В конце мая в творческой лаборатории Gogol School стартовал очередной цикл летних интенсивов для всех желающих. Школа была создана три года назад актерами и режиссерами «Гоголь-центра» как место для тех, у кого есть потребность в самовыражении. Формально здесь обучают актерскому мастерству и режиссуре, но, как настаивает основатель школы Илья Ромашко, практические навыки — не цель, а средство.
О потребности в объеме, необходимости быть собой и смысле актерской профессии — Илья Ромашко в интервью Posta-Magazine.
Инна Логунова: Для кого Gogol School, кто ваши студенты, настоящие и будущие?
Илья Ромашко: Изначально три года назад мы задумывали Gogol School для зрителей «Гоголь-центра», людей, которые интересуются современным искусством, у которых есть внутренний запрос на самовыражение, на работу с собой и над собой. Сейчас мы понимаем, что наша аудитория гораздо шире, чем зрители «Гоголь-центра». Немного пафосно звучит, но тем не менее — это люди, которые горят внутри, которым интересно пробовать, созидать. Искусство — это в том числе ремесло, какие-то базовые навыки работы с речью, с голосом, навыки поведения на сцене, актерской игры. И вот через эти навыки мы работаем с чем-то большим.
— Есть ли студенты, которые сначала приходят в одну лабораторию, а потом остаются, посещают другие курсы?
— Да. Какая у нас система? Есть циклы, которые мы называем интенсивами, которые включают от 5 до 16 занятий в зависимости от программы. Человек приходит, пробует свои силы — если понимает, что нам по пути, тогда мы уже разговариваем о каком-то более длительном периоде, обычно это год. У нас есть ребята, которые с нами вот уже третий год, мы их сильно прокачали, они уже играют в «Гоголь-центре», их используют в спектаклях Театра.doc. На следующий год у нас с режиссером Егором Матвеевым очень серьезные планы относительно ребят, которые с нами уже долго. Не скажу, что Gogol School — это билет в профессиональный мир, но то, что сейчас получается, — это правда круто. Но это не самоцель. Самоцель, как ни странно, процесс.
— Какие люди к вам приходят, из каких сфер жизни?
— По-разному. Процентов семьдесят — это ребята из офиса, причем из очень серьезных компаний. Им сейчас по 25–27 лет, и многие довольно успешны в карьере или вот-вот сделают большой шаг, но вот внутренняя потребность в масштабе, в объеме, остается. Безусловно, сейчас, строя карьеру, сложно совместить свои мечты и желания с тем функционалом, которого требует компания. Это сложно вербализуемые штуки, не хотелось бы скатываться в пафос, я его не терплю — но эти ребята понимают, что карьера в том числе делается силой личности, бизнес строит человек, мир меняет человек.
— Как строится процесс обучения?
— Честно, это сложно назвать обучением. На интенсивах есть определенная программа, но она так или иначе варьируется. У каждой лаборатории — а у нас их девять — свои мастера, и педагоги в них не пересекаются. В каждой происходит что-то свое, я в этот процесс не лезу. Буквально вчера был один из показов по итогам сезона обучения с сентября по май, где свои работы показали две группы. Они были настолько разные — все равно что сравнивать звезду и апельсин, — и обе настолько классные. Ребята показали такой уровень актерской игры, так раскрылись и изменились за это время. Собственно, ради этого мы все и затевали.
— Чем отличается актерская лаборатория от пластической?
— Выразительными средствами. Как живопись и скульптура. Лаборатория пластического театра — это работа с телом, с телесной выразительностью, с жестом, с пространством. Актерская лаборатория — больше про внутреннее, про взаимодействие с партнером, условно, в рамках драматического театра. Это разные инструменты.
— Если говорить не только о стремлении к самовыражению, а о практических навыках в жизни, почему стоит заниматься актерским мастерством?
— Мне кажется, что все приемы и лайфхаки в социальной жизни и личных отношениях не делают человека счастливым. Работает ли Карнеги? Работает. Работают ли в целом приемы влияния межличностного общения? Работают. Одна беда: если они не подкреплены каким-то внутренним содержанием, идут не от сердца, через «не хочу», они бесполезны, потому что не делают тебя тобой. Это все равно что постоянно носить узкие жмущие ботинки: ходить в них можно, они красивые, но очень неудобно. Я за то, чтобы обувь была и удобной, и красивой. За приемом должны стоять харизма, увлеченность, эмоциональный интеллект. Дом нужно строить, начиная с фундамента, а фундамент — в тебе, поэтому важно понять, где твоя органика, что тебе удобно, комфортно, естественно, а что нет. Совершенно не обязательно использовать все приемы в общении, не нужно из интроверта делать экстраверта, но можно эту интровертивность сделать обаятельной, притягательной, манящей, нежной, чувственной, вдумчивой. Зачем оценивать бегемота по его умению лазить по деревьям? Бегемот — это бегемот, мартышка — это мартышка, а рыба — это рыба, и они все прекрасны.
— По твоим наблюдениям, что для студентов оказывается самым сложным на начальном этапе?
— Самое сложное, и не только для студентов, — избавиться от страха внешней оценки: как на меня посмотрят, что обо мне подумают, если я ошибусь на глазах у всех? Все ошибаются. Все люди потеют, все, пардон, писают и какают. И крайне важно дать себе право на ошибку, на естественность, право быть собой. Это не значит не ходить в душ и не чистить зубы, это значит действовать, реагировать и мыслить, как тебе это свойственно. Я не имею в виду вызов, эпатаж, вот как раз это — напускное. Я говорю о какой-то спокойной, взрослой, уравновешенной и при этом открытой позиции.
— А что тебе дает преподавание?
— О мой бог, такой кайф! Когда я был маленький, не осознавал, как круто выращивать помидоры и огурцы. А потом понял, какая радость для бабушки и дедушки ухаживать за ними, смотреть, как они растут, собирать урожай и отдавать его детям и внукам. Вот есть выражение — «воспитание детей». Мне кажется, детей надо не воспитывать, а выращивать, как цветы. Преподавание — это точно такое же выращивание, сначала в тепличных условиях, потом в более жестких. И здесь очень важно не перегнуть, дать раскрыться тому, что человек хочет, чтобы в нем раскрылось, а этот запрос всегда заметен. Такой кайф видеть, как люди меняются, расцветают, как вдруг улыбка из дежурной становится искренней. Это дорогого стоит. Это, по сути, то же созидание, долгая и кропотливая работа. Столько уже было ошибок, столько раз думал: блин, вот здесь надо было бы по-другому. Это для меня процесс, в котором я себя чувствую нужным, а это очень важное ощущение.
— Преподавание как-то повлияло на твое актерское мастерство?
— Конечно, еще как. Я столько у студентов краду, если бы ты знала, просто тонны. Мы делаем множество заданий, этюдов. У студентов бывают такие находки, настоящие жемчужины, совершенно неожиданные ходы, которые у профессиональных актеров не часто встретишь. Я у них учусь, то есть нет — бесстыдно ворую.
— Помнишь, как сам начинал учиться актерской профессии? Как это было?
— Это было катастрофически сложно. Актерское образование у меня второе, я пришел в Школу-студию МХАТ в 25 лет, поступил к Кириллу Семеновичу Серебренникову. Пришел из офиса, и мне понадобился целый год, чтобы снять условный галстук на шее. У других ребят — Никиты Кукушкина, Филиппа Авдеева, Саши Горчилина — уже была актерская подготовка, а я вообще с мороза. В конце первого курса у нас был экзамен, который принимала большая комиссия, в том числе Олег Павлович Табаков. Он длился полтора часа, все показывали свои наработки, я же за это время вышел на сцену один раз, с треугольником, ударил в него и со словами «Экзамен окончен» ушел. После этого я подошел к Кириллу Семеновичу: «Ну что, Кирилл Семенович, все, мне забирать документы?» Он говорит: «Сиди, тебе еще полгода нужно». Для меня это стало колоссальным жизненным уроком, о котором я часто вспоминаю. Что мне просто дали время, а это иногда так нужно: дать возможность осознать себя в другой реальности, другом пространстве.
Так вот, эти полтора года были самыми сложными, когда я переосмыслял свое внутреннее время, критерии того, чем мерить жизнь. Если раньше, когда занимался финансами, я мерил ее целями, деньгами, потраченными усилиями, то тогда я осознал, что ее можно мерить процессом, от которого ты получаешь удовольствие и радость. Оказалось, что жизнь — это процесс, а цель — это смерть, и все мы умрем. А пока не умерли, вся суть в этом процессе. Иногда людям нужно просто дать время посидеть. У меня в группе Gogol School была одна студентка, которая приходила на занятия и просто смотрела, не участвуя ни в чем. А потом она вернулась через три месяца — как она за это время расцвела. За одно лето она поменяла место жительства, стиль одежды, прическу, семью. Для этого ей нужно было просто год посидеть. Для меня это был большой урок.
— Об этом говорят многие люди творческих профессий, с которыми мне довелось общаться: искусство позволяет остановиться, увидеть что-то более детально и глубоко.
— Я бы сказал, что остановка — это средство, а цель — некая осознанность. Зачем я хожу на эту работу? Чтобы зарабатывать деньги. А зачем мне деньги? Чтобы делать то, что хочу. А почему я сейчас не могу делать, что хочу? О чем я мечтаю? У меня вообще есть мечта? Очень многие вещи в жизни мы делаем по инерции — ходим на работу, встречаемся с девушкой или молодым человеком, листаем «Фейсбук* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)» и «Инстаграм* (*Meta Platforms Inc. (Facebook, Instagram) — организация, деятельность которой признана экстремистской, запрещена на территории Российской Федерации)». К сожалению, так устроен сегодняшний мир — думающий человек не нужен, потому что опасен для рынка. Рефлексирующий потребитель перестанет потреблять, такой он никому не нужен. В конечном итоге ты нужен только себе, ну, и своей семье.
— Актерская профессия — не самая денежная, чтобы прожить, приходится вертеться. Как сохранить баланс между вот этим вдумчивым отношением к профессии и к себе, которое позволяет развиваться, — и ремесленничеством?
— Это всегда внутренний этический выбор каждого. Я лично не снимаюсь в сериалах, не принимаю предложения от проектов, в которых мне не хотелось бы принимать участие. У меня вообще все сложно с кино. Я снялся в нескольких эпизодах и одной роли второго плана. Ровно потому, что я от всего отказывался, в какой-то момент мне и вовсе перестали предлагать. При этом мое глубокое убеждение в том, что искусство заканчивается, когда пустеет холодильник. Если ты семейный человек, если за кого-то несешь ответственность, то все еще сложнее. Нет ничего плохого в том, чтобы сниматься в сериалах, их много кто смотрит, но там нет работы души. А я верю, что искусство — это работа души. Можно заниматься либо искусством, либо ремеслом, совмещать это получается довольно редко. Как сохранить баланс? У меня нет ответа. Пойду ли я вдруг сниматься в какую-то полную хрень, если, не дай бог, с кем-то из близких несчастье и понадобятся деньги? Конечно, пойду.
— Самое главное, чему научил тебя Кирилл Семенович?
— Не бояться. Не бояться ошибиться, говорить правду, не бояться начинать и пробовать. Это главное, самый его большой урок как мастера.
Детали
https://gogolschool.ru/
