала какую-то очередную дрянь — и это несколько часов крутилось в голове, был такой внутренний монолог, я будто отвечала им. Куда от этого деться? Ведь я нормальный, живой человек.
— То есть сложно чисто психологически?
— Конечно, иначе нужно быть стальным. Все-таки с разработанной, раскачанной актерской психофизикой, с обязательным условием воспринимать все очень остро и сиюсекундно, конечно, очень непросто получать такую информацию.
— Но вы производите впечатление человека самодостаточного и сильного, хотя, возможно, это наносное?
— И наносное частично. Такая защита. В чем-то когда-то я сопротивлялась этому образу, а потом подумала, что, в конце концов, мне в нем удобно так существовать: меня очень многие боятся. И меня это устраивает. То, что у меня внутри, — остается внутри. И какая я на самом деле, знают только мои близкие, и мне не нужно расширять этот круг общения. Мне не надо, чтобы меня все жалели. У меня есть люди, которые это сделают и с которыми я могу поплакать.
— Сложно находить этот баланс? Чтобы с родными быть одной, а с остальными…
— Нет, я всегда одна и та же. Просто я кому-то показываю свои эмоции, а перед кем-то их закрываю.
— Это издержки профессии?
— Это, наоборот, положительные стороны профессии — уметь «держать лицо».
— Часто приходилось пользоваться какими-то актерскими наработками, когда нужно было войти в кабинет вышестоящих инстанций?
— Вы поймите, что это процесс подсознательный, я уже никогда не думаю, что сейчас пойду и буду играть вот такую или иную роль.
— Вы в свое время были одной из первых российских актрис, участвовавшей в успешном голливудском проекте (картина «Святой» Филлипа Нойса с Вэлом Килмером. — Прим. ред.), потом какое-то время работали в Штатах. Не было желания остаться и по примеру других ваших коллег попытаться зацепиться?
— Конечно. Плох тот артист, который не хочет сниматься в Голливуде.
— Но кто-то планирует работать только на родине…
— Может, они просто мудрее, видят чужой опыт и поэтому говорят, что дома лучше… Конечно, я очень хотела сниматься в Голливуде. Но мало там пробыла. А там надо находиться все время. Но это, опять же, к вопросу о выборе: либо сниматься в сериалах, либо сидеть ждать прекрасной роли. Или сидеть в Голливуде и ждать, что, может быть, тебя кто-то заметит и тебе что-то даст. Или не сидеть и не ждать. А у меня в то время был МХАТ. И я думала: ну какой Голливуд с образами злодеев-русских, когда здесь я была ведущей актрисой МХАТа?! Что мы ставим на весы? Я прожила в Лос-Анджелесе чуть меньше года и не так часто ходила на пробы, да и те почти все были на роль плохих русских…
— Сейчас это не особо изменилось, насколько я понимаю?
— Сейчас чуть получше, конечно. Мне один очень умный человек рассказал, в чем разница: 90-е и сейчас. Все, как всегда, завязано на деньгах. Большая часть голливудского кинорынка сегодня направлена на Россию, наш рынок приносит им много денег, а потому там стало появляться много русских актеров. А тогда этого не было абсолютно. И я посидела, покрутилась, поняла, что не мое, и уехала. Но я думаю, что не прогадала. По большому счету, практика показывает, что ни у кого ничего не получилось. А годы идут. Представьте, почти 20 лет я бы там сидела и ждала роли…
— Зато какие успехи здесь!
— Да, именно! Дочь вырастила, дом построила.
— Дерево посадили?
— Нет. Значит, следующая моя реинкарнация должна быть в качестве какого-нибудь председателя совхоза. Надо растить свиней, коров, зелень и сделать маленький клуб, в котором играть.
— Не думали более серьезно заняться каким-то бизнесом?
— Я все время об этом думаю. И даже особо переучиваться не придется. Но чтобы начать бизнес, надо изначально иметь финансы, вложить собственные деньги. Я не бедный человек, но у меня нет «закромов», я не умею откладывать деньги, живу сегодняшним днем. Я все проедаю, «проодеваю», люблю путешествовать, покупаю дорогие машины.
— Предполагаю, что вы очень любите скорость.
— Мне нравится на большой скорости ехать по городу, но не по проселочным дорогам или трассам. Видимо, мне нужен другой адреналин. У меня как-то спросили: не хотели бы вы прыгнуть с парашютом, заняться дайвингом? Мне этого не надо, неинтересно, мне хватает адреналина в театре. Кто бы попробовал выйти на сцену — это же такой адреналин каждый раз! И потом, сейчас, конечно, очень изменилось это понимание, но когда я училась, это считалось непрофессиональным, потому что артист должен беречь свои руки-ноги.
— Что вас подпитывает еще, кроме интересной работы?
— Влюбленность, конечно!
— Сейчас все любят рассказывать про то, как они уезжают в уединенный отпуск куда-нибудь в спа и там восстанавливают силы…
— Нет, влюбленность, творческие проекты и иногда что-то по мелочам: вкусная еда, шмотки… Ничего нового.
— За модой вы следите?
— Нет, не слежу, не читаю журналов о моде, всегда покупаю то, что мне нравится. Причем в магазин захожу ненадолго, забегами… Иногда бывает усталость, и хочется уделить время себе, пойти на маникюр-педикюр, а не делать его в машине. Тогда я думаю: «Ира, ты же девочка!» Наверное, это прекрасно: сидеть на берегу Средиземного моря на своей вилле, пить красное вино, курить сигареты, периодически прилетать сюда читать сценарий, попеть концерт или сыграть спектакль, наверное, это здорово. Но… что такие люди делают в остальное время? Все время пить вино и курить невозможно, ходить в одни и те же магазины тоже станет поперек горла, в театр-кино нельзя каждый день ходить. Я не знаю, что делают все эти женщины…
— Ирина, вы ведь еще часто участвуете и во многих социокультурных проектах, например, фестивале «Книги в парках» или «Пушкинские чтения» в «Эрмитаже». Летом у вас пройдет очередной фестиваль «Театральный демарш»?
— Я очень на это надеюсь! Сейчас решается финансовая сторона этого вопроса.
— А по какому принципу вы отбираете спектакли для фестиваля?
— Берем самые интересные постановки нового сезона. Понятно, что не все мы можем вытащить на улицу, так как те спектакли, которые очень зависят от атмосферы закрытого театрального пространства, не подойдут. Это должны быть не просто новые, а именно самые интересные новые постановки, которые любимы и зрителями, и прессой, — куда от этого деваться. В этом году собрана уже достаточно интересная программа, надеюсь, все получится!
— При этом вы продолжаете продюсировать, выступаете с сольной концертной программой — как все успеваете?
— А мне интересно. Если бы я сидела и занималась чем-то одним, я бы, наверное, сошла от этого с ума. Мне становится скучно. У меня бывают какие-то этапы. Как в Театре Романа Виктюка. Надо было сначала сделать ремонт. Затем мы привели все в какое-то приличное состояние, что дальше? Механизм уже заработал. Значит, я дальше делаю какой-то новый спектакль. Меня это очень поддерживает энергетически. Вот «Демарш», к примеру, — это очень тяжело, но это такое удовольствие! Это приятная усталость. Знаете, как когда отработаешь тяжелую физически роль и когда зрительный зал тебе отдает свою энергетику обратно — вот это наслаждение.
