Известный скайдайвер, человек, первым в мире преодолевший скорость звука в свободном падении, и посланник Zenith Феликс Баумгартнер побывал в Москве на открытии обновленного корнера швейцарской мануфактуры в ЦУМе.
Posta-Magazine встретился
с отважным испытателем, который рассказал о своей любви к эскстриму и качественным часам, о детских мечтах и о новой профессии.
На счету австрийца Феликса Баумгартнера — сотни уникальных прыжков и несколько мировых рекордов. Но наибольшую популярность во всем мире ему принес главный его рекорд: в октябре 2012 года в штате Нью-Мексико, после подъема на высоту 39045 м. в наполненном гелием аэростате, Феликс Баумгартнер совершил прыжок из стратосферы. Ровно через 65 лет после того, как Чак Йигер впервые преодолел звуковой барьер на экспериментальном самолете с ракетным двигателем. Так 43-х летний австрийский эксперт по затяжным прыжкам с парашютом побил сразу три мировых рекорда: свободное падение с самой большой высоты, подъем на управляемом аэростате на самую большую высоту и скорость падения 1342 км/час.
На руке Феликса в тот момент были часы El Primero Flyback Striking 10th известного бренда, давнего партнера испытателя и официального хронометриста его миссии — Zenith. Мастера швейцарской мануфактуры создали эту модель специально в дань Баумгартнеру — благодаря ему они стали первыми часами, преодолевшими звуковой барьер в околокосмическом пространстве. Неудивительно поэтому, что на открытие обновленного корнера Zenith в московском ЦУМе был приглашен сам испытатель. Ну а мы с радостью ухватились за возможность пообщаться с легендой.
Феликс Баумнартнер
— Феликс, в Москве вы уже не впервые, на этот раз выступаете в качестве посла Zenith — всемирно известной часовой марки. Как вы относитесь к брендам, насколько они для вас важны?
— Я люблю качественные вещи, будь то хорошие часы, красивая ручка или классная машина. Мне нравится, что они, как правило, имеют свое прошлое, долгую историю создания, что в них вложен труд людей. Взять эти часы Zenith, которые сейчас на мне (а речь шла, конечно же, об упомянутой исторической модели — прим.) — это же не просто ювелирное украшение. Это уникальный и сложный механизм, и это — история. Я был на мануфактуре, общался со специалистами, которые рассказали мне о процессе создания таких великолепных, изысканных часов — и с тех пор я с большим уважением отношусь к этой работе и смотрю на сами часы по-другому. Мне вообще нравится общаться с профессионалами — не важно, в какой сфере, это расширяет кругозор и заставляет смотреть на вещи под другим углом.
— С собой в путешествие вы взяли Zenith по всем этим причинам?
— Мне всегда хотелось иметь партнера в часовой индустрии. Того, кто действительно знает, как делать часы, у кого в этом деле большой опыт. А компания Zenith известна своим надежным механизмом, их часы сопровождали первопроходцев в самых невероятных проектах. К тому же, первые El Primero были созданы в год моего рождения — это явный знак (смеется). Но главное, конечно, то, что это не просто изысканные, но и очень качественные часы, которые смогли вернуться со мной на землю в целости и сохранности.
— Что еще входит для вас в понятие «качество»? Что для вас — качество жизни, к примеру?
— Иметь свободное время! И ничего не делать. Или сидеть в кафе с друзьями, наслаждаясь общением. Это для меня сейчас — настоящая роскошь. Потому что с тех пор, как я совершил этот прыжок, я постоянно в пути, «на колесах», езжу по разным странам, где у меня все время проходят встречи, общение с людьми — вот как с вами, к примеру. И еще я часто бываю в школах, общаюсь с молодежью.
— О чем вы беседуете с молодыми людьми?
— Отвечаю на вопросы в основном — а их у них предостаточно. Мне приходит много писем от ребят, где тоже много вопросов, и благодарностей, потому что для многих из них, по их словам, мой прыжок был равносилен высадке на Луну. Они же все из другого поколения, и всего того ажиотажа с полетом на Луну не застали. И для меня такое сравнение очень почетно. Хотя, конечно, сравнивают с эмоциональной, а не с технической точки зрения, потому что полет и высадка на Луну, безусловно, дело несравнимо более сложное. С тех пор в мире было на так уж много событий подобного рода, и для молодежи прыжок в стратосферу стал чем-то необыкновенным.
— Почему для вас было важным выполнить эту миссию?
— Я всегда хотел сделать что-то такое, чего до меня никто не делал. Наверное, это у меня в крови, мое ДНК. Мой брат, например, — шеф-повар, и он никогда не делал чего-то рискованного… Кто-то выбирает воду, кто-то небо, кто-то твердо стоит на земле. Мне с самого детства хотелось летать, как птица, смотреть на мир сверху, я никогда не боялся высоты. Наверное, поэтому облазил столько деревьев. Потом, в 16, начал заниматься скайдайвингом в надежде когда-нибудь прыгать с самолета. Но сначала просто учился делать это хорошо. Затем попал в австрийскую армию, где тоже были прыжки с самолета — совершил их, наверное, больше тысячи, совершенствуя мастерство. Десять лет спустя я уже совершил первый свой прыжок с моста, завоевав потом звание чемпиона мира по бейс-джампингу. И тогда уже остро почувствовал, что вот именно это — мое, что мне нравится этот спорт и комфортно, естественно в этом состоянии. И карьера пошла если не резко вверх, то, во всяком случае, по нарастающей. Я стал известным, совершил много прыжков, в том числе в стратосферу вместе с командой проекта Red Bull Stratos — это было, наверное, последним кусочком большого пазла, который всегда был в моем сознании.
— Вы всегда так уверенно чувствовали себя? Не было страха?
— Страх был, всегда. Потому что я занимаюсь экстремальным спортом, рискую жизнью. Многие мои друзья ее потеряли. Но этот страх — состояние естественное. Он заставляет вас концентрировать внимание, быть осторожным. Нужно только уметь его контролировать, чтобы вас не охватило паника, и вы не испортили все дело.
— Говорят, вы перед прыжком много общались с психологом?
— Мне пришлось это сделать, потому что в какой-то момент у меня начались приступы клаустрофобии в скафандре, казалось, что нечем дышать, хотя кислорода поступало достаточно, и я начинал потеть от страха, отчего становилось очень жарко. Мне предстояло пробыть в скафандре 6 часов. Полностью изолированным, в полнейшей тишине. А я мог выдержать только час, и потом понимал, что мне надо срочно выбраться из скафандра. В таком состоянии меня, конечно, не хотели и не могли отпускать, все вокруг говорили, что я не выдержу, проект был под угрозой, а я — в ужасном психологическом состоянии.
— Вам хотелось все бросить?
— Я не из тех людей, кто так быстро сдается. Успех, даже предполагаемый, меня мотивирует, и если возникает проблема, я должен найти пути решения. Поэтому когда возникла ситуация с клаустрофобией, я позвал на помощь психолога. Он мне дал много психологических подсказок, установок, которые я начал применять, и совершенно поменял мое видение многих вещей. Так, что уже через 3 недели смог провести в скафандре нужные 6 часов.
— Что вы чувствовали там, наверху, на пороге неизвестности?
— На самом деле, времени на какие-то отвлеченные мысли не было. Нужно было максимально сконцентрироваться на том, что предстоит сделать в эти конкретные минуты. Это как четко отработанный танец, когда все движения доведены до автоматизма. Я старался следовать инструкциям, которых было немало, нужно было все успеть, потому что кислород был рассчитан на определенное время. Но потом я сказал себе: «Задержи дыхание хотя бы на несколько секунд и насладись этим моментом». Я был один в космосе, причем не в космическом корабле, а в капсуле, понимал, что делаю то, что до меня никто не совершал, что сейчас мне предстоит вернуться (а может и нет) домой и что у меня есть 10 секунд, чтобы запомнить все, что меня окружает. Потому что к этому мигу я шел практически всю свою жизнь, и он может никогда больше не повториться.
— Это было одновременно и счастливое и грустное чувство: с одной стороны, я готовился сделать то, ради чего было приложено столько усилий, с другой — близился конец проекта, и мне нужно было запомнить все, что будет происходить, как наставляли меня работавшие с нами ученые… А когда я приземлился, чувства были совершенно другие: сначала я был счастливейшим человеком, потому что выжил, потом вспомнил о работе и захотел немедленно узнать — преодолел я звуковой барьер или нет. Выяснили мы это только через долгие — тогда для меня — 30 минут, когда были сняты показания с прибора, который на мне находился.
— А как семья относиться к такой не самой стандартной работе?
— Ну, мама моя, сами понимаете, всегда волнуется. Я ее очень люблю, но для нее я по-прежнему маленький мальчик. Она была, прямо скажем, не очень-то рада, когда я в 16 лет начал занимать скайдайвингом. Но со временем смирилась, видя, что мне это нравится, у меня хорошо получается, и люди меня уважают. Но потом, когда я стал готовиться к прыжкам с небоскреба, она взмолилась: «Тебе что, мало скайдайвинга, зачем тебе это?!». На что я сказал: «Мам, это же то, о чем я всегда мечтал, и у меня есть возможность это осуществить!». А потом я начал работать над проектом Red Bull Stratos и мама только и могла сказать: «Боже, опять?!». Тогда я клятвенно пообещал ей, что если все пройдет успешно, я брошу экстремальный спорт, хотя не скайдайвинг в целом. И бросил.
— Что теперь в планах? Какой следующий шаг… или прыжок?
— Я собираюсь пилотировать вертолеты на различные спасательные и противопожарные операции, а также совершать бизнес-полеты — официальную лицензию я уже имею. Это, кстати, тоже было мечтой детства. Кроме того, приму участие в знаменитой гонке на выживание «24 часа Нюрбургринга», которая пройдет уже через три недели в Германии. Мама, конечно, снова не в восторге. Но мне просто необходимо было найти занятие, которое даст мне хоть немного адреналина. И это будет для меня чем-то совершенно новым, потому что раньше я никогда в гонках не участвовал. Хотя адаптироваться было не сложно — я привык к скорости, к контролю, к быстроте реакции.
Представители Zenith Николя Меда и Александр Сайдл торжественно открывают обновленный корнер марки в ЦУМе
