Один из самых провокационных художников современности — Олег Кулик — пообщался с приглашенным редактором Posta-Magazine Марией Лобановой.
Фото Ян Кооманс
И рассказал, почему почему 90-ые еще не закончились,
по какой причине искусство переживает кризис и в чем было самое большое зло в истории России.
Полгода назад все решили, что искусство в упадке — галереи закрываются, коллекционеры разбежались. Что же происходит сейчас?
Везде происходит одно и то же — все хотят жизни за чужой счет. И в галереях такая же ситуация, как и по всей стране: некоторый дефолт и переход в новое качество.
И в чем это новое качество заключается?
Я считаю, что 90-е заканчиваются только сегодня — они не закончились в 90-е. Вместе с Гутовым, Осмоловским и Чтаком мы создали проект «90-е: победа и поражение» . А сейчас в России начался новый период — идут протесты: впервые в России заговорили о свободе, но не об экономической свободе. Всегда во всех революциях были бедные против богатых. Несчастные против счастливых. Выброшенные против избранных. А сейчас богатые против бедных — тех, кто избирает Путина. Успешные против неуспешных.
Такая же ситуация была с выборами 1996 года, когда вся страна была за Зюганова, и только зарождающийся новый класс хотел Ельцина. И давал на него деньги.
Вот не было большего зла в истории России, чем Ельцин. Надо это четко понимать. Ельцин — убийца демократии. У нас был замечательный генсек, уникальное послание истории. Но все, что более-менее настраивалось в системе на перестройку, уничтожили, и вылезла бандитская криминальная рожа. Какая там нарождающаяся демократия… Просто бандитский криминал, который сейчас организовался, дисциплинировался и огосударственился.
Это вы все сейчас о своей выставке про 90-е рассказываете?
Мы сейчас говорим про две выставки — выставка «90е кончаются сегодня» прошла в ноябре, а выставка «Накануне» будет весной. Одна заканчивает эпоху, другая начинает.
Главный пафос — это соединение. Все мы понимаем, что перемены, которые должны в этом обществе произойти, носят не сугубо экономически-политический характер, они носят этический характер. Вот говорят: мы мечтали о буржуазном обществе, как на Западе. Но буржуазия западная родилась во времена реформации, как сильный протест общества против разложения католической церкви. Новая буржуазная мораль была создана против коррупционности и циничности. Благодаря этой аскетичной и сдержанной морали общество стало развиваться и создалось то, что не создавалось благодаря экономическим каким-то фокусам. Церкви было указано свое место — очень жесткое и конкретное, но очень ценное. Она должна показывать образец сдержанности и дисциплинированности.
В России возможно появление буржуазной морали?
У нас общество сейчас очень распущенно: демократы, аристократы или коммунисты — все бегают по борделям и воруют деньги. Все, я утверждаю. Просто одни умные, приятные и цивилизованные, а другие делают это грубо, грязно и топорно. Я давно призывал всех художников обратиться к теме религиозного, духовного воспитания, но в середине нулевых это было воспринято как такая неактуальная маргинальная проблематика. А сейчас только это и обсуждается.
Но существует наивное противостояние, как и в начале 90-х: сейчас все попы, все государственники — это убийцы, коррупционеры, насильники и воры. А вот люди протестующие — это все интеллигенция, это все хорошие. Может, так оно все и есть, но ситуация ведет в никуда — к конфликту, смерти и разрушению.
А что в это время происходит в искусстве?
Искусство живет как цветочки: питаясь от земли, то есть художественной среды. Раньше в журналах были ведущие художники, критики, а сейчас какие-то дивы, владельцы салонов, светские тусовщики. Чем больше этих людей, тем хуже искусство. Искусство — это вещь несветская. А экспериментальная, неправильная, может быть.
Но ведь это факт, что у нас коллекционеры предпочитают западное современное искусство российскому?
Недавно у меня купил работы музей Помпиду — знаете, сколько воя там было от французских художников: мы тут по двадцать лет работаем, а какая-то свинья приехала, полаяла, хвостиком помотала и его работы взяли. И деньги ему заплатили. И в Нью-Йорке, и в Берлине все то же самое. Художников стало очень много, разобраться довольно сложно.. Раньше тысячи человек интересовались современным искусством, а теперь сотни тысяч, а структура под это не подведена. А каждый хочет стать звездой: говорят, я на Винзаводе два раза показал, я тоже художник, я тоже квадратики рисую. Кругом тщеславие и лень. Но у нормальных художников нет никакого кризиса и коллекционеров с каждым годом становится все больше.
Больше?
Конечно. Когда я начинал, вообще не было никаких коллекционеров.
А государство должно поддерживать современное искусство?
Западный опыт говорит, что без государства настоящее искусство умирает. Только единицы из галеристов могут поддерживать некоммерческие проекты — им нужно продавать, а продать можно только то, что уже известно. Экспериментальные же проекты сегодня возможны только на деньги олигархов.
Можно понадеяться на фонд Батуриной Be Open, например?
Елена Батурина — это интересный человек, типичный пример такого планктона. Тут надо воровать плитку и заниматься пластиком, а на Западе — открывать благотворительный фонды. А уедет она в Монголию, будет стричь овец и шерсть продавать. Это — хамелеон, поэтому сейчас она поддерживает современное искусство.
А у вас как у художника есть какая-то миссия?
Воспитать счастливую дочь.
Для этого обязательно уметь рисовать?
Надо быть реализованным человеком, чтобы другого человека не грузить.
