96 лет назад родился Чарльз Мингус — «сердитый человек джаза», ранимый и устрашающий гений, в своей музыке доводящий до крайности и ярость, и нежность, пионер «Третьего течения» и авангарда в джазе, ни черный, ни белый, ни желтый, враг всему миру, параноик и постоянный клиент психотерапевта до того, как это стало мейнстримом, а также большой любитель женщин и котов.
«Я пытаюсь играть правду о том, кто я есть. Сложность в том, что я постоянно меняюсь».
Недостаточно чёрен, чтобы играть блюз
Чарльз Мингус родился 22 апреля 1922 года в штате Аризона вблизи мексиканской границы, но переехал и рос в пригороде Лос-Анджелеса. Оба его родителя были полукровками, так что Чарльз был лишь на четверть афроамериканцем (наряду с китайскими, индейскими, английскими и шведскими корнями), причем довольно светлокожим. Из-за этого он с детства не вписывался ни в белое, ни в черное общество и постоянно жил в отчуждении, будучи «меньшинством среди меньшинства» — даже в разгар нью-йоркской карьеры музыканта упрекали, что он «недостаточно чёрен, чтобы играть блюз». Мингус-старший, по семейной легенде, и вовсе до 14 лет не знал о своих негритянских корнях, а после этого открытия сбежал из дома и всю жизнь пытался ставить себя выше «этих нигеров» — в частности, стремился дать своим детям музыкальное образование. Первое сильнейшее влияние на будущего джазмена оказали походы с мачехой на молитвенные собрания в «Церкви святости», где паства впадала в транс и бурно откликалась на проповедь со стенаниями и блюзовыми ритмами. Подобная сцена ярко, хоть и пародийно представлена в фильме «Братья Блюз» с Джеймсом Брауном в роли пастора, а Мингус воспроизвел эту необузданную атмосферу в композиции Wednesday Night Prayer Meeting с альбома Blues & Roots.
Джазовая мастерская
В церкви же юный Чарльз увидел и выбрал своим первым инструментом тромбон, но вскоре променял его на виолончель и даже играл в юношеском филармоническом оркестре, мечтая стать оперным и симфоническим композитором. Однако в Америке 30-х годов карьера в академической музыке была закрыта для афроамериканцев. Знакомые музыканты советовали ему перейти на контрабас, чтобы играть «нашу музыку». С джазом Мингус уже успел познакомиться, подростком услышав по радио на детекторном приемнике отца оркестр Дюка Эллингтона, который стал его вторым крупным ориентиром, однако интереса к классике не утратил. В начале карьеры контрабасист прошел великолепную школу всех джазовых стилей под руководством гигантов от Луи Армстронга и Дюка Эллингтона до Чарли Паркера и Диззи Гиллеспи, попутно побывав в вибрафонно-гитарном трио Реда Норво (который вытащил разочарованного жизнью Мингуса из почтальона обратно в музыканты). Завоевав репутацию виртуозного инструменталиста, в качестве первых самостоятельных шагов Мингус организовал «джазовую мастерскую» для совместного поиска и развития новых идей и одним из первых афроамериканских музыкантов основал независимый рекорд-лейбл Debut, чтобы не зависеть от белых воротил музыкального бизнеса.
Рассердить художника может каждый
Отношения с миром, где музыку заказывает тот, кто платит, вообще складывались нелегко. В своей автобиографии Beneath the Underdog Мингус признавался в раздвоении (или даже растроении) личности. Один — невозмутимый сторонний наблюдатель, другой — как запуганное животное, нападающее из страха нападения. Третий же, излишне доверчивый, подписывает контракты, не читая соглашается на дешевую и бесплатную работу, а потом, очнувшись, хочет убивать и крушить все вокруг, в том числе и себя за собственную глупость. С аудиторией тоже не все было гладко: «Надеюсь, когда-нибудь музыканту уже не придется прыгать вверх-вниз на барабане или плясать на эстраде, чтобы добиться признания своего таланта». Такие новаторы, как Чарли Паркер, целиком посвящали себя своему искусству, а не развлечению публики, но, к сожалению, не получали достойного вознаграждения: черным доставались лишь высокомерные стереотипы прессы, а все сливки — деньги и славу — снимали белые подражатели. Одну из своих композиций Мингус так и назвал «Будь Чарли Паркер стрелком, у нас было бы множество мертвых имитаторов». Не жаловал он и критиков: «Я играю и пишу самого себя, свои чувства. Если кто-то пытается сбежать от реальности, я не жду, что ему понравится моя музыка. Моя музыка сердитая, но она настоящая, ибо знает, что она сердитая».
Не влезай — убьет!
От словесных перепалок до рукоприкладства — всего один шаг, и Чарльз Мингус с ранних лет карьеры заслужил репутацию «сердитого человека от джаза». С его внушительным ростом и весом он и без того был страшен в гневе, а в гнев впадал по малейшему поводу и без. В оркестре своего кумира Дюка Эллингтона молодой контрабасист продержался недолго и был уволен после драки с тромбонистом Хуаном Тизолом. Спустя десяток лет уже другой тромбонист, верный соратник Джимми Неппер, пострадал от вспыльчивости Мингуса, потерял зуб и больше года не мог играть высокие ноты — десять лет не разговаривали, но потом кое-как помирились. Самую трогательную из вереницы подобных историй рассказывал о своем первом концерте с Мингусом саксофонист Чарльз МакФерсон: «Хозяин клуба был должен денег Мингусу, так что он принялся уничтожать рояль Steinway, подошел и стал выдирать струны одну за другой. Затем он хотел убить саксофониста Эрика Долфи, который собрался уйти из ансамбля. Вытащил из кармана нож и сказал: „Эрик, доставай свой нож“. На что Эрик, очень вежливый и интеллигентный человек, возразил: „Ох, Мингус, у меня нет ножа“. Мингуса это не остановило: „Подожди минуту. Я тебе куплю“. Он вышел в магазин через дорогу, купил нож, вернулся и сказал: „Окей, сейчас мы убьем друг друга“. Эрик ответил: „Да брось, Мингус“. Этим все и закончилось». Невероятное чувство справедливости.
Бас вопиющего в пустыне
Несправедливость и притеснения всегда вызывали в Мингусе жгучий протест, который иногда находил и более мирное выражение — в музыке. Его пьеса Work Song хотя и не так широко известна, как одноименный джазовый стандарт Нэта Эддерли, но ее подавленное настроение, пожалуй, удачнее передает тяжесть рабского физического труда — заунывный лейтмотив духовых, перебиваемый ударом молота по наковальне, резким громыхающим «кластерным» аккордом. Десятиминутная симфоническая поэма Pithecanthropus erectus («Обезьяночеловек прямоходящий») с одноименного альбома посвящена современному эквиваленту первого человека, который вознесся на своих двух ногах над остальными видами и возомнил их своими рабами, а себя венцом творения и властителем мира — его эволюции, его гордыне и мании величия, его упадку и неминуемой гибели. Самым, пожалуй, политически «заряженным» гимном стала «Басня о Фобусе» (Fables of Faubus) — губернаторе штата Арканзас, по команде которого солдаты Национальной гвардии не пускали чернокожих учащихся в белую школу после признания сегрегации незаконной. Изначально эта композиция была выпущена на альбоме Mingus Ah Um как инструментальная пьеса без слов — хотя из названия современникам и так было понятно, о ком и о чем речь. Позднее вышла концертная запись с текстом, где контрабасист на манер церковных песнопений перекидывается вопросами и ответами с барабанщиком: «Кто у нас самый нелепый, Дэнни? Губернатор Фобус! Почему он такой больной и нелепый? Он запрещает смешанные школы! Ну и дурень!» Отдельной строкой в «протестном» творчестве Мингуса стоит песня Eclipse, где затмение, соединение на небе солнца и луны, света и тьмы уподобляется межрасовому браку, союзу, на который люди смотрят нахмуренным или глумливым взглядом просто потому, что для них это редкое зрелище. Эту вещь Чарльз написал, когда сам был женат на белой женщине.
Жены и другие катастрофы
В отношениях с женщинами, как и во многих других отношениях, Мингус был человек-глыба. Он был женат четыре раза (а где-то утверждал, что и пять, поскольку однажды состоял сразу в двух браках), огромную часть автобиографии посвятил своим неправдоподобным похождениям (вроде ночи с парой дюжин девушек подряд) и вообще нуждался в любви минимум дважды в сутки. Последняя его жена, Сьюзан Грэм, далекая от джазовой субкультуры замужняя девушка из приличного общества, оказалась втянута в жизнь Мингуса неожиданно и практически против своей воли, когда снималась в фильме у режиссера, пожелавшего заказать джазовый саундтрек Орнетту Коулмену. Почти сразу же после знакомства Чарльз стал делиться с ней всеми своими грандиозными творческими замыслами, предложил ей в качестве работы организовать офис для продажи записей через заказы почтой и даже представил ее своему психотерапевту. Последний шаг был, вероятно, не менее важен, чем для других людей знакомство с родителями. Тому же психоаналитику Мингус накануне заказал написать аннотацию к своему шедевральному opus magnum — оркестровой сюите The Black Saint and the Sinner Lady, задуманной как музыка к балету. Примерно в то же время Чарльз впервые попал в психиатрическое лечебное заведение, после которого написал на основе песни All the Things You Are свою пьесу под названием All the Things You Could Be by Now if Sigmund Freud’s Wife Was Your Mother — «Всё, чем ты мог бы стать, будь жена Зигмунда Фрейда твоей матерью». Так или иначе, Сью Мингус стала верным соратником в деле Чарльза — борьбе за музыку и признание, музой и опорой, продюсером и менеджером. Она была редактором журнала Changes, где публиковала и сочинения мужа, в том числе будущую автобиографию и инструкцию (CAT-alogue), как приучить кота ходить на унитаз. Она в открытую воровала из магазинов пиратские пластинки и компакт-диски с музыкой Мингуса и выпустила официальное переиздание бутлегерских записей парижского концерта на рекорд-лейбле с говорящим названием Revenge («Месть»). Когда Чарльз оказался прикован к инвалидной коляске с диагнозом «боковой амиотрофический склероз», Сью стала искать для него «прощальный» проект — им стал альбом Mingus фолк-рок-певицы Джони Митчелл (при участии Уэйна Шортера, Херби Хэнкока и Жако Пасториуса), сочинившей тексты на несколько мелодий Мингуса, которые он частично напел слабеющим голосом в диктофон. После смерти мужа, развеяв его прах над рекой Ганг, Сью организовала для исполнения обширного мингусовского репертуара несколько музыкальных коллективов, включая Mingus Big Band, где на историческом контрабасе Чарльза (1927 года выпуска) играет наш нью-йоркский соотечественник Борис Козлов. По инициативе Сью началась каталогизация неизданных нотных листов Мингуса, во время которой удалось обнаружить его гигантское сочинение (4 с лишним тысячи тактов и два часа звучания), которому композитор еще за 20 лет до своей смерти дал пророческое название Epitaph с подзаголовком «для моего надгробия» — звездный оркестр под руководством дирижера Гюнтера Шуллера дал наконец первое полное концертное исполнение этого опуса спустя 10 лет после смерти автора. Также Сью Мингус — автор искренней книги мемуаров Tonight at Noon («Сегодня вечером в полдень» — очередное типично мингусовское парадоксальное название одной из его мелодий), издатель нотных сборников и основатель Конкурса имени Чарльза Мингуса для учащихся музыкальных школ. Мингус умер, но благодаря Сью дело его живет и музыка его звучит.
Из всех искусств для нас важнейшим является кино
Сегодня музыка Мингуса продолжает звучать с экранов, как в фильмах («Джерри Магуайер» или «Волк с Уолл-стрит»), так и в сериалах («Клан Сопрано»), и документальных лентах, и даже в рекламных роликах от Volkswagen и Nissan до Calvin Klein и Dolce & Gabbana. Сам Мингус не стал автором саундтреков, как Квинси Джонс или Лало Шифрин, но одна попытка все-таки достойна отдельного упоминания: фильм Джона Кассаветиса «Тени», во многом построенный на импровизации, стал ранним провозвестником волны независимых киноработ без финансовой поддержки (и художественного контроля) крупных голливудских студий. Режиссер рассчитывал на импровизированный саундтрек мингусовского ансамбля, но Чарльз настаивал на полноценных композициях, которые в итоговую версию переснятого фильма не вошли, хотя в нем есть примечательные сольные отрывки (синхронно опрокидываемые залпом пивные бокалы под короткое глиссандо на струне контрабаса). Зато сотрудничество с Мингусом вошло в историю в сборнике цитат из интервью «Кассаветис о Кассаветисе»: когда режиссер обратился к нему за музыкой, у того была встречная просьба. «Чарли сказал: „Слушай, можешь сделать мне одолжение? Я выполню твою просьбу, но ты должен кое-что для меня сделать. У меня дома коты, и они гадят на пол. Можешь прислать пару своих людей вычистить кошачье дерьмо? Я не могу работать, они гадят на мои ноты“. Мы пришли со скребками и все там убрали. Теперь он говорит: „Я не могу тут работать. Слишком чисто. Придется ждать, пока коты нагадят“». Разве можно его не любить, паршивца эдакого?
